начало за тополями на краю Питомника в листве рассеиваться, от чего небо еще больше посветлело, в нежную голубизну перелилось, сберегая синеву глубокую на завтрашний ясный день.
- Как в сказке получилось: жили долго и умерли в один день, - неожиданно выступил Мишка Артамонов.
Покатилась у Екатерины слеза по щеке, лицо сморщилось, готовясь разразиться рыданием, но сдержалась женщина, вздохнула так тяжело и обреченно, хоть и понятно, что ничего неожиданного в смерти сестры не было, а все ж прощание навсегда. Хуже, конечно, когда человек неожиданно умирает, а тут-то давно уже ясно было – не сегодня, так завтра, а все одно…
От водки и от вида Екатерины даже у меня слеза где-то в глубине набежала.
- Всю, считай, жизнь она с ним провела, - женщина краем косынки промокнула глаз. - Считай с детства.
- С детства? – удивился Семен Никитин.
- Да, - она задумалась, - Людочке, наверное, лет четырнадцать, может, пятнадцать было, когда он у нас появился.
- Где у вас?
Я тоже удивился, вот же живешь всю жизнь рядом с людьми, а про них ничего и не знаешь
- Детдомовские мы с ней. С Петроградки. Я-то еще совсем малая была, лет девять-десять, когда Витя стал нам продукты возить. Ну, в смысле, не нам с ней, а всем, он шоферил и нам с базы в столовую продукты возил, работа у него такая была.
- Точно, Витька же в городе работал, - вспомнил Мишка.
Тем временем Леха незаметно плеснул себе еще в стакан и, чуть отвернувшись от стола, выпил.
- Он, когда ее первый раз увидал, сразу запал на нее, - вспоминала Екатерина. - Стал ей то платье, то еще какой гостинец привозить, каждый раз неотступно рядом вился. Мне тоже перепадало, когда узнал, что сестры мы. Готовил, готовил он ее для себя. Для нас-то взрослый был. Он же на десять лет ее старше, уже совсем тогда был солидный, усы, голос такой низкий, и все так без суеты, не то что мы - все бегом, со смешками да ужимками. Мне теперь-то кажется, что не понимала она тогда, то ли он ее удочерить хочет, то ли ухаживает. Да и я не понимала. Радовалась, дядька появился, конфетами меня кормит, всякие платочки да носочки покупает. Она, помню, пошла в ПТУ на кулинара, а потом, уж, наверное, лет семнадцать было устроилась на хлебозавод, ушла из детдома в общагу, а через полгодика он ее сюда забрал. Поженились, когда только ей восемнадцать стукнуло.
- Любила? – спросила Ирина.
- А кто ее знает, может, и любила, только не понятно в качестве кого. Он же ее оберегал, я теперь понимаю, не как любовницу или жену. В нем больше отеческого чего-то было.
- Не ври, - возмутился Мишка Артамонов, - я-то помню, как он по ней с ума сходил. Мы с ним тогда сильно дружили. С самого малолетства.
- Может и так, я-то про нее. Уважала она его, это точно, боготворила поначалу.
- Что значит поначалу? – удивился Валерка.
- Ой, - она смущенно потупилась, - всякое же в жизни случается.
- Это точно! – неожиданно радостно влез Семен. - Помню, как она у нас появилась. Всякий новый человек, а тем более, деваха, завсегда общее внимание вызовет.
- Ишь, внимательный! Что-то не помню, чтобы ты при жене кому внимание высказывал, - усмехнулся я.
- А я и не про себя. Я помню, когда она появилась, то Гришка, который Сиднин, полностью голову потерял. И так, и сяк к ней подкатывал. Помню, раз ему Витька даже рыло начистил, круто так.
- Да, было дело, - вспомнил и Мишка. - Гришка-то ей ровесник был, а Витька ему неровня, а все одно не сдержался, уж больно тот откровенно клеился. С Витькой, вообще, шутки плохи были. Вон мы – друзья, и то я откровенно побаивался ему чего поперек сказать или сделать.
Петр докурил, взялся за бутылку, разлил по стаканам, поднял свой приглашая:
- Не чокаемся, - предупредил на всякий случай, потому что всякие поминки переходят тот рубеж, когда люди, пригубив очередной раз, уже начинают забывать, зачем они тут собрались.
