Неуспокоение радости

щёпоть, - цимес!»
  Старый официант задумал и воплотил следующее. Подошёл к бригадиру Марине, разведённой брюнетке тридцати лет и поинтересовался, есть ли у неё хахаль. Марина озорно блеснула глазками: «Али собрался гульнуть в отсутствие жены, дядя Жора? Ты гляди, я не прочь!» Он отмахнулся, попросил её быть посерьёзнее и обрисовал ситуацию. Закончил так: «Очень мне не хочется, чтобы он оказался таким, то что нет бабы, не повод. Ну, как, согласна?» Марина не думая согласилась, мотивируя, тем, что давненько молоденьких фазанчиков не щипала. Повара были свидетелями перешёптываний дяди Жоры и Марины, когда он ушёл, подступили с расспросами. Марина кратко поведала суть. «И что ты?» - с жаром выдохнули открытые рты, ожидая волнительного продолжения. Марина с прикрыв глазки, провела ладонями по молодому телу от груди, упругой, как хорошо замешанное дрожжевое тесто, прошлась по талии, которую, не смотря на возраст, можно было обхватить ладонями, и закончила движение на соблазнительных бёдрах. Она качнула ими так, что кладовщик Петя, давно желавший прошампурить эту красавицу, шумно сглотнул слюну под общий хохот.    
  - И Юрочке подарок будет, и себе праздник тела устрою!
  Не столько от вина, сколько от предстоящего действия голова у Юрки шла кругом. Марина незаметно  выдернула именинника из-за общего стола, кивнула дяде Жоре и повезла ритуально-сексуальную жертву на быстром такси к себе домой. Целоваться горячо начали ещё в машине. Продолжили в подъезде. Рука Юры смело шарила под блузой по горячему телу, чувствуя как его тело, вот-вот, разлетится на мелкие частички от охватившей страсти. Пока дошли до третьего этажа, оба изнемогли от зашкаливающей все мыслимые градусы температуры желания. Впуская в себя Юру, молодая женщина предупредила: «Смотрите, юноша, не влюбитесь ненароком». Тихо охнув, закрыла глаза. Последующие шесть месяцев раз в неделю они стабильно встречались, пока марина не познакомилась с будущим мужем. Она же его научила любить поэзию. Как-то сидя в полумраке, прочитала ему стихотворение.

                Если я там погибну в бою у переднего края
                   Целый день ты проплачешь Лулу о моя дорогая
                   Быстро память моя улетучится дай только срок
                   И снаряд разорвавшийся там у переднего края
                   Тот красивый снаряд превратится в непрочный цветок
                   В скором времени память моя растворится в пространстве
                   Моей кровью она окровавит миры и моря
                   И долины и горы и звезды в предвечном убранстве
                   И окрашена кровью в распахнутом настежь пространстве
                   Возмужает окрепшая полная силы заря
                    Всей потерянной памятью снова живущий вовеки
                    Я прильну к твоей нежной груди и смежу твои веки
                    Распущу твои волосы и зацелую уста
                    Ты со мной не состаришься ты обновишься навеки
                    Ты останешься вечно такой молода и чиста
                    Это кровь моя брызжет и заново мир украшает
                    Это солнце свершает свой круг запылав от нее
                    Крепче пахнут цветы и волна за волной поспешает
                    И любовь моя заново заново мир украшает
                    И счастливый любовник вторгается в тело твое
                    Если я и погибну Лулу обречен на забвенье
                    Вспоминай меня все же задумайся хоть на мгновенье
                    О любви нашей юной о пламени наших ночей
                    Моя кровь превратилась в прозрачный и звонкий ручей
                    Не горюй ни о чем хорошей не жалей о забвенье
                    О единственная в сумасшедшем бреду вдохновенья
  Юра проснулся среди ночи от посетившего чувства присутствия в комнате постороннего человека. В тёмных углах спальни спали спрятавшиеся тени. Засыпая, вспомнил строку, запомнившуюся выразительностью и яркостью образа, и прошептал, еле шевеля губами: «Моя кровь превратилась в прозрачный и звонкий ручей».
