Глава последняя. Предсказанная судьба

1. Лиза
Все детство я провела в обществе двух очень хороших, надежных, но жутко молчаливых мужчин – моего отца и старшего брата Кости. Поэтому, видимо, я долго считала, что все мужчины должны быть молчаливыми и серьезными, не смеющимися понапрасну, не расходоющими улыбки по каждому поводу.
У отца зато были очень выразительные руки, я всегда чувствовала по его прикосновениям, какое у него настроение, нужна ли ему помощь, или он хочет побыть один, а глаза у него были все время сосредоточенные с легкой, едва уловимой и незаметной для посторонних, грустинкой. Отец был сильным мужчиной, я почти не помню моментов, чтобы он сидел и ничего не делал, он постоянно находил себе занятие, и при этом не было ощущения, что это занятие ему нужно для отвлечения от каких-то мыслей. Нет, всякое его действие было продуманно и обоснованно.
Каждый вечер он садился на край моей кровати и читал сказки вслух, потом клал руку мне на плечо, и от этого прикосновения я почти сразу засыпала. Только однажды его рука не смогла погрузить меня в сновидения. Тогда я, уж не помню, почему и как, мы заговорили о маме. И он объяснил мне, что, по его мнению, Бог забрал ее, потому что считал, что в нашей семье должна оставаться только одна женщина, чтобы их с Костей забота не распылялась. В тот вечер он был необычайно печален и задумчив, а его рука потеряла выразительность и теплоту.
Относительно сказок у меня еще осталось одно очень яркое воспоминание: Надя, которая читает мне сказки из толстой растрепанной тетради. Эти сказки сочинял ее приятель. Они очень мне нравились, хотя я и не все тогда в них понимала. Надя была единственной представительницей женской половины человечества, которая бывала у нас дома, да и то недолго, пока папа лежал в больнице, и мы с Костей жили одни и в каком-то странном режиме – мне не разрешалось выходить одной на улицу, и мы почти не гуляли.
Отсутствие женщин в нашем доме не мешало мне осваивать все премудрости ведения хозяйства, которым учил меня отец. Сначала меня научили и поручили накрывать на стол, убирать и мыть посуду. Следующим этапом стала стирка, единственное требование оставалось всегда -  я не должна сама таскать воду с колонки, этим занимался Костя. Позже отец начал учить меня шить, для этого он брал меня по вечерам в свой цех, где пожилая швея, тетя Клава, обучала меня обращению с машинкой. Многим премудростям обучали меня мои мужчины, исходя из своего взгляда на то, что должна знать и уметь женщина, но все же однажды я ощутила отсутствие мамы, кроме которой видимо никто не мог меня подготовить к неизбежному.
Случилось это уже в школе, на перемене, когда я, стоя посреди туалета и закатав школьное платьице, с ужасом смотрела на, как казалось мне тогда, истекающую из меня по внутренним сторонам моих тощих бедер, саму жизнь. Ужас перед происходящим парализовал меня, я даже не плакала, а только не могла оторвать широко открытые глаза от собственных ног. Спасла меня, вошедшая в туалет, Ирина Выходцева, которая была на несколько лет старше меня:
- Вот тебе, на! У тебя что и ваты нет?
Я замотала головой.
- Жди. Я сейчас.
Потом она же мне и рассказала о некоторых невнешних особенностях, отличающих нас от мальчишек. Вот таким неожиданным для меня образом, испытав сильнейший испуг, я сменила «очка» на «ушка» в названии моего возрастного статуса.
К моменту перехода в следующую, последнюю, стадию формирования из меня женщины, я имела уже много подружек и знакомых, как сверстниц, так и более старшего возраста, которые задолго посвятили меня в нюансы предстоящего, при этом мнение о том, что и как будет, были диаметрально противоположенными. Тем не менее, это знание вызывало у меня волнение, иногда доходящее до страха. Но мой единственный мужчина окутал меня такой нежностью, лаской и деликатностью, что навалившаяся на меня лавина чувств и новых ощущений стерла из сознания, если не само сознание, все волнения и страхи. Но это было много позже.
