Внутренний голос 4/10

4.0

Крупная лампа луны торжественно сверкает в торшере мутного ареола. Подвешенные лампочки ночников-звезд, сияя неравномерно, мерцая, удаленностью на световые года создают впечатление бесконечности глубокого индиго. Эта ночь непередаваемо прекрасна, идеальна для созерцания; в кресле, под пледом, с горячим чаем.
Ничего из перечисленного не оказалось в распоряжении белокурого юноши в зеленом кафтане. Только леденящий пол каменного балкона, больно упирающийся в щеку. Гость заморгал, кряхтя, перекатился на спину. В голове еще дребезжит отзвук камертона, а звезды срываются с небесного купола неправдоподобно часто. Фальшивый звездопад заканчивается вместе с головокружением, наступает тишина.
Промозглый ветер выдул тепло из-под одежды, тело подморозил холодный камень, на котором юноша отлежал конечности. Кривя лицом от мучений, он подполз к перилам и приткнулся спиной к балясинам. Глазные яблоки сухи как печеные, но боль уже терпима. Другое дело, что теперь болит все остальное, ломит и ноет. Пройдясь пальцами по ряду пуговиц на камзоле, юноша не обнаружил очков. Что ж… Нужно поискать хотя бы обломки и осколки. Но удача выказала расположение, когда нашарил на полу невредимую оправу. Он поднес ее к ночному светилу и не нашел трещин на линзах, в которых диск луны выглядел меньше и плотнее, будто камешек.
На высоте своего роста юношу снова зашатало. Он побрел неустойчивой походкой в сумрак опочивальни; сваг погладил от челки до макушки. Темень такая, что очки без надобности. Незначительна польза от ланцетных окошек, из которых стремятся косые млечные лучи; пылинки витают в них крупицами мрака.
На ощупь возвращаясь через анфиладу, гость постоянно ударялся о мебель: сначала что-то хрупкое разлеталось осколками, а в последней комнате загрохотали пирамиды чугунных кастрюль, попадали, целясь по сапогам. Когда страдалец, наконец, вывалился на балкон внутри зала, кованые перила спасли от падения в пустоту атриума.
Там, с высоты, гость узрел секрет напольной мозаики. Маленькие дятлы, – символика из геометрических фигур, – сделаны из фосфоресцирующего материала. Тройные ланцетные окна расположены так, что серебристые лучи анимирует их замедленный полет. Лунный прожектор перемещается по небосводу, и поэтому силуэты птах, некогда блестящие на свету, медленно растрачивают матовое сияние в тени. И вновь напитываются им в лунном следе следующего окна.
Запечатленная динамика, вдобавок, скопированная зеркальным потолком, восхитила гостя.
– Гипер-Слоу-Моушен, – обронил он, придерживаясь за поручень и нащупывая мыском начало лестницы. Примерившись к ширине ступеней, юноша пошел быстрее, усмехаясь над нелепостью терминологии в воссозданной эпохе.

