Домовой

         В одной деревне под названием Ольховка на улице с названием Берёзовая стоял красивый деревянный дом – с резными окнами, крыльцом, карнизами, балясинами. Дом был старым, но выглядел крепким и прочным, словно вековой дуб. И как со старым дубом, которому надо-то, всего лишь, подрезать иногда сухие ветви и сучья, почистить и закупорить дупла, удобрить, подкормить, чтобы он мог красоваться ещё и ещё - хоть столетие, с домом надо было немного повозиться: приподнять его, заменить нижние венцы, подлатать или перекрыть крышу, подкрасить и подновить стены, окна, крыльцо, чтобы он мог и дальше славно служить людям.
      Однако хозяин дома, давно перебравшийся в город, для которого резное и старинное это жилище служило лишь дачей, рассудил иначе. И однажды на улицу с названием Берёзовая явилась бригада строителей. Хотя они только именовались так - строителями, на самом деле это были разрушители - три разрушителя. Бригада собиралась снести старый дом, чтобы на его месте уже другие, настоящие строители, возвели современную усадьбу.
      Рушить решили с крыши. Самый молодой разрушитель направился за висящей на стене сарая лестницей. Но вот незадача – лестница прямо-таки вцепилась, вросла в крючья. Парень силился, тащил, нажимал, она не поддавалась - как будто бы её кто-то держал. На помощь молодому поспешил самый старый из бригады разрушителей. Он поддел лестницу ломиком, и она вдруг подпрыгнула, соскочила с крючков и плюхнулась молодому на ногу. Как будто бы кто её нарочно так точнёхонько сбросил!
      - Ой-ой-ой! – запрыгал парнишка на здоровой ноге, поджимая больную. – Как больно! Теперь я буду хромать на одну ногу! Ой-ой-ой!
      Худо-бедно молодой и старый с двух концов подхватили лестницу и поволокли её к дому. Старый разрушитель с ношей еле шёл: пыхтел, шаркал ногами и спотыкался о каждую попадавшуюся на его пути кочку. Молодому нести было легче, но он хромал на одну ногу и тоже, поэтому, спотыкался. И получилось так, что оба они споткнулись одновременно. Как будто бы кто-то подсунул им под ноги по кочке! И оба стали падать. Одновременно. И ещё крепче вцепились в лестницу, пытаясь устоять на ногах.
      И вот напрасно они это делали. Невозможно удержаться за что-то или за нечто, что ты держишь сам. Это всё равно, что хвататься руками за воздух. Им надо было наоборот – падая, оттолкнуть лестницу от себя, и подальше. Но разрушители до этого не додумались. И она накрыла их – длинная и тяжёлая – и хромого молодого, и шаркающего старого. Причём молодого лестница стукнула ещё раз и уже по другой ноге.
      - Ай-яй-яй! – закричал распластанный под лестницей парнишка. – Как больно! Теперь я буду хромать на обе ноги сразу! Ай-яй-яй!
      У молодого была такая привычка - когда в первый раз за смену на него падала доска, или молоток, или клещи, или даже кирпич, он кричал «ой-ой-ой». А если во второй раз он сам, или его товарищи роняли на него что-нибудь увесистое, он подавал голос уже более жалобно: «ай-яй-яй». Молодой, хоть и был молодым, но считался опытным разрушителем - он успел развалить вместе с бригадой с десяток старых сараев. И приспособился кричать именно так. И не только приспособился сам, но и научил своих товарищей давать знать об упавших на них тяжестях  в первый раз «ой-ой-ой», а во второй более жалостливо - «ай-яй-яй».
      - Ай-яй-яй!.. Ой-ой-ой!.. - перекликались, притиснутые лестницей к земле, хромой теперь уже на обе ноги молодой , и шаркающий старый.
      На помощь им поспешил бригадир. Он стянул с пострадавших лестницу и принялся втолковывать им, что глупо хвататься за что-то или за нечто, что ты держишь сам. И что вообще - в его бригаде одни дуралеи и олухи.
      Но, как бы то ни было, с двумя этими дуралеями и олухами бригадир дотащил тяжёлую и длинную лестницу до дома и они втроём приставили её к стене. И бригадир велел молодому взбираться наверх.
      - Не полезу! - воспротивился парнишка. - Как я там буду ходить? По крыше! Я же хромой! На обе ноги сразу!
      Пришлось бригадиру объяснять молодому дуралею и олуху, что ходить по крыше ему не придётся. Что наверху ему надо будет перебраться на другую лестницу, лежащую на кровле. И уже сидя на ней - не гуляя, и не хромая! – снимать листы шифера и бросать их вниз.
      И парнишка полез с гвоздодёром из закалённой стали в одной руке, цепляясь другой за ступеньки.
      А вот это была его ошибка! А может и кто-то таинственный внушил ему, что поступить надо именно так. Потому что правильней было привязать к гвоздодёру верёвочку, другой её кончик прицепить к поясу и поднять инструмент, уже надёжно устроившись наверху.
      Парнишка благополучно добрался до половины своего восхождения. Внизу старательно поддерживали пружинящую и покачивающуюся лестницу оба его сообщника. И тут ступенька под его ногой вдруг треснула и обломилась! Как будто бы её кто подпилил!
      И вот напрасно бригадир обзывал молодого дуралеем и олухом. В школе парень неплохо, судя по всему, успевал. Он с первого раза усвоил, что цепляться за что-то или за нечто, что ты держишь сам, бессмысленно. И отпустил гвоздодёр. Твёрдый, сделанный из закалённой стали, он полетел вниз и хрястнул бригадиру точнёхонько по загривку.
      - Ой-ой-ой! – как и заведено было в бригаде, закричал в первый раз за смену стукнутый начальник.
      Но тут же ему пришлось продолжить возгласы и более жалобно: «ай-яй-яй». Потому что вслед за гвоздодёром с лестницы сверзился парнишка, и точнёхонько на него, как будто бы кто-то всё так и рассчитал.
      Парню-то повезло – хлопнись он с такой высоты на землю, руки-ноги бы переломал. Однако не посчастливилось его товарищам. И если шаркающему разрушителю хлопчик лишь заехал в конце полёта по голове каблуком, то бригадира чуть было и вообще не расплющил в лепёшку!
      - Ай-яй-яй! – возопил из-под парнишки бригадир. – Дуралей, олух! Зачем ты сбросил на меня гвоздодёр? Зачем свалился сам?
      - Ай-яй-яй! – как и положено в бригаде, вторил ему старый разрушитель – ведь в первый-то раз на него свалилась лестница, а сообщник съездил ему по голове сапогом уже во второй раз.
      А парнишка даже не знал, что ему и кричать. Ведь прежде при разборках сараев таких случаев, чтобы он сам упал, да к тому же на начальство, ещё не бывало.
      Но всё закончилось более или менее благополучно. Бригада починила лестницу, молодой привязал один конец бечёвки к гвоздодёру, другой к поясу, потёр ушибленное плечо и начал снова вскарабкиваться на крышу.
      Парнишка довольно удачно добрался до верхней ступеньки. Дальше ему предстояло перебраться на лестницу, лежащую на кровле. Концы её немного свисали с крыши, выступая за край, поэтому лестницу, по которой он взбирался, прислонили чуть сбоку от неё. Верхолаз медленно, осторожно, вначале перекочевал с прислонённой к стене лестницы на крышу. И уже собирался было на четвереньках переползать на лестницу, лежащую на кровле.
      И тут можно считать, что ему в очередной раз повезло. Ведь успей он, переберись, устройся на этой второй лестнице, грохнулся бы вместе с ней! А с такой верхотуры, он не только бы руки-ноги переломал – костей бы не собрал, шею бы свернул!
      Дело в том, что лестница, много лет мирно покоившаяся на кровле - как будто опять-таки кто-то её подпилил! - вначале медленно, а затем всё быстрее и быстрее заскользила вниз. И с грохотом и треском обрушилась на землю. Падая, она задела и прислонённую к стене. И та тоже начала валиться.
