фрагмент романа "Кто рано встает, тот рано умрет"

больших красноватых камней. Её колокола нам вообще пощады не дают — молотят каждые пятнадцать минут. Но я привык. Теперь здесь, в Замке, машинально вслушиваюсь. Видимо подсел на звуковой наркотик.
          Открываю ноутбук, включаю, смотрю на оживший экран. Надо бы что-нибудь написать. Недавно я закончил большой криминальный роман, на который возлагаю большие надежды, отправил его в издательство и теперь с замиранием сердца проверяю электронную почту. Жду беспощадный приговор редактора. Нельзя сказать, что я перегружен талантом, но свято верю в то, что мой роман будет издан. Напоминаю себе о звонке Марине на «кур» — нужно доложить обстановку. Хотя я уверен, что она и так уже всё знает. Не зря же Лиля её старинная подруга. Маринины глаза и уши. Лучше-ка я свяжусь с братом. Передам привет отцу. Бросаю взгляд на время. У  Баварии с Уралом разница в четыре часа. Значит, ещё не слишком поздно. Мой младший брат Агафон преподаёт в университете. Всю свою жизнь Агафон прожил с родителями, а после смерти мамы живёт вдвоём с отцом. Женат не был, детей нет, не состоял, не привлекался, в порочащих связях не замечен. Единственное тёмное пятно в его биографии — это наличие родственника за границей, то есть меня. Но тут уж ничего не поделаешь — родственников не выбирают.
          Вызываю Агафона. Он моментально откликается на звонок. На экране ноутбука появляется знакомая комната, небритый брат в майке-алкашке, непременный бардак за его спиной.
          — Привет!
          — Привет!
          — Чем занят? Всё с папой горе мыкаешь?
          Агафон пожимает худыми плечами.
          — А куда ж его девать? На диване лежит в своей комнате.
          Я с надеждой интересуюсь:
          — Может, мою книжку читает?
          Зря надеюсь. Агафон пренебрежительно кривится.
          — Папа занят более важным делом. Сейчас ему не до таких писателей прафсё, как ты. Он смотрит в потолок.
          Я разочарованно ворчу:
          — Тогда ладно, не мешай папе смотреть. Вдруг он на потолке что-то увидит и спасёт человечество?
          Агафон важничает:
          — Спасать человечество — моя миссия. Мне поручено срочно написать диссертацию с рецептом выхода мировой экономики из кризиса. Иначе скоро всё полетит к чёрту! Вот чем сейчас занимаются серьёзные люди, а ты всё дешёвые детективчики кропаешь.
          Как обычно плюнув мне в душу, Агафон отключается. После разговора про папу, смотрящего в потолок, сам некоторое время пытаюсь прочитать там что-нибудь, написанное невидимыми буквами, но напрасно. Я прихожу к выводу, что всё-таки брат смотрит на жизнь мрачновато. Так нельзя. Есть же и светлые стороны в нашем убогом существовании. Например, второй завтрак. Про ленч я вспоминаю не просто так. Снизу Лиля зовёт меня спуститься в столовую. Выключаю ноутбук, поднимаю себя со стула, спускаюсь. Иду по коридору к столовой. По дороге размышляю о том, что великий писатель непременно должен быть голодным и умереть в нищете под забором. Горький вывод: в сытом Байроне стать великим писателем мне не дадут.
          В сводчатой столовой перед едва тлеющим камином сидит в полном составе немногочисленное семейство Лангов: управляющий Замком Эрих, экскурсовод Лиля и их дочка Алинка. Алинке недавно исполнилось два с половиной годика. Очаровательный ребёнок. На столе, длинной в километр, стоят тарелки с оливками, овечьим сыром, хлебом и бутылка красного вина. Ни сливочного масла, ни ветчины, ни сосисок. Просто какой-то завтрак Геракла, а не баварский ленч! Утром хоть кофе и куриные яйца всмятку были!
          — Халло!
          — Халло!
          Пожелав присутствующим приятного аппетита, я сажусь рядом с Эрихом. Скептически оглядываю завтрак Геракла. Настоящему баварцу здесь делать нечего.