В дошкольном возрасте я не имела друзей, да практически и знакомых, в силу замкнутого стиля жизни нашей семьи и того, что дом у нас был отдельный, без соседей. Только через щели в заборе я могла наблюдать из игрой соседских детей. Я постоянно находилась под надзором отца и брата. Когда, правда это бывало редко, мне грозила какая-то опасность или обида, то всегда перед моими глазами вставала спина Кости, который постоянно отгораживал меня от любой неприятности, он всегда неожиданно появлялся в необходимых случаях, хотя и казалось, что минуту назад его не было рядом.
С самого детства я помню Ивана Выходцева, жившего в соседнем дворе. Наверное, это произошло от того, что был он выше всех, шумнее всех, а, кроме того, соседи называли его, казавшимся мне очень романтичным, еще мне не до конца понятным словом – хулиган. Иногда его называли – шпана. Но слово шпана было менее приятно для слуха, очень шипящее, другое дело – хулиган, мягкое, какое-то ласковое даже слово. До школы я видела его только через забор, он меня не видел, а вот когда я пошла в первый класс, он тогда учился в восьмом, мы стали встречаться в коридорах и гардеробе. Слово «встречаться» звучит очень громко. Он меня не замечал, так иногда скользнет взглядом, и, если наши глаза встречались, я испытывала какое-то парализующее меня чувство, наверное, как кролик перед удавом. Я боялась его. Нет, не то чтобы я боялась, что он обидит меня, скорее это была робость, близкая к страху.
Многие девчонки в классе рассказывали, что влюбились в актера или какого-нибудь старшеклассника, даже в молодого трудовика нашего. Может, и я влюбилась, думала я. Но влюбленности одноклассниц быстро менялись, а моя растерянность и желание спрятаться при встрече с Иваном никак не проходила.
Настоящих подруг у меня не было. Привыкнув жить дома среди мужчин, я и в школе проще чувствовала себя с мальчишками, они мне были более понятны. Но после случая в туалете я стала довольно часто общаться с Ириной Выходцевой. Она была очень мягкой и доброй девчонкой, да и жили мы рядом. Кроме того, я поняла, что подруг среди сверстниц у нее не было. Я, конечно, не стала ей подругой, разница в возрасте, но все же мы общались, многое, что, наверное, узнаешь от мамы, я узнавала от нее.
Когда я была еще только в третьем классе, я встретила Ирину у входа в их двор, уж не помню зачем, по-моему, мне нужна была какая-то книга, и она пригласила меня к себе. Мы были на веранде, когда пришел Иван, прошел через веранду, не то что не поздоровавшись, а даже не взглянув в нашу сторону, а у меня сердце, казалось, в пятки ушло, я даже забыла о чем говорила. Это просто был какой-то ужас!
А на каникулах, я, стоя на своем крыльце, видела, как Иван весь в крови шел домой. Так страшно, я даже чуть не вскрикнула, а потом расплакалась.
Осенью его забрали в армию, и я тайком бегала на вокзал, чтобы проводить его. Стояла за колонной и наблюдала, как он прощался с Тонькой Шумилиной, и видела, что за соседней колонной стояла Ирина, смахивала слезу, но к брату так и не подошла.
Я казалась себе уже совсем взрослой, уже четвертый класс, и думала, вот он уехал, и я его забуду, и пройдет мой страх. Насчет страха не знаю, потому что испытывала я его только в присутствии Ивана, но вот забыть я его не смогла, он даже снился мне.
Было мне уже тринадцать лет, когда как-то на рынке, меня торопящуюся с сумкой в руках, схватила за локоть ярко разодетая цыганка:
- Стой, красавица, дай погадаю, все расскажу.
Цыгане у нас в Зеленогорске почему-то бывали редко, да и глаза у нее были веселые, искрящиеся, вот я и остановилась, доверчиво так руку ей протянула:
- Ой! Ой! Как все у тебя прекрасно будет, - зачастила она. -  Любовь тебя ждет большая и счастливая. Полюбит тебя избранник твой, на всю жизнь полюбит!