Когда вестибулярный аппарат прекратил капризничать, юноша стал увереннее держаться курса через коридоры и проходные. Винтовая лестница тонкой угловой башни вывела на боевой ход крепостного вала. На открытом пространстве ветер засвистел в уши и стал дергать полы кафтана, будто попрошайка.
Прозрачный поток переливается через крепостную стену и водопадом стремится в бездну. Здесь юноша заметил еще один путеводный знак, оставленный девушкой – на каждом каменном зубце-мерлоне пламенеет головка смоляного факела.
– Лучше бы подушку подложила на балконе, да одеяльцем приукрыла, – пробубнил юноша. – Тоже мне, радетельная и всезрящая…
Все же, ее заботой освещен край, с которого не мудрено сорваться на брусчатку двора. Юноша попытался глянуть вниз, но слишком испугался магнетизма пропасти. Чтобы обрести твердость походки, он шел близко к факелам, трогая бугристые ашлары, из которых слеплены зубцы.
Бросив взгляд на донжон, он увидел свет в окнах мастерской; сообразил, что в данный момент, зубило вгрызается в мрамор грядущей скульптуры.
– Ишь как его окрылило, – сказал юноша неведомо кому, намекая на время суток, актуальное для сна. Встречи с хозяином гость теперь не желал, и дошел по стене к северо-восточной башне.
Башня-колодец спроектирована с учетом вражеского наступления. На верхнем ярусе, в темной нише, кожаными ремнями перетянута специальная бочка; она набита камнями, чтобы без остановки нестись до конца винтовой лестницы, сметая преграды и не вылетая в дыру. Откосы бойниц направляют лучи света вниз – чтобы солнце слепило восходящего врага. Вдобавок, спираль из ступеней закручена против часовой стрелки, чтобы стена не мешала защитникам замахиваться оружием, а недругам – доставляла неудобство.
Гость остановился перед дверью на втором ярусе. Закрыта. Навалился плечом – не поддалась.
– Ну как? Благополучна попытка запереть воспоминания? – мысленно обратился он к хозяину крепости, как будто тот стоит позади.
Юноша нащупал замочную скважину под скобой ручки, опустился на колени; луч блеклого света направлен весьма удачно. Гость достал из кафтана продолговатую коробочку с крючками и тонкими спицами. Поковырявшись в замке, извлек щелчок незатейливого механизма. Дверь отворилась в сторону взломщика, под сапогом скрипнул порожек.

Просторная галерея библиотеки вытянулась глубоко вдаль; вдоль всей северной крепостной стены. Толстые стволы двухэтажных колонн выстроены в два ряда, подпирают свод капителями с рельефными фигурками дятлов. Столбы опоясаны кольцами канделябров; свет свеч озаряет просторный зал. Справа, – одна на другой, – три остекленные аркады с размахом дверного портала. Вся стена сверху донизу собирает головокружительную панораму из сегментов горного пейзажа. Слева расположены книжные стеллажи; на антресоли и под ней. Фолианты плотно прижимаются обложками, и длинные лестницы, похожие на рельсы со шпалами, тянутся к верхним полкам.
В этом чертоге безвременья каждая книга вовлекает в капкан чтения. Сохраняя отстраненность, гость побрел вдоль стеллажей, скользя пальцами по корочкам переплетов. Здесь собран пласт знаний за весь период правления Его Величества. Юноша с насмешкой вспомнил одно из его “мудрых” изречений:
«Человек сможет постичь себя, только если систематизирует абсолютно каждое событие за все время собственной жизни».
– Ага, вперед. Самое забавное, что как только это сделаешь – выводы устареют в ту же секунду, потеряют актуальность, едва узнаешь что-то новое. Я бы предпочел оставить подобное хобби на закат жизни, а не на восход в зенит.
В середине библиотеки обнаружилась антикварная школьная парта. Гость опустился на деревянный стул с резной спинкой и стал покачиваться на задних ножках, в отрешенных размышлениях не замечая тетрадь на столешнице.
«Разнообразными способами крепость передает стремление хозяина к уединению, к отчужденности от бренной суеты, растлевающей высокую мораль. Многое пропитано духом противостояния, отчаянной защитой того, что считается вечным, являясь при этом столь ранимым. В архитектуре читается моральная усталость».
Юноша закинул ноги на стол и руки на затылок. Пяткой сапога он сдвинул тетрадь, но и тогда не обратил на нее внимания.
«Погода, прояснившаяся столь резко, говорит, что нечто лучезарное пришло извне, по силе подобное влюбленности… В дополнении к этой версии, мастер поглощен работой над новой скульптурой, стремиться перенести в работу излишки ярых эмоций. При всей совокупности разочарований в жизни, новому порыву посвятил себя с лихвой. Счел исчерпанными прошлые невзгоды и закрыл библиотеку на замок, всецело предаваясь новой надежде. И, судя по предвидению в слезах Музы, началась эпоха Последней Надежды».

