Глава последняя. Предсказанная судьба

от нас минут сорок.
Тут как раз подвалило время, помер Высоцкий, и такой страх на моего батю напал, что в одночасье завязал с пьянкой. Злющий ходил, но ни капли. Вот она – сила искусства. А потом от безысходности завербовался куда-то на Север и канул на веки. Хрен его знает, жив еще или помер там. Никаких вестей не было.
Напарником в парке мне достался мужик вечно предпенсионного возраста, знаете, есть такие, которые в сорок выглядят на шестьдесят, а потом уже не меняются, будто не внешность стремится за возрастом, а наоборот, возраст догоняет внешность, потом с ней сравнивается, потом обгоняет, а внешность невозмутимо за его гонкой наблюдает и не меняется. Звали его Полищук Геннадий Иванович, в миру Иваныч. Мужик был не разговорчивый, мрачноватый, но крепкий, основательный, справедливый и водила просто класс, таких теперь нет, как говорится, таких теперь не делают. Сколькому он меня научил!
Первые смены ко мне присматривался, иногда садился рядом:
- Давай поехали.
Выезжаем, а он:
- Не дури, парень, не верь зеркалам, башкой крути.
Или:
- Чего не видишь, впереди «мастер» едет в левом, а вон баба на тротуаре «голосует». Он же сейчас рванет к ней, как бешенный, притормози.
И точно, таксист впереди, еще не успев включить «поворотник», заложил руль вправо, прямо под нас.
А иногда и совсем уж не объяснимо:
- Тормози, эта сука сейчас кинется!
Торможу, и действительно та собака, что только что тихо мочилась под стену дома, перебегает тротуар и несется поперек проезжей части. Как он все это видел и чувствовал, не понимаю! А, если с ним приходилось ездить, это вообще было одно удивление, сидит, глаза полуприкрыты, будто дремлет, ни одного резкого движения, машина плывет, не разу не дернится, даже голова моя не качнется, а влезет в такую щель меду автомобилями, что мама не горюй!
А уж машину я драил, перед тем как Иванычу смену сдать, это вообще песня. Он-то некурящий был, не дай Бог, я пепельницу забуду не то что вытряхнуть, а вымыть. Приноровился я потом, вешал на «торпеду» консервную банку, а после смены с собой забирал, чтобы вообще пепельницей не пользоваться.
Как-то года через четыре, мы к тому времени уже долго в парковой очереди стояли, дали нам новую тачку. Вот праздник был! И в первую же смену свою взял я клиента в Токсово, а зима была, пуржило, еду назад, знаете, там, на подъезде к Ново-Девяткину, такой тягучий поворот есть, гололед, лечу и вижу, стоит мужик пьяный на разделительной, рукой машет, увидел меня и шагает под колеса. Короче убрался я конкретно. Приволокли машину в парк, в кузовной, а я боюсь к Иванычу на глаза появиться. Находит он меня сам:
- Да ладно, Ванька, не тужи, за Уралом металла много у нас!
Вот такой у меня сменщик был.
Работка была не пыльная и доходная. Иногда за одну «белую» ночь можно было пару инженерских зарплат срубить. Одни «горки» чего стоили! Помните, два мостика у Летнего Сада на набережной, разгонишься, а как вниз слетаешь, сердце минимум на уровне желудка окажется. Особенно подвыпившим финнам это нравилось, платили от души, хоть и жмоты по природе своей. Главное было на «горках» в лоб с таким же услужливым водилой  не встретиться, а было пару раз, слава Богу, не с нашими ребятами.
Правда бывали и свои проблемы. Например, не договорится дирекция парка с районным ГАИ-шным начальством и устраивается нам праздник безопасности движения. Перекроют гаишники Земледельческую во время выезда смены и всех тормозят, а, вы же знаете, инспектор он так воспитан, что не только до водителя, а и до столба доеб…ся может. Сначала приноравливались выезжать через пожарные ворота на Белоостровскую, но потом и там перекрывали. Приходилось скидываться и вместо дирекции вопрос решать.
Но не каждый раз им так на халяву деньги доставались. Однажды поразил меня мент, своим упорством в зарабатывании в общем-то небольшой денежки.