Я с сомнением усмехнулась на эти общие слова, а после следующих вздрогнула и отступила от цыганки:
- Только зря ты его боишься так! Никуда он от тебе не денется! Не бойся его!
Я руку вырвала, отвернулась и увидела Ивана в военной форме с какими-то дружками, смеясь бредущими между рядами лотков. Вернулся из армии! Я оглянулась, а цыганка уже к какой-то женщине пристает.
Через год ушел в армию Костя. Остались мы с отцом вдвоем. Косте повезло, писал, что попал в часть в Крым, рядом с Евпаторией, а с ним, оказывается, служил вместе Надин приятель, который писал сказки.
Первое время я часто видела Ивана, а потом он стал пропадать, я узнала от Ирины, что он устроился на работу в город, в такси.
Когда вернулся Костя, сели они как-то с отцом вечером за стол, друг напротив друга:
- Ну, сын, чем думаешь заняться? Пора тебе определиться в жизни.
- Отец, я хочу рисовать.
- Пойми, это твое детское увлечение, а сейчас разговор об обеспечении жизни. Рисовать – это искусство, а в нем нельзя быть так себе. Вот ты смотришь фильм, и там титры идут. В главной роли такой-то, в этой такой-то, а в конце списка стоит – и другие. Вот не попасть бы в другие.
- Отец я подумаю.
Вот такой долгий, непривычный для них разговор состоялся.
А через пару месяцев Костя устроился в мастерскую художественных промыслов и начал расписывать шкатулки, сначала по чужим рисункам, а потом свои придумывать, да так лихо, что стал известен среди знатоков, а через несколько лет его на выставку в Москву пригласили. Собрал он образцы своих изделий, целый ящик получился, договорились с папиным знакомым, что тот Костю и ящик до вокзала довезет, не лезть же с ним в автобус и электричку, потом еще метро.
Собрались, папа не смог, работа, я должна была Костю проводить, прибегает этот приятель – машина не заводится, а времени уже в обрез. Что делать?
- Я видел, Ванька дома и его такси во дворе торчит, - сказал отец.
- Я его просить не стану! - зло ответил Костя, он и так уже в нервном состоянии был, уж больно эта выставка для него важна была.
- Не кипятись, я попрошу, - поднялся отец и вышел, вскоре вернулся, забрал ящик и нам кивнул.
Вышли, «Волга» с шашечками у калитки стоит, Иван рядом покуривает.
Запихнул отец ящик в багажник, нас с Костей на заднее сиденье усадил:
- Не пуха тебе, сын! Дай тебе Бог!
Дверца захлопнулась, и мы поехали вниз с горки к шоссе.

2. Иван

Не то что бы пролетели, но просквозили два армейских года, скрывшись у кота под хвостом, и я, наконец, вернулся, сходу нырнув в почти месячную пьянку, благо дружки все были на месте, ничего в нашем городке не изменилось, никто еще не помер, не сел, не завязал, не женился, в общем, прибывали в нормальном человеческом состоянии.
Узнал, что Татьяна Мешкова с родителями переехала в город, а Тоньку Шумилину видел пару раз, но старался перейти на другую сторону, невмоготу мне с ней было встречаться после того, что произошло на моей отвальной. Так и стоял у меня перед глазами ее «засос» на шее, который я тогда на вокзале узрел. Да ладно, хрен с ним, с прошлым!
Кончилась пьянка, и призадумался я о работе. Сначала подался на автобазу, но показался мне грузовик не эстетичным созданием, грязный ватник – не лучшим обмундированием, заработок - не великим, непролазная грязь на стройплощадке – не самым лучшим покровом для земли нашей грешной. И отправил я стопы свои в город наш, имени мумии московской, и определился в третий таксопарк, что на Земледельческой, благо рядом с «Ланской», до которой электричкой