          — А варёной колбасы у вас нет? — спрашиваю у Лили. Наверное, зря спрашиваю. Лиля таращится на меня с таким ужасом, как будто я попросил варёного младенца.
          — Что вы, Вадим! Меня Марина специально предупредила, что вам нельзя колбасу. Это же холестерин!
          Столкнуться за одним столом с поклонницей здорового питания — это самое худшее, что может случиться со мной в Замке. И спорить бесполезно. Мне уже знаком иррациональный страх жителей Германии перед холестерином. Поэтому я замолкаю и с несчастным видом жую безвкусный овечий сыр. С завистью смотрю на Алинкину мордашку, перемазанную клубничным йогуртом. Я тоже йогурт люблю. Эрих пытается завязать со мной разговор, но я не в настроении. Управляющий понимает это, поэтому покорно умолкает. Эриху уже под шестьдесят, но он крепок, как деревенский кузнец. Невысокий, коренастый, жилистый, с седым ёжиком на большой голове. Эрих немного говорит по-русски и украински. Это, несомненно, облагораживающее влияние жены. Беда лишь в том, что он путает языки между собой. У Эриха есть хобби – винографолия, а проще говоря, коллекционирование винных этикеток.
          Когда на тарелке сыра больше нет, Лиля в знак поощрения наливает  мне бокал вина.
          — Попробуйте, Вадим. Десятилетнее вино из наших виноградников. В магазинах такое не купите.
          Делаю маленький глоток. М-м-м… Совсем не плохо. Чувствуется привкус земляники, вино терпкое, но я такое и люблю.
          — Сегодня вечером с нами будет ужинать доктор Бахман, — вдруг объявляет Эрих. — Он и его жена приедут в Замок для организации выставки картин.
          — Доктор Бахман руководит художественной студией Нашего Городка, — добавляет Лиля, вытирая бумажной салфеткой Алинкино улыбающееся личико. — Она занимает небольшой зал в южном крыле. Вы, наверное, видели афишу возле наших ворот о выставке живописи? Открытие в субботу.
Киваю. Афишу я видел.
После ленча Эрих предлагает мне посмотреть коллекцию винных этикеток. Не желая его обижать, я соглашаюсь. Мы отправляемся в башню, где находится квартира управляющего. Лиля с Алинкой остаются в столовой. Постоянная женская трудповинность — наводить порядок после мужиков.  
          Цепляясь за перила, с трудом карабкаюсь следом за Эрихом наверх. Как же здесь всё неудобно устроено! И вечная сырость от камня. Проклятое Средневековье! Управляющий проводит меня в свой кабинет и показывает на планшеты, висящие на стенах. В планшетах под стеклом хранится его сокровище — бесчисленные бутылочные этикетки со всего мира: немецкие, итальянские, французские, испанские, португальские, австрийские, венгерские, болгарские, югославские, североамериканские, австралийские... Я обращаю внимание на «Рижский чёрный бальзам».
          — О, у вас и советские этикетки есть? – радостно спрашиваю Эриха, чтобы доставить ему удовольствие. Пусть думает, что по миру бродят и другие сумасшедшие вроде него. Управляющий с энтузиазмом отвечает, пересыпая немецкую речь русскими и украинскими словами:
        — Разумеется, мой друг. Разрешите мне вас так называть, Вадим? Вот, например, этикетка советской водки, крепостью двадцать градусов. В честь одного из советских лидеров народ назвал ее «рыковкой».
          Эрих с усилием выговаривает трудное русское слово. Потом победоносно смотрит на меня, жестом приглашает присесть на диван и продолжает лекцию:  
        — Надо признать, что винографолия — неисчерпаемый кладезь удивительных знаний. Библия приписывает честь открытия вина Ною. Вы помните, мой друг? «Обрабатывая пашню, Ной обнаружил виноградные ягоды — вытиснув вино, пил этот напиток».
          Я киваю с оскорблённым видом. «Обижаете, герр управляющий? Ну, разумеется, помню!»
          — Историки считают, что первые названия вин появились ещё в Древней Греции, — просвещает меня Эрих. Слушая его, я поудобнее устраиваюсь на мягком диване. Видно, что управляющий сел на своего любимого конька, а на любимом коньке, как правило, скачут долго. — Древние эллины получили виноградную лозу от финикийских купцов в десятом веке до нашей эры. Греки поделились секретом изготовления «божественного напитка» с римлянами. Римляне смогли поднять виноделие на невероятную высоту. Им были известны около ста восьмидесяти пяти сортов вина! Представляете, мой друг? До нашего времени дошли произведения древнеримских поэтов, воспевающие италийские вина: альбанское, цетинское, фалернское, массикское, фаустинское, цекубское, соррентийское…
          — А как с этим делом обстояло у славян? – спрашиваю я Эриха о том, что мне ближе.
          — Восточные славяне впервые попробовали вино во время своих походов на Византию. Водку изобрели в Арабском халифате в восьмом веке, а пиво — в Скандинавии.
— А где появились первые винные этикетки?
Эрих обводит влюбленными глазами свою коллекцию.
— Бумажные этикетки изобрели достаточно поздно, не ранее семнадцатого-восемнадцатого веков. Сначала вместо бумажных этикеток использовали клейма на пробках амфор, пифосов, кувшинов, бутылок. На клеймах стояли знаки или инициалы виноделов. Когда в Китае в сто седьмом году нашей эры изобрели бумагу, новый материал быстро распространился от Китая до Среднего и Ближнего Востока. В тринадцатом веке крестоносцы завезли бумагу из Палестины в Европу. Европейские виноделы придумали сведения о своем товаре указывать на бумаге и приклеивать рукописные этикетки к сосудам. Вот так и появились винные этикетки, мой друг.
          Эрих рассказывает интересно. Я даже задремал. В полусонном состоянии благодарю за увлекательное путешествие в мир винных этикеток, прощаюсь с гостеприимным хозяином «Чюсс! — Чюсс!» и шагаю восвояси. Добравшись до своей башни, вспоминаю, что до сих пор не позвонил Марине. Мой «косяк»! Сонливость сразу проходит. Усаживаю себя за стол, беру в руки мобильник. Сейчас исправлюсь.
          Набирая номер, ловлю себя на мысли, что, хотя мы расстались всего сутки назад, я уже соскучился по жене. Марина вошла в мою жизнь недавно, но, надеюсь, навсегда. Я собираюсь вместе с ней состариться. Признáюсь, что бывшая супруга Виолетта ещё занимает какое-то место у меня в голове, но в сердце её, вроде бы, больше нет. Для неё моё сердце заперто навсегда и ключ от него выброшен. Впрочем, Виолетте от этого ни холодно, ни жарко. Сейчас она уверенно строит новую семью с новым мужем. В соседней федеральной земле, далеко от Нашего Городка. Далеко по германскому счету. Километров за сто. Барабаню пальцами по столу. На моём тайном языке это означает: «Не психуй, чудик! Это жизнь».
          Марина рада моему звонку, хотя Лиля ей уже доложила, что я утром гулял и ел хорошо.
          — Как ты? – спрашиваю жену.
          — Всё нормально. Что может быть в санатории? Лечебные процедуры, прогулки, приём пищи,  — смеётся Марина.
          — Почти, как у меня, - замечаю я. — Только вместо процедур — уроки винографолии.
          — Это что ещё за хрень? — беспокоится Марина. — Тебе хоть нравится в замке? Нашёл общий язык с Лилей, Эрихом?
          — За меня не переживай, — успокаиваю жену. — Замок — место вполне приятное для обитания.
          Вру, конечно. На самом-то деле, моя жизнь на ближайшие три недели — сплошные лестницы и завтраки Геракла, но Марина в этом не виновата. Она же хотела как лучше.
          Хочу закончить контрольный звонок, однако не забывающая ничего на свете жена с тревогой в голосе задаёт вопрос:
          — Ты уже выпил свои таблетки после ленча?
          Я вздрагиваю. Как говорят в таких