  Сколько слёз было пролито и сколько выпито водки, когда холодным майским утром, с ночи пошёл снег с дождём, на реке Лене начался ледоход, Юру провожали в армию.
  По прибытии в часть его сразу вызвали в штаб. «Рядовой Цыбульский! К командиру! Бегом!» Под вопросительные взгляды сослуживцев поспешил к трёхэтажному кирпичному зданию с высоким гранитным крыльцом и бетонным козырьком над двустворчатыми дверьми. Остановился у нижней ступени. Восстановил дыхание. Его снова посетило чувство. Испытанное впервые на могиле матери. Чувство, которое он не мог тогда, по малости лет, передать словами. Он находил в нём гармоничный сплав и отрешения, и гулкую пустоту, и невосприимчивость отсутствия себя. Взрослея, читая художественные и философские книги, в библиотеку записался, стараясь больше прочитать произведений автора, строка из стихотворения которого всколыхнула внутренний мир и не оставила равнодушным, он нашёл точное определение этому состоянию, постоянно возникающему в груди, состояние сосущее, тянущее, тревожное  - неуспокоение радости.
  Командир части встретил его в коридоре.
  - Проходи, сынок! – было в этом обращении полковника Лихольца что-то успокаивающее душу. Вошёл следом. – Садись!
  Юра сл. Командир продолжал стоять. Возникла неудобная пауза.
  - Товарищ командир, вы говорите, я приму спокойно, - сказал Юра. – Когда умерла бабушка?
  Полковник Лихолец облегчённо выдохнул. Не любил он эти минуты, когда приходится сообщать неприятные известия.
  - Ты ехал в поезде вторые сутки. Хотели ссадить тебя с поезда и отправить домой. Да вот телеграмма опаздывала. Состав от станции уйдёт, телеграмма придёт.
  - Значит, её похоронили, - не спросил, сказал Юра.
  - Да, сынок. Ты можешь съездить, навестить могилку. Десять суток отпуска, не считая дороги…
  - Незачем, товарищ полковник. Из земли гроб не выкопают, чтобы снова при мне похоронить. Разрешите идти?
  Краем глаза Юра уловил незаметное движение в левом углу кабинета рядом с окном, где висела тяжёлая красная бархатная штора. Бабушка стояла, облачённая в жемчужно-белый, до пят, саван, голова повязана таким же платком. Она скромно улыбалась. Он видел, шевелятся её уста, но не мог разобрать ни слова. Выйдя на улицу, он услышал её голос, звучавший отовсюду: «Вот и всё, Юрочка. Теперь ты круглая сирота. Некому о тебе позаботиться. Некому слово доброе молвить».
  Гражданская специальность пригодилась Юре и на службе в армии.
  Определили его официантом в столовую высшего офицерского состава.
  Беседа с одним проверяющим из Москвы перевернула его мироощущение.
  Подходила к концу третья неделя совместных учений трёх родов войск. Юра, как и вся обслуга из солдат срочной службы, ночевал в столовой, в маленькой комнатушке, келья монашеская просторнее. В ней соорудили трёхъярусный лежак, где по очереди отдыхала обслуга в короткие минуты перерыва в работе. Питание членов проверяющей комиссии из Москвы и отцов-командиров осуществлялось круглосуточно. Кто-то из официантов-напарников удивился: «Когда же они отдыхают? Сутками на ногах! Я думал, дорос до генерала, лежи на диванчике, пей коньячок, тискай девочку-телефонистку!» Мерил этот мелкий душой паренёк всех своей мерою.
  Под утро, когда ещё не светло, но уже и не темно, сырой, серый, ноздреватый осенний рассвет занимался над тайгой.
  В полупустое помещение офицерской столовой, не уступавшей оформлением дорогим столичным ресторанам, вошёл, крепко печатая шаг, высокий мужчина в форме с погонами генерал-майора.
  - Рядовой! – громко сказал он, увидев попавшегося на глаза Юру.
  Юра вскочил из-за стола, делал сменный отчёт, и подбежал к генералу.
  - Рядовой Цыбульский, товарищ генерал-майор! – отрапортовал Юра, вытянувшись в струнку.
  На суровом лице генерала на короткий миг обозначилась улыбка.
  - Вот, что, рядовой… Как зовут, сынок?
  - Юрий, товарищ…
  Генерал-майор не дал договорить, остановил жестом кисти.
  - Итак, Юрий, прими заказ. Графин водки, две рюмки, минералка, бутерброды. Доставить в кабинет…
  Десять минут спустя Юра постучался в высокое деревянное полотно двери, крытое тёмным лаком. Услышал «войдите!». Открыл дверь, вкатил сервировочный столик.
  - Товарищ генерал-майор, где прикажете накрыть?
  Умелыми манипуляциями Юра быстро расставил тарелки с закусками, рюмки, стаканы, графин с водкой, по его бокам стекали маленькие капельки конденсата.
  - Разрешите идти?
  Генерал встал с дивана, сидя на котором следил за работой Юры.
  - Не разрешаю!
  Внутри у Юры всё оборвалось. «Сделал что-то не то? Что именно? Обратился не правильно? - забилась тревожная мысль в голове. – Попади такому под горячую руку, с дерьмом сжуёт, не подавится».
  Генерал прошёлся вдоль окон кабинета, открыл форточку, закурил обычный «Беломор». Выкурил в три затяжки табачную гильзу.
  - Куришь, Юра?
  - Никак нет, товарищ генерал-майор!
  - А я вот курю.
  «Куда он клонит, - думал Юра. – Генерал в кабинете один. Зачем второй прибор, две рюмки?» Смутные думы развеял генерал.
  - Второй прибор для тебя, - сказал генерал, будто прочитал его мысли и налил водку. – Бери, рядовой, тебе сам генерал налил!
  - Разрешите отказаться, я на службе.
  Генерал покрутил рюмку пальцами.
  - На службе он, понимаешь! А я, следовательно, в санатории Минобороны?
  Юра быстро перебирал в голове варианты ответа.
  - Рядовой, язык проглотил?
  - Нет! – задержался Юра с ответом.
  - Приказать не имею права, - говорит ему генерал. – Предлагаю выпить… Да, не косись ты на дверь, никто не войдёт без разрешения! Просто выпей со мной!
  - А как же ваши… другие генералы?
  - Не поверишь, иногда хочется обычного общения. Без лести, интриг, слов с двойным смыслом и полунамёков. Я в армии с рядовых, видишь, дослужился до генерала, - генерал-майор замолчал. – Доволен? Бери рюмку!
  - Мой начальник, майор Карась…
  Генерал поставил с открытым неудовольствием рюмку на стол. Поднял трубку телефона, сказал, чтобы связали с начальником столовой. Представился. «Я откомандировал рядового Цыбульского в своё распоряжение до десяти утра. Вопросы?»
  Наука пить малыми дозами в неограниченном количестве водку и прочий алкоголь, преподанная дядей Жорой, сейчас, как нельзя кстати, пригодилась. Генерал отметил это, и наливал ему чаще, чем себе, сам  же едва пригубливал свою рюмку.
  - Умеешь пить, рядовой! – похвалил генерал-майор.
  - Хороший учитель, хорошая школа, - ответил Юра.
  - Надеюсь, не средняя? Что-то не припомню такой дисциплины.
  Вкратце Юра рассказал о дяде Жоре.
  Момент ухода Юра уловил на грани подсознания. Встал, подошёл к двери под молчание генерала.
  - Вы, наверное, очень добрый человек, - произнёс Юра.
  Генерал-майор прищурился.
  - Ошибаешься, рядовой, - сухо отчеканил генерал. – Взрослея, начинаешь понимать, что доброта, это не батистовые платочки с монограммами для вытирания соплей у плаксивых барышень. Доброта – здоровая смесь холодного цинизма и расчётливой мизантропии.

                                                       ***
  - Гриша, тебе здесь, на островах, нравится?
  - Не понял?
  - На родину тянет?
  - Что-то незавершённое тянет. Будто начал дело и бросил. Да и не к кому. Родных не осталось. Детей нет, – ответил Гриша. – Только иногда бывает, проснусь среди ночи и думаю, вот оденусь сейчас потеплее, выйду на улицу. А там сугробы