Еду по Кировскому в сторону Петропавловки. Ночь, третий час, дождь со снегом, как из ведра. Смотрю, стоит мужик, качается, руку задирает. Останавливаюсь. Он, чуть не падая, открывает дверцу и заплетаясь между зубами языком:
- На Гражданку.
Пригляделся, приличный, не ханурик, думаю, хрен с тобой, заблюешь салон, денег с тебя сниму. Садится. Посмотрел я по сторонам, не души, ну и через сплошную развернулся, только газ притопил, вот блин, жезл перед лобовым. Останавливаюсь, здрастье, давно не виделись, сержант, мать твою. А он мне рассказывает: вижу, голосует пьяный, подхожу, спрашиваю, куда, Гражданка, ясно, сейчас кто-нибудь клюнет, а ночью-то через сплошную, оно же милое дело, вот, говорит, я в подъезд спрятался, а, как на зло, никого, я говорит тебе минут пятьдесят ждал.
Ну, молодец, заработал свои рублики, а я-то после с клиента их снял.
Постепенно я и некоторыми постоянными клиентами обзавелся.
Например, проститутки тротуарные, водительская услада, со СтароНевского, после трудового вечера и начала ночи всем домой надо, а метро-то уже не пущает. Были девочки конечно и ближе, на Просвещения или потом еще на Испытателей, но уж больно нравилось мне по ночному Невскому кататься. Натурой не брал, поэтому, наверное, и относились они ко мне хорошо. Где-то через полгодика я уже их всех по именам знал, знал у кого какие проблемы, а уж наслушался от них про нашего брата… Таких характеристик нигде больше не найдешь.
Как-то раз помню, отмечали пятидесятилетие одного из слесарей наших. Слесарь от Бога, к нему в смену на ТО попасть, как в Большой Театр. Уговорил я одну из девчонок, привез и в раздевалку. Ну, народ туда по одному, а Айзитулин, был у нас такой жмот по натуре своей, ко всем пристает:
- А если не до конца, то можно за полцены?
Народ покатывается.
Были и потешные случаи.
Как-то еду с клиентом, во двор сворачиваем, а там лужища, просто чудо. Останавливаюсь. А он мне:
- Не боись, я здесь каждый день проезжаю.
Я вперед, вдруг вижу, волна по капоту к стеклу бежит, еле выехал:
- На чем ездишь-то? – спрашиваю.
- На КАМАЗе, - невинно так.
Еще одна комедь, мне нежданно доходного клиента привалила.
Лечу ночью по Чкаловскому, не души. Смотрю, впереди стоит у бордюра такси, багажник оттопырен, и водила в нем копается. Вдруг кидается мне собака под колеса. Я в тормоз, аж взвизгнули колеса. Собака перебежала, я вперед, глядь, а водилы-то и нет. Останавливаюсь, выхожу, а он из багажника вылезает.
- Ты чего? – спрашиваю.
- Б…дь, ты о чем думал! Я стою спиной к дороге, слышу, летит, километров под восемьдесят по звуку, вдруг визг, думаю, точно меня не заметил, вот инстинкт в багажник меня и закинул.
Посмеялись, покурили, договорились, что с меня приходится.
Встретились, выпили, вот он мне телефончик и подкинул, мол, смены у нас не всегда совпадают, а клиент жирный, платит почасовую по двойному.
Позвонил я как-то, там какая-то бабка, говорит, подъезжай туда-то, во столько-то.
Там меня некий Саша ждал, приличный, в кепке, в очках, блондинистый такой. Ну и поехали, сначала в джаз-клуб на Загородный, взяли сумки с пустой тарой, потом на Седова в дом быта Кристалл, там ждал, выходит, тара уже не пустая, а с коньяком, пока грузили, увидел, пробки, как настоящие. Опять в джаз-клуб. Вот так, пока там Голощекин приучает народ к джазовому искусству, другим-то тоже жить хочется. Несколько раз Сашу за поленым коньячком возил. Несколько раз на встречи какие-то мрачные. Но платили от души.
Зажил я на славу!
Водочкой по ночам я тоже подторговывал. Я торговал у универсама на Металлистов, известное место было. Да я думаю, ленинградцы помнят то время, в городе несколько ночных таких точек было, где у таксистов всегда можно было водочкой разжиться.