Выпив, он приложил к носу корку хлеба и громогласно объявил:
- Вот и ответ на вопрос.
Тут немая сцена получилась, кто, не донеся до рта стакан, замер, кто выдохнуть не успел, а у Екатерины слеза, начав катиться, замерла.
Не дождавшись наводящего вопроса бывший мент объяснил:
- На Гришку вашего тогда Виктор стуканул. Гришка Сиднин в тем времена связался с братвой из города. Квартиры обносили, а он на шухере стоял. После они ювелирку взяли, а с ним натурой и расплатились. В городе банду искали, к нам и не заглядывали, а тут Желудев в отдел пришел и донес. Никто сначала и не поверил. Но на всякий случай с обыском пришли и цацку одну нашли.
- Помню, помню, - вступил Семен, - шмон был знатный. Весь сарай перевернули, а сарай-то у нас с Сидниными общий был. Потом еле порядок навели. Гришку тогда и повязали. Вот мы-то удивлялись, шпана шпаной был, а тут все по-взрослому, по взапрадашнему. Замели его тогда, после обыска, увезли на «воронке».
- Да, с меня в город, в суд, характеристику требовали, - подтвердил Петр. - Я свидетелем защиты проходил, хвалил его. Жалко же было парня, дурак дураком, но не злыдень же. «Двушку» ему тогда впаяли.
- Точно, на севера уехал, родители-то его остались, все ж соседи, - Семен вздохнул. - Потом рассказывали, что там осел, женился, сына родил. Вот так, кому зона смерть, а кому и счастье привалит.
Леха тем временем опять приложился и начал уже носом клевать, благо темнеть начинало.
- А ведь приезжал он после, года через три-чеиыре, родителей проведать, - сказал Семен.
Вот так тема разговора на поминках по одному утекла к другому
- Лучше бы не приезжал! – громко вмешалась Екатерина.
- Ты-то, откуда знаешь? – удивился Петр.
- Кому же еще знать. Сгубил он сестру мою.
- Чего?
- Да, ладно уж, - махнула она рукой, - теперь-то уж что! Помнила она его все эти годы, пока не было его. А как вернулся, так закрутилось, просто смерти подобно, - вздрогнув от вырвавшихся слов, она сжалась и перекрестившись оглянулась за плечо. - Прости, Господи!
- Ну? – с нетерпением подогнал ее Мишка.
- Что ну! Любовь у них началась. Или продолжилась. Я тогда уже замуж вышла, жили в комнате в городе. Так Людка, с работы сбегала, ключи-то я ей давала. Вот так, вот! Страшно мне за нее было. На взводе была она. Думаю, вот точно со дня на день все Виктору ляпнет, и прощай обустроенная жизнь. Что с этого, перекати поле, ждать, ворюга и зек проклятущий, да только никакого толка ей говорить не было. Будто не жила, а парила над облаками. В глаза ей страшно смотреть было!
- Дальше-то что? – даже не ожидал от Ирины такого азарта, что в глазах засверкал, вот думаю, сестренка, как тебя чужая любовь проняла.
- А что дальше. Он сказал, что поедет с женой разводиться, вернется и все у них будет радужно. Чего еще от мужика ждать, - махнула рукой Екатерина. - Укатил, и поминай, как звали.
- И все? – в голосе Ирины прозвучало разочарование.
- Прям тебе и все. Дети, знаешь, откуда берутся? – Екатерина возмущенно обвела всех взглядом. - Залетела она. А его и нет. Ни письма, ни весточки.
На улице зажгли фонари, один из них как раз за рябинами над забором был, посветлело у нас за столом, комары начали доставать.
- Родила она Ромку. Ох, как боялась, что догадается Виктор, что не его и прощай жизнь. Да не за себя она боялась, за сына, все ей казалось, что сурово к нему Витя относится, как не к своему. Теперь-то понимаю, что тогда ее безумие начиналось, во всем видела угрозу.
- Зря, - сказал Семен. - Рядом же жили. Да он в нем души не чаял, он же все время с ним проводил. Вон, погляди, вокруг, кто еще столько времени с ребенком будет возиться. Классный отец Витька был. Тут тебе каждый скажет. Вон как воспитывал, ни одной минуты ему на глупости и гулянки не оставлял. Помните, мужики, он ему настоящую спортплощадку там, за соснами построил. А как его учил с деревом работать! У Витьки-то самого талант к этому делу был – возьмет в руки горбыль, а что из его сотворит, просто зависть пробивает.
