определению. То, что произошло между нами в большом и красивом доме, казалось, произошло совсем не со мной, а с кем-то другим. Не создан я для разгульной жизни. Не умею я обманывать женщин, стыдно становится. Может, я загадываю слишком далеко? А надо жить проще, одним днем или даже одним мгновением.
– Что прямо вот здесь? – Костя через силы кивнул на вишневые, яблочные и абрикосовые сады, тянущиеся перед хутором Широким.
– Да, вот прямо здесь. У меня дед агроном. Он за этими садами ухаживал, а жили мы в Широком.
– Вот откуда ты… – произнёс Костя и загляделся на раскинувшиеся со всех сторон сады, которые, несмотря на войну, знай себе цвели буйно и весело бело-розовыми красками.
Где-то далеко-далеко, наверное, в центре города, перекатывая две заунывные ноты, завыли сирены. Стаи птиц взлетели и понеслись прочь, пропав на мгновение за дымами. Косте сделалось не по себе, словно они в этом белом «ниссане» были видны со всех сторон. Это значило, что пора было сваливать. Сашка высунулся в окно и доложил:
– Ничего не видно...
Сирены по-прежнему надрывались.
– Хорошо, – вдруг сказал Игорь, пряча зубы, и убрал руку, – поехали в этот твой «Петрополь», если он, конечно, в самом деле броневой.
Однако он всем своим видом показал, что если в этом самом «Петрополе» будет скучно, как в детской песочнице, то он имеет полное моральное право уйти, как минимум, в хутор Широкий или вообще – куда глаза глядят, лишь бы подальше от этих нежных журналистов, которые даже стрелять не умеют и тактики боя не знают, а горазды только болтать в камеру. Таким образом он выказывал полное презрение к тому делу, которым они занимались. Но это была уже психология, а Косте надоело в ней копаться, потому что он устал быть с Игорем Божко настороже.
– Ну ладушки, – примирительно сказал он, вставляя ключ в замок зажигания.
Сашка Тулупов наконец-то громко выдохнул и задышал ровнее. Костя покосился на него. Ну ладно, он-то по младости лет не понимает, а Божко?! В данной ситуации его никто и ничего не смогло бы остановить. Нет ничего хуже бунта на корабле. Однако Костя, хоть убей, так и не понял причину этого бунта. Не из-за Елизаветы же в самом деле весь сыр-бор? Есть дела поважнее, чем женщины, хотя с этим и трудно примириться. Рано или поздно женщины отходят на второй план, а главное для мужчины – это его дело.
Костя завёл мотор, и они взлетели на бугор, чтобы оказаться в районе Мирного. До Боссе было рукой подать. Окна домов блестели в лучах восходящего солнца.
Их пару раз останавливали, но увидел документы московского телевидения пропускали беспрепятственно и долго с надеждой смотрели вслед. Некоторые, завидуя, думали: «Покатаются и уедут в свою Москву, а мы останемся один на один с подступившей силой. И что нам делать? Нет власти, нет надежды, нет будущего. Одна надежда на Россию, которая возьмёт нас под своё крыло».
***
Улица Куприна неожиданно кончилась огромным терриконом, засаженным акацией, однообразными крышами гаражей и оврагами, разбегающимися в сторону Кальмиуса, где темнел лес. Небо было расчерчено стремительными облаками и казалось Косте дурным знаком. Зря мы едем в «Петрополь», понял он, ох, зря, думал он и мельком взглянул на Божко, который охваченный желание увидеть легендарную крепость, чуть простодушно глядел за реку во все глаза. Сашка Тулупов тоже подпрыгивал от нетерпения, как на гвоздях. Отступать было поздно. Божко с ума сойдет, подумал Костя, если поездка не оправдает его надежд. Тогда бунта с кровавыми последствиями точно не избежать. Впервые Костя пожалел, что связался с ним. Марков настоял, ничего не попишешь, подумал он. Должно быть, он хотел его убрать подальше от реальной опасности, чтобы сохранить жизнь. Игорь это понял и бесится. Хотя кто его знает? А может, он всегда такой – неустроенный внутри себя? Что-то ищет в своей метафизике и не может найти, поэтому и дикий, как зверь. Чужая душа потёмки.