Через годик уже себе и мотоцикл купил. Никакой там, а Яву. Обвесил его всем, что только человечество придумало, и начал наш Зеленогорск рассекать на горе соседям, а когда мороза нет, так и на работу ездил.
Тут и Белов с Мишкой Алексеевым придумали новое дело. Обносить дачи в Комарово. Кто знает, там навалом было дач всяких актеров да писателей, в общем, не бедных. А жили они там не постоянно, вот и подрядили меня с машиной. Счетчик-то я врубал, план из своего кармана в парк сдавал, да больно уж карман раздулся, не жалко было. Да и не лазил я в дома, только машину подавал. Позже уже и квартирами занялись, даже в город выбирались.
Летели годы.
Померла мать. Тихо так, ненавязчиво, без хлопот особых, а потом и сеструха замуж выскочила, за физика своего Серегу - инженеришку. Он квартиру в Ильичево получил, и съехали они туда. Остался я в наших комнатах один. Не любил сеструхин муж меня, жутко. Завидовал небось, жили-то они в такой заднице, денег-то шишь!
Встречались мы только на ее день рождения, приезжал я к ним, привозил дежурный подарок, какую-нибудь дрянь, но обязательно дорогую, что б у них глаза на лоб повылезали. Пару рюмок хлопну и прочь, чего там с этими учеными сидеть. А после уже у них и дети появились, визг, вся квартира пеленками увешана, пар, вонь, жуть!
Текла жизнь в мое удовольствие.
Как-то после дела с Беловым, заскочил я домой – пожрать, мне как раз моя тогдашняя баба пельмений налепила, да яблочек оставила, их-то я в машину снес. Поел, похорошело, вышел на крылечко покурить, смотрю Юрка Толмачев ковыляет, так мол и так, надо Ваня моего сынка на Московский вокзал отвезти, очень срочно. У меня на душе благосно, после удачного дела и жратвы, думаю, хрен с тобой, отвезу, понятно, что на нем не заработаешь, да авось на том свете за доброе дело зачтется.
Сажает он своего Костика и сеструху его. Поехали.
Я так иногда в зеркальце поглядывал: Костик надутый сидит, знаю, терпеть меня не может, а сеструха, Лизкою, по-моему, звали, вжалась в сиденье, глаза выпучила.
Приехали. Он ровно по счетчику заплатил, а потом вдруг:
- Слушай, ты не мог бы Лизу до Финляндского добросить. Поздно уже, чтоб на электричку.
- Доброшу, - думаю, делать добро, так делать.
Сели мы, она уже на переднее, но сторонится меня, смех один, аж в дверцу вжалась, но краем глаза поглядывает. Я и говорю:
- Хочешь яблочко.
- Да, - сдавлено так.
Я ей протягиваю, она хочет взять, да выскальзывает оно на пол. Наклоняюсь, чтобы поднять, и она туда же. Как звезданулись мы лбами, только искры из глаз. Хотел выругаться, а она вдруг рассмеялась, будто отпустило ее что-то. Я повернулся, глянул ей в глаза, и поплыл весь мир, как будто мимо, куда-то в некуда, будто нырнул я в ее глаза и растворился там, аж дыханье перехватило. Сижу, как истукан, а рука сама к ней и по щеке ее гладит, по шее сползает, а она раз и голову мне на плечо и улыбается так радостно и отчаянно, будто ребенок. И такая непривычная, но отчаянно счастливая нежность заполнила меня, что и не поверить даже!

3. Лиза

Я сейчас с удивлением вспоминала, сколько раз мне та цыганка снилась, просыпалась я в ужасе, вдруг она ошиблась? И мне стало казаться, что мой страх перед Иваном, постепенно перерос в страх, что не сбудется предсказание. Как я могла сомневаться, как я могла жить, не веря в ее слова, зачем бы я тогда жила? Теперь мне не представить, мою жизнь без него, какой бы в ней был бы смысл?
Но иногда и наяву я, вдруг, вздрагивала, сбудется или нет? И гнала эти мысли, потому что, если я не буду верить, то может и не сбыться, и пропадет смысл. Может я ненормальная? Может, надо было расслабиться и пытаться думать о чем-то другом? Интересно, если бы в последние годы я