Леха встал, неровно двинулся к дому, а потом вернулся с новой бутылкой, которую у него с ходу Петр отнял, разлил.
- Вот это-то ее и донимало, - объясняла Екатерина. - Ей все мерещилось, что он видит в Ромке не свою кровь и загнать его хочет всеми этими занятиями.
- Ну, ты загнула! Он из него настоящего мужика строил, - возмутился Семен.
- Он же знал, что это не его сын, - тихо так вмешался Леха отхлебнув из стакана, да так тихо молвил, что всем показалось что ветерок шелестнул листьями, но на всякий случай прислушались, замолчали, замерли.
Тишина надоела.
- Что ты там бормочешь? – громко спросил Петр.
- Знал он, что нагуляла она, - покачиваясь на скамье, ответил Леха. - У меня же батя врачом в нашей больничке служил. Сколько лет живут, а детей нет. Вот и приперся к бате ваш Виктор на анализы. Батя ему все сделал и объяснил, что не будет у него никогда детей, застудил в детстве свои причиндалы. Вот и весь сказ. Дал он Витьке справку. А через несколько месяцев Людка родила, вот у меня батя смеялся, - Леха допил, повел мутным взглядом и опять начал носом клевать.
- О, Господи! – выдохнула Екатерина. - Убил ребенка!
- Какого? Ты чего сбрендила? – Мишка повернулся к ней, выпучив глаза.
- Господи! Господи! Права Людочка была! Права! Утопил, антихрист!
- Чего несешь! – Мишка схватил ее за плечо и начал трясти, но женщина, казалось, не чувствовала, сидела, качаясь из стороны в сторону.
- Кто, кого утопил? – вмешался Петр.
- Это ж ее и погубило, не перенес ее разум! Всю жизнь боялась за Ромку, что отыграется на нем Виктор, на нем выместит свою месть за измену. Так и получилось!
- Дура ты! – возмутился Мишка. - Ты думаешь, Витька виноват!? Да мы же там были, все там были.
- Да объясни ты толком, - вмешался я, не знал я подробностей, знал только сам факт, что утонул Роман на рыбалке.
- А что там объяснять? Спроси, кого хочешь.
- Ну?
- Да, была уже весна, рискованно было, а мы поперлись на глубину к самой кромке. Лунки сделали. Уже не помню, зачем нас к берегу понесло, что-то забыли, а там трещина пошла, да такая небольшая, сначала шуточная. Ромка-то уже здоровый лоб был, лет четырнадцать, а ума-то ноль. Мы ему еще издали кричим, давай, мол, сюда, к нам. А он дуралей через трещину туда-сюда прыгает, ржет, как придурок. А в какой-то момент то ли ветерок, то ли течение, и относит да быстро так. А он там. Струхнул, видно было, что реально струхнул. Вот тут Витька как был в валенках, только тулуп сбросил и в воду сиганул безбашенно так, отчаянно. Так, даже не знаю, за чем бросаются и гребет к льдине, кричит: «К краю иди, к краю!» А тот так неуклюже дернулся и оскользнулся, видать, затылком об край долбанулся. Когда Витька его через полынью тащил, точно думал, не выплывут. Мы все уже у края, вытащили, да не дышал уже Ромка. А Витька его так на руки поднял и к берегу идет что-то сыну на ухо успокаивающее бормочет, нас не видит и не слышит. Видели бы вы его в этот момент! Это вам ничем не описать! Более обезумевшего взгляда и с такой надеждой и мольбой я в жизни не видал! – Мишка зажав глаза ладонями не мог говорить, душили его слезы, как будто он опять стоял на том льду десять лет назад.
Вот сколько бы он не молчал, точно бы никто не решился молчание нарушить.
Через несколько минут Мишка отдышался:
- Так он и шел с ним на руках, а там километров пять было. Сколько не пытались помочь, перехватить, никого не видел, шел, как автомат какой. Ох, блин, какого хрена, заставили вспомнить! Не приведи, Господи! – провел ладонью по лицу, хватанул водки прямо из горлышка, закурил, помотал головой. - Витька
Благодарю Вас
Теперь постараюсь добраться до ваших мест!