Словно желая усыпить гостя, духи библиотеки притушили свечи. Окна перестали отражать колонны и стеллажи; стал видимым предрассветный мир девственной природы. Мягкое свечение авроры наметило границу соприкосновения земли и небес, ломанную линию горных вершин.
Передние ножки стукнулись в дощатый пол; юноша сел на стуле ровно, чтобы пролистать тетрадь. Лазурный свет из арки, недостаточный для чтения, наносит блики на стекло масляной лампы, похожей на бокал без ножки. Рука юркнула в карман кафтана.
– Але-э… Оп!
Фокусник тряхнул коробком спичек над ухом, будто погремушкой. Проворно, проделывая все одной правой рукой, юноша выдвинул картонную полочку, подцепил щепочку с серной головкой, тесанул по чиркашу; извлек огонек, что зашипел в зевоте и сладко потянулся спросонья, раскидываясь в стороны. Желтая танцующая капля потекла по жердочке, иссушая, оставляя позади черный загибающийся край с обугленной головкой – крошечным яйцом феникса. Юноша подкрутил колесико на лампе, выдвигая пропитанный маслом краешек фитиля; пересадил огонек в стеклянную вазочку и запер овальное окошко на миниатюрный крючок.
Юноша настроил ровное свечение, в достатке озарившее парту. Гусиное перо торчит из металлического наперстка-стаканчика; рядом с чернильницей, закупоренной пробкой. Гость раскрыл черновик и прочел последнюю запись:
«Да. Среди прочих обличий, у меня имеется сверкающий рыцарский доспех, помятый не столь драконами, сколь принцессами».
Лицо скривилось. От афоризма смердит неосознанной апатией. Направление почерка не принадлежит королю-левше. Да и мысль его лишь отчасти – ее отредактировал ушлый писарь; составляя мемуары со слов протагониста, да только не без примеси собственного мнения.
Юноша потянул ящик под столешницей. Замок воспрепятствовал посторонней любознательности, и оказался куда более стойким, чем дверной; но все равно – ненадежным под натиском пронырливого взломщика. Внутри ящик обит стальными листами, огнеупорными, оберегающими сакральные страницы чистовика, взлелеянные писарем. Гость начал читать и вскоре его затрясло от злости. Ложь! Дрянная ложь, искусно подогнанная под правду! Нет, даже не ложь, а хуже нее – кривда, нагло коверкающая факты.
Пол  задрожал, словно началось землетрясение. Юноша встрепенулся, уставился на дверь, за которой раздался грохот. Казалось, что вот-вот ворвутся латники, или боевой слон расширит проход в стене. Шум нарастает, учащается пульс незваного гостя; и вдруг затишье. Будто толпа врагов затаилась у замочной скважины.
Оставив рукописи, юноша подкрался вдоль стеллажей, прильнул к двери со своей стороны. Ни звука не раздалось больше; гость с опаской толкнул кованую ручку.

Отворясь на узкую щель, в которую и пальцы не протиснуть, дверь уперлась в оборонительную бочку.
– Какого черта?
Но как бы усердно юноша ни таранил дверь плечом, а затем и сапогом – преграда не шелохнулась. А ведь это – единственный выход из библиотеки.
Однако альтернатива нашлась; глаза сначала прищурились, затем испуганно округлились. Ноги, слабеющие на каждом шагу, подвели пленника к оконной арке. Дрожащая пятерня прильнула к стеклу, за которым простираются леса и долы, а седовласые горы кажутся невысокими.
Что ж… Такой вариант менее опасен, чем быть запертым в постылой библиотеке и в тысячный раз ворошить прошлое. Только действовать нужно быстро, чтобы не успеть одуматься.
Гость метнулся к парте и обратно. Теперь в руках его стул, а свернутые в рулон листы чистовика торчат из кармана кафтана. Замахнувшись из-за головы, юноша обрушил деревянные ножки на стекло. Звонко разбилось окно, и треснул стул. Вандал продолжал