      Стоявшие внизу разрушители были стреляными воробьями - заслышав шум и увидев сползающее на них тяжёлое сооружение, они кинулись наутёк. Но опять-таки казалось, что кто-то всё рассчитал точнёхонько. Как они ни удирали, но прислонённая к стене, догнала и тюкнула медленно улепётывающего шаркающего, а та, что мирно покоилась на крыше, верхней перекладиной всё-таки приложилась по резво удирающему бригадиру.
       Ну, а хлопчик, на этот раз, ни на кого не хлопнулся – он так и остался торчать в очень неудобной позе на четвереньках на краешке крыши, рискуя каждую секунду сползти с её крутизны и шмякнуться оземь.
      - Спасите! – осторожно, без «ой-ой-ой» и «ай-яй-яй», попросил парнишка. - Помогите!
      Его приятели тоже не знали, как им теперь кричать – ведь таких случаев, чтобы тяжесть свалилась на них в третий раз, при разборке сараев ещё не было. И они тоже, решили подать голос, подражая парнишке, по-новому:
      - Спасите! Помогите!
      Но и на этот раз всё, можно сказать, закончилось благополучно. Если, конечно, не считать шишек и синяков. Могло быть куда хуже!    Разрушители – те, что были внизу, приставили к дому свалившуюся лестницу и сняли с крыши дрожащего от страха парнишку.
      Потирая ушибы, все трое устроились под берёзкой на скамеечке подумать, что же им делать дальше? Ведь таких трудностей у них ещё не было!
      - В бригаде одни дуралеи и олухи! – кричал, кипятясь, бригадир. – Надо развалить этот дом! Бульдозером!
         - С хозяина побольше бы денег стрясти, - беспокоился молодой. – За риск и опасность.
      - Стойте, братцы! – пытался встрять в их разговор старый шаркающий. – Этак мы только угробимся. Я вам сейчас всё объясню.
      Но его не слушали. «Снести, бульдозером!» - шумел бригадир. «Денег побольше» - твердил, как попугай, парнишка.
         - Дело не в деньгах, - объяснял старик, – и бульдозер не поможет. Нам лучше отступиться. Мне надо переговорить с домовым.
      - Ты что, дед рехнулся! – услышал его, наконец, бригадир. -  Какой ещё домовой? Все дуралеи, олухи! А ты, - ткнул он пальцем в пожилого, - ещё и лентяй!
      Бригадир был не прав – старик не был лентяем, когда-то он и вообще слыл отличным плотником и построил много домов. Но теперь его уже не брали в свои артели молодые строители.
          - Знавал я одну бригаду, тоже упорствовали, - продолжил старик. - И только руки-ноги себе переломали. Повезло, что вообще не убились! А дом так и не снесли. Отдохните-ка, ребятки, я поговорю с домовым, - закончил он и ушёл в дом…
         Некоторые думают, что домовой – это корявенький старикашка в рваном тулупчике, с всклокоченной бородкой и в шапке-ушанке с болтающимися сверху, непривязанными ушами. Конечно, домовой может явиться и так. Чтобы подурачиться и посмеяться над теми, кто не верит в то, что он есть. Но вообще-то домовые предпочитают оставаться невидимыми. Домовой - это стуки, скрипы, шорохи, шуршания в углах, потрескивание и вздохи в подполе, шаги и уханье на чердаке. Это мелькание в сумерки и свечение в темноте. Это постанывания, или завывания, похожие на вой вьюги. А иногда вдруг откроется дверца шкафа. Кто там? Домовой. Или хлопнет тихонько дверь. Это он, входя, не придержал её. Или шевельнётся занавеска, или качнётся под потолком абажур. Бывает, что домовой сверкнёт в оконном стекле, на вазе, на посуде лунным бликом. Или проскочит по комнате тёмной тенью. Или ночью в сенях послышится вдруг странный скрежет, будто ржавый гвоздь сам собой влезает поглубже в расшатавшуюся доску.
      Но не подумайте - домовые не похожи на привидений, в белых балахонах разгуливающих по старинным замкам. Они никого не пугают. Наоборот - оберегают. Домовой непременно потушит выпавшую из печки головешку, чтобы не было пожара. И даже может отвести от дома молнию в грозу. Бывали такие случаи! Часто домовые