Эпиграф:
Наши встречи отнюдь не случайны,
Каждый встречный чему-нибудь учит,
И у каждого - личная Тайна,
Случай встречи - особенный случай...
По лавре, от Успенского храма к монастырским кельям бежал игумен. Достаточно грузный, дородный, чернявый такой, лет пятидесяти. Сжав пальцы в кулаки и согнув руки в локтях. «Би-биии!» -- зычно кричал он, двигая руками. От проходной к нему наперерез кинулась худощавая женщина: «Благословитеее!!!». Он кинул взгляд на стоящую поодаль фигуру Ксении: «Вон, пусть она тебя крестит!!!». Женщина удивлённо посмотрела на Ксению и пошла в надвратный храм, где отец Герман начинал отчитку.
Ксения проводила взглядом странного батюшку до его келии. Справа толпился народ. Люди пытались попасть к отцу Науму.
-- Это ты из Воронежа? – окликнул её дежурный на проходной монах.
-- Да…
-- Тебя отец Дамиан зовёт. Пойдём.
Она вошла в комнатку, заваленную книгами. У икон стоял отец игумен, молился…
-- Да садись уж, - наконец, обратился к ней батюшка. – Передай, вот, своему духовному отцу… - он стал подбирать книги. – А эти тебе пригодятся, почитаешь… И детям своим расскажешь… Мнооого у тебя детей будет. Хотя и чокнутой будешь, но это ничего… - Тут он грозно топнул ногой. – Твои должны тебя слушаться! Слышишь? Ты же не от себя говорить должна!
Тут у неё похолодело внутри. Она хотела замуж, детей, работу… А тут… Подвиг юродства?
-- Батюшка… А на что я жить буду?...
-- А на подаяние.
Как-будто выключили свет… Как-будто забросили куда-то далеко-далеко в леденящее море… Как-будто столкнули с самолёта, забыв дать парашют…
-- Что ж ты так? Господь, Он только по силам даёт. Всё у тебя будет, чего хочешь, но не так, как ждёшь. Не любит Бог, чтоб Ему диктовали… Он чокнутым больше даёт… Бог – это Радость… Свет…
Она вышла из келии со связкой книг… Ходила по Лавре, плохо понимая, куда идёт… В ушах звучала панихида или отпевание. Было грустно, но как-то тепло на душе. Она поняла, что пытается похоронить все свои прежние представления о своём будущем. Удавалось плохо… Но что-то большое, светлое, отцовское, приблизилось к ней, покрывало, как облаком…
* * *
Отец ушёл из семьи, когда ей не было и года. Поехал искать доходные места, под видом нужды денег для лечения детей. Мама лет пять пыталась ездить за ним, переезжая с места на место раза по два в год. Только обживались, отец снова куда-то ехал. А мама, собрав нехитрые пожитки и детей, ехала за ним в неизвестность. Пока однажды не обнаружила у отца заключение врачей венерического диспансера…
То, что «Бог есть», впервые Ксения услышала от подруг матери года через три, как перестала видеть отца. Он к тому времени «случайно» нажил ребёнка от женщины, переболевшей полиомиелитом… Мальчик родился больным. И, женщина, угрожая отцу партийными разборками, заставила расписаться с ней… Потеряв к тому времени многое из того, что удалось нажить, утратив здоровье, отцу пришлось доживать свой век среди двух инвалидов. В одной постели с женщиной, которую он, в общем-то и не любил никогда. Да и любила ли она?...
Став взрослой, Ксения часто думала, как это ужасно… Рок? Судьба? Да и какая разница, как назвать. Невозможно уйти от себя. Можно уйти от любимой жены, больных детей, из своего дома, от кажущихся трудностей и рутинного быта… И получить всё тоже самое, лишившись сил, любви… Того, что и позволяет жить, а не существовать в любых обстоятельствах. Потому, дав слабинку, спасовав, можно не надеяться на облегчение.
* * *
Великий Пост… Весна. Кругом грязь. Ксения пытается пройти к сельскому храму… Дорога… Да нет её, дороги! Кругом – жирный чернозём до колен. Она смотрит на свои ноги в полуботинках, и… Оказывается в воздухе. Вернее на руке у коренастого, рыжеватого человека с смеющимися глазами… Она переводит взгляд на его ноги… Ботинки! Мелькнули, и их уже не видно в грязи.
-- Приехали. – Мужичок ставит Ксению на ступеньку храма.
-- Слушай, а ты кто?
-- Вездеход… Ты в храм шла, или как?
Ксении стало неловко. Она прошла в храм, но в течение службы нет-нет да и поглядывала на «вездехода».
После службы на остановке она оказалась тем же способом, как на ступеньках храма. «Вездеход» в автобусе сел рядом с ней.
-- Тебе что, в городе храмов мало? Дороги какие… Переломаешь ещё себе что. Я тебя провожу. Меня Сашкой зовут… Куда едем?
-- В Северный. В общагу.
-- Студентка. Какой факультет?
-- Ну, а тебе-то что? Ты что, универ кончал?
-- Нет… В Политехе учился… Третий курс кончил – пирушка была. А тут негр на кухню пришёл. Селёдку свою солёную жарить… Вонища, жуть… Ну, я сказал, мол, давай, не сегодня… Он кинулся на меня, ухо мне откусил. Ну, я взбеленился. Пьяный был. Нож схватил, сунул в него… Спасли его. А мне 12 лет дали. Я с дуру права поначалу качал. Мне только срок добавляли. 80-ый год, Олимпиада, все дела, а тут негр этот. Потом я смирился. А там тоже жить можно. Работай да никого не трогай. Вот, вышел… Я старше тебя на 12 лет… Но и моложе на 12 лет. Ты эти годы ведь росла, а я деградировал… Потому, вот, езжу, хожу теперь везде, как заново народился, головой кручу. От того и «вездеход».
Сашка говорил спокойно, глядя в глаза, чуть улыбаясь… Ксения умом понимала, где и с кем прожил этот человек 12 лет. Но почему-то было спокойно, как со старым другом…
Войдя в комнату, осмотревшись, Сашка вытащил из-под шкафа ящик с картошкой. Взял нож.
-- Жарим или варим? Надо тебе картохи свойской привезти. Я пока почищу, а ты иди, у ребят отвёртку крестовую поспрашивай. Вон, стол ходуном ходит… Закрепить надо.
… Сашка приходил раза два в неделю. С сетками свойских гостинцев. Как-то всегда внезапно. Чинил чайники, утюги, розетки, мебель. Сделав дело, он всегда подвергал критике свою работу:
-- Эх, «Кулииибин», -- говорил он, махая на сделанное рукой.
Иногда ночевал. Спал прