Илья Муромец - отзвуки прошлого 4. Собака-царь

                                                                                             4. СОБАКА-ЦАРЬ

    Среди народных сказаний наибольшим успехом пользуются те из них, что повествуют о славных деяниях далёких предков – их громких победах и невероятных подвигах. Вся обозримая человеческая история заполнена сражениями, походами и набегами, воевать людям приходилось постоянно. На войне бывало и страшно, и тяжко, зато именно там, если повезёт, можно показать удаль и отвагу, заслужить восхищение соплеменников и прославить своё имя. Рассказы о героическом прошлом грели душу слушателя, наполняли её гордостью за своё племя и народ, вызывали чувство сопричастности с реальными или выдуманными свершениями великих пращуров.
    Постепенно от поколения к поколению воспоминания растворялись в фантазиях, масштабы войн увеличивались многократно, враги становились всё кошмарнее, достижения – грандиознее, а подвиги – величественнее. Ну так хотелось, чтобы свои предки считались самыми, самыми. Славные события отдалялись во времени, затуманивались, рассказы о них в народной памяти перемешивались, отличия стирались и вот из множества рассказов о давних войнах сложился один, но зато о войне невиданной по размаху, ужасавшей своей жестокостью и бесчисленными жертвами и людей, и богов, о войне, завершившей целую эпоху и затмившей все прочие войны – как прошлые, так и будущие. Сказания о такой войне слушать куда интересней, нежели надоевшие рассказы о маловажных и не слишком героических (по сравнению с седой древностью) военных столкновениях близких по времени. Временами сказителям не удавалось уследить за логикой в своих повествованиях и тогда случался конфуз. Как, например, в истории о Троянской войне, на десятом году которой на помощь троянцам пришёл фракийский царь Рес всего с дюжиной соплеменников (ясно, что не царь, а незначительный вождь мелкого племени). Так этот Рес заставил в страхе бежать стотысячное ахейское войско (“Рес” // “Мифы народов мира”, т. II, с. 378, М., 1992). Тут одно из двух: либо ахейские герои оказались на редкость слабосильными и трусливыми, либо в ранних сказаниях масштабы войны описывались намного скромнее.
    Никогда не происходили в реальности ни Троянская война, ни остальные мифические войны, на деле из обрывков сказаний о многочисленных битвах ушедших времён стараниями сказителей сложился миф о Великой Войне. Каждый народ воспринимал его по-своему, но это был один и тот же миф, только приспособленный к конкретным условиям.
    Могли рассказывать о войне агрессивной ради завоевания новых земель и уничтожения соперников, как греческий миф о разорении ахейцами Трои или индийский – о сокрушении дэвами во главе с Шивой столицы асуров Трипуры. Или прославлялась оборона от агрессора, как война Ирана с Тураном, сражение Пандавов и Кауравов на поле Куру в “Махабхарате”, ирландское предание о борьбе уладов войсками Медб – королевы Коннахта. Оба варианта относились к одной и той же войне, правда с точки зрения разных её участников.
    В русском эпосе присутствуют оба варианта. Первый из них содержится в былине о Волхе Всеславьевиче, завоевавшем Индейское царство. Общий смысл тот же, что в греческом мифе о Троянской войне, иранском сказании про Исфандияра и, может быть, в библейской истории с разрушением Иерихона: неприступная неприятельская крепость, которую удаётся захватить благодаря сообразительности предводителя осаждавших. Начало сюжету было положено ещё в каменном веке, тогда в межплеменных стычках противники постоянно пытались захватить укреплённые поселения друг друга. Воспоминания об удачных хитростях передавались от участников событий к потомкам, многие поколения которых бережно хранили эти рассказы, потихоньку видоизменяя их и модернизируя.
    Но для Руси актуальнее оказались предания о войне оборонительной. Через всю народную память пролегли ужас татарского нашествия и невыносимая тяжесть ордынского ига. Теперь главной целью героев (если они настоящие герои) должна стать защита родной земли от вражеских вторжений. Индейское царство, расположенное невесть где – да кому оно нужно? А татары – вот они, у самых русских границ зубы точат. И потому былина о разгроме воинства царя Калина скорее найдёт отклик в русском народе, чем байки о завоеваниях.
    Ход событий в былине не придуман сказителями заново, они использовали прежние заготовки, взятые ими из ранних сказаний, потерявших прежнее значение. А ранние сказания перекрещивались со сказаниями других народов, оттого и случаются всевозможные совпадения между народными эпосами.
    В русской былине Киев оказался беззащитным из-за ссоры Ильи Муромца с князем Владимиром. Этим тут же воспользовался царь Калин и напал на Русь с огромным войском, взяв Киев в осаду. В “Илиаде” поссорились верховный царь Агамемнон и Ахилл, после чего троянцы получили возможность напасть на ахейский лагерь и едва не достигли цели. В обоих случаях заметен общий стержень: ссора предводителя с лучшим воином, бедствия, последовавшие в результате этой ссоры, затем, наконец, примирение и отпор врагам. Сюжет сохранился с первобытного времени, когда сражались между собой отдельные племена и воинские отряды насчитывали от силы десятка два человек. В таких условиях отсутствие лучшего воина действительно могло иметь решающее значение. Но после разложения родового строя масштабы войн резко выросли, в сражение начали вступать настоящие войска и тогда особое значение приобрели отношения между правителем (вождём, старейшиной) и военным предводителем.
    На Руси второе место после князя занимал воевода и его роль в государственной жизни была очень велика. Мусульманский писатель Ибн Русте (IX-X вв.) сообщал, что у русов кроме верховного главы (“ра’ис ар-руаса”) имелся ещё его заместитель – так он оценивал положение воеводы в русской иерархии (А.П. Новосельцев “Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв.” // “Древнерусское государство и его международное значение”, с. 388, М., 1965). У хазар такой заместитель (каган-бек или малик) даже оттеснил от управления государством официального правителя – кагана.
    У других народов наблюдалась сходная картина, отражённая в эпосе. В результате эпические персонажи воплощали кто высшую власть, кто военную силу, а вот всё сразу – никак. В “Илиаде” это Агамемнон и Ахилл, в “Шах-наме” – Кавус и Рустам, в “Махабхарате” – Бхишма и Карна, в ирландских преданиях – Конхобар и Кухулин, а в русских былинах им соответствуют князь Владимир и Илья Муромец. Сила государства заключена в сплочённости его лидеров, раздоры (а их в истории не счесть) приводят к большой беде.
    Хотя основной стержень для “Илиады” и русской былины общий, конкретное содержание у них существенно различается – Илья Муромец не сам отказался оборонять столицу, его заточил в темницу князь Владимир:

    “Как Владимир-князь да стольнёкиевской
    Порозгневался на старого казака Илью Муромца,
    Засадил его во погреб во глубокии,
    Во глубокий погреб во холодныи
    Да на три-то году поры-времени”
                   (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, №75, с. 445, С.-Петербург, 1983)

     В другой былине объясняется причина княжеского гнева:

    “Ишше были-жили тут бояра кособрюхие,
    Насказали на Илью-ту всё на Муромця, –
    Ай такима он словами похваляитьце:
    “Я ведь князя-та Владимира повыживу,
    Сам я сяду-ту во Киев на его место,
    Сам я буду у его да всё князём княжить”
                 (“Беломорские былины, записанные А. Марковым”, №43, с. 215, М., 1901)

    “Тут бояра насказали на Илью князю Владимеру:
    …………………………………………….…………
    Он волоцит, сам ко шупки приговаривать:
    “Волоци-тко-се ты шупку за един рукав,
    Ай Владимира-та-князя за жёлты кудри!
    Опраксею-Королевисьню я за собя возьму”
    Ишше тут-то князь Владимир пообидилсэ”
                 (Там же, №2, с. 37-38, М., 1901)

    Кстати, эта клевета однозначно оценивает Илью Муромца как человека знатного происхождения. Упоминается в былине “паробок”, который ухаживает за конём Ильи. Каждому рыцарю всегда прислуживает оруженосец:

    “Ай же, верный мой слуга неизменныи,
    Я люблю тебя за то и жалую,
   Что кормил, поил ты моего добра коня”
                 (“Былины И.Г. Рябинина-Андреева”, №1, с. 46, Петрозаводск, 1947)

    В другой былине Илья ещё до первой своей поездки в Киев живёт в богатом доме, окружённый слугами:

    “Во том селе во Карачарове,
    Жил молодой Илья Муромец,
    …………………………………
    Приходил на свой широкий двор,
    Говорил-то своим слугам верныим:
    “Седлайте-ко, уздайте добра коня”
                  (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, ч. IV, №2, с. 8, С.-Петербург, 1867)

    Или вот ещё:

    “Спит Илья Муромец на кровати – рыбий зуб,
    Под тым одеяльцем соболиным”
                  (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, ч. I, №19, с. 103, М., 1861)

    На похвальбу крестьянина можно было бы не обращать внимание, а тут князь Владимир всерьёз воспринял Илью как реального соперника, даже не выслушав его оправданий:

    “— Говорил-же то я да не совсем-же так,
    Они ложно доносят показаньё-то,
    Они с клятвой на стара да пригибают-же
    ……………………………………………..
    Нечему тут Владимер-князь не варуёт:
    “После дела-то ведь всяк-же отпираетца”
                 (Н.Е. Ончуков “Печорские былины”, №2, с. 16-17, С.-Петербург, 1904)

    Очень сильно ошибся князь, игнорируя важное обстоятельство:

    “А он мог бы постоять один за веру за отечество,
    Мог бы постоять один за Киев-град,
    Мог бы постоять один за церкви за соборныи,
    Мог бы поберечь он князя да Владымира,
    Мог бы поберечь Опраксу королевичну”
                   (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, №75, с. 445, С.-Петербург, 1983)

    Киев Владимиру, конечно, дорог, но своя особа ещё дороже. И пока князь боролся с придуманными врагами, настоящие враги поспешили воспользоваться ситуацией:

    “И воспылал-то тут собака Калин-царь на Киев-град,
    И хотит ён розорить да стольний Киев-град,
    Чернедь-мужичков он всех повырубить,
    Божьи церквы все на дым спустить,
    Князю-то Владымиру да голова срубить
    Да со той Опраксой королевичной”
                  (Там же, с. 446)

    А помогли ему те самые “бояра да толстобрюхие”, что оклеветали Илью Муромца. Они послали врагам “ерлыки, да скору грамотку”:

   “Нынь уж вси разошлись руськи богатыри,
    Как пустой стоит у нас стольно-Киев-град”
                 (Н.Е. Ончуков “Печорские былины”, №2, с. 18, С.-Петербург, 1904)

    Сколько в нашей истории уже было всяких предателей – время идёт, а “толстобрюхие” не меняются. Откуда родом этот Калин в былине не говорится, да и в других былинах такой персонаж не известен. Внезапно явился откуда-то издалека, притом с неисчислимым воинством:

    “За им сорок царей, сорок царевичей,
    За им сорок королей, королевичей,
    За им силы мелкой числу-сметы нет”
                 (“Илья Мурович и Калин-царь” // О.Э. Озаровская “Пятиречие”, с. 264, Архангельск, 1989)

    В описании войска запечатлена память о татарском нашествии. Страшнее врага Русь не знала:

    “Посмотрел на все четыре на сторонушки,