Даже сверху реки почти не было видно. Она петляла гораздо дальше в низине, среди зарослей ив и тополей, и только по голубоватому блеску можно было понять, где она течёт – большая, полноводная, широкая, прикрывающая город огромным полукольцом с юга, севера и запада.
Костя объехал террикон с тыла, аккуратно свернул на второстепенную дорогу, которая через десять минут езды после гаражей, вообще превратилась в грунтовую, разбитую вдобавок танками и тягачами. Почва из красно-желтой от породы террикона постепенно перешла в песчаную. Яркая весенняя трава на обочинах была обильно припорошена рыжей пылью. Затем начался сосново-еловый лес с огромными буграми. Эти бугры, засыпанные иголками, явно носили искусственный характер, и Костя, осторожно ведя машину, за каждым из них ожидал как минимум засады. Но бугры кончились так же неожиданно, как и начались, а дорога стала прямой и ровной. Корабельные сосны казались такими высокими, что царапали небо. Воздух сделался густым, как сироп, и пахучим, как оттаявшая с мороза новогодняя елка.
– Говорят, здесь во время войны наши стояли, – сказала Завета. – А грибов здесь сколько!
Но разговор её никто не поддержал из-за напряженной тишины, царившей вокруг, и дальше ехали молча, правда, Игорь сказал таким тоном, когда вспоминают детство:
– Я здесь вообще первый раз в жизни. Этот район был закрытым. Военная зона, однако.
Действительно, сквозь молодой сосняк Костя разглядел покосившиеся столбы и ржавую проволоку, остатки землянок и окопов. А один след от колес вообще был свежим и привёл к капониру, вырытому, видать по всему, для тяжелой техники. На кислой физиономии Игоря возникла кривая ухмылка.
Они походили вокруг. Сашка, разумеется, самозабвенно снимал со всех ракурсов, разве что на дерево не залез. Пахло прелыми иглами и весной. Костя даже расслабился: захотелось на рыбалку, посидеть у костра, чтобы голова ни о чём не болела.
– Ну и что ты думаешь?.. – спросил он у Игоря, который был для него непререкаемым авторитетом по военной части.
Игорь сделал откровенно безумное лицо. Похоже было, что его больное воображение рисовало, сюрреалистические картины. И вообще, после американского госпиталя его малость заклинило, подумал Костя. Можно было, конечно, посидеть с ним, поговорить по душам, может, малость выпить, но времени разбираться с его мотивами сейчас нет, как и нет его на психоанализ ситуации. В общем, Игорь заставлял его держаться с ним настороженно.
– Смотрите! А здесь ещё и ещё! – крикнула Завета.
Действительно, за толстыми кривыми соснами белели свежевырытые ямы с въездами в них.
– Похоже на комплекса ПВО, – сказал Игорь неопределенно, – но…
Костя с любопытством пригляделся. В полукилометре, за лесной дорогой и молодым ельником, туда, куда вели следы от колес, виднелось что-то тёмное, массивное, закрытое маскировочными сетками. Он, не задумываясь, даже сделал пару шагов в том же направлении и очутился рядом с Заветой. Ему захотелось казать: «Забудь ты обо всем, я тебе друг, всё остальное неважно!», но почему-то промолчал. Сашка Тулупов оказался тут как тут:
– Вот это да!.. – и поднял «соньку».
Вдруг словно из-под земли выскочили военные с маскировочной форме и окружили их:
– Кто такие?.. Откуда?..
Костю в спину чувствительно ткнули стволом автомата. Одного этого хватило, чтобы ввести его с неподвижное состояние.
– Руки на затылок!
– Да мы московские журналисты… – попробовал было объяснить Костя, но его никто не слушал, только ткнули сильнее.
– Молчи!
– Больно ведь, – сказал он, поёживаясь.
– Забери у него камеру! Забери!
Не пожалели даже Завету, затолкав её со всех сторон:
– О, цыпочка к нам залетела? Ясновельможная полька?
– Какие мы поляки?! – ответила Завета таким низким грудным голосом, что от неё невольно отступили и даже стали глядеть с явным уважением, не певица ли?
Одного Игоря не тронули то ли из-за раненой руки, то ли из-за габаритов и решительного выражения на лице.
Затем появился кто-то постарше, по виду офицер, но без знаков различия.
– Кутепов, докладывай, что произошло? – и, слушая сержанта, с подозрением разглядывал Костю и всех остальных.
– Говорят, журналисты… а этот снимал позицию, – сержант враждебно показал на Сашку.
Все очень и очень недоброжелательно посмотрели на Тулупова, как на врага народа. Сашка даже съёжился и жалобно оглянулся на Костю, словно ища защиты.
– Кто главный?!
– Я… – отозвался Костя.
Как только он заговорил, обстановка сразу разрядилась.
– Куда вы лезете? Куда?! – упрекнул офицер, – хорошо хоть вас часовой не застрелил.
Костя хотел сказать, что никакого часового они в глаза не видели, а вместо этого согласился:
– Кто же знал… – и протянул документы.
Два десятка глаз следили за каждым его движением. Офицер спросил:
– А ещё есть бумаги?
– Есть письмо к Большакову.
– Давай!
И пока офицер вникал в смысл того, что написал Вяткин, Костя смог перевести дух и даже оглядеться: военные были очень серьезно настроены. Лица хмурые и сосредоточенные, и хотя в спину его уже не тыкали автоматом, он чувствовал себя неуютно. Правильно, подумал Костя, бережёного бег бережёт.
– Ладно… – сказал офицер. – Опустите оружие. А я тебя помню, – обратился он к Косте, – и едва заметная улыбка тронула его губы.
– В смысле? – спросил Костя, чуть поворачиваясь к нему.
Они были ровесники, только ввиду профессии офицер имел строгий, цепкий взгляд, и от этого его загорелое лицо казалось старше.
– Ну как ты… в смысле… из Боснии и из Чечни…
– А-а-а… ну да… – согласился Костя и подумал, что тогда только начинал. А видишь, запомнили. Ему даже сделалось приятно, словно он действительно встретил старого знакомого.
Его репортажи крутили по всем «военным» каналам. А в казарме или учебке, видно, больше ничего другого не показывали, подумал он, вот меня и запомнили.
– Хорошо у тебя получается.
– Спасибо, – ответил Костя, опуская руки. – Доброе слово и кошке приятно.
– Но всё равно снимать здесь не полагается, а о том, что вы видели, никто не должен знать.
– Само собой, – кивнул Костя.
Он уже понял, что это свои, те, кого так долго ждали. Естественно, явились без музыки и почестей. И правильно сделали, думал он. Я бы точно так же поступил. А потом объявил де-факто, что мы уже здесь, господа пиндосы могут грязью умыть.
– Нет, мы никому не скажем, – отозвался Игорь, чья личность казалась военным наиболее подозрительной.
Морда у него, конечно, сияла – наконец хоть какие-то приключения. А его самого, как самого здорового, стерегли сразу три бойца, и Игорь был готов померяться с ними силой, невзирая на раненую руку. То-то будет шума!
– Надеюсь, мы договорились? – спросил офицер, возвращая документы и уже открыто улыбаясь.
– Конечно, – сказал Костя, – мы сейчас всё сотрём и, разумеется, о вас в эфир ничего не попадет, – он невольно оглянулся на ту часть леса, в глубине которой темнело что-то массивное, но спросить не решился, и так ясно, что военные всё равно правду не скажут.
– Ну всё, – миролюбиво сказал офицер, – поедете по это дороге. Километра через два будет то, что вас интересует. Александру Васильевичу привет! Хотя мы ему о вас уже сообщили.
– Спасибо, – ещё раз поблагодарил Костя.
– Всего хорошего, – офицер повернулся, и военные исчезли так же незаметно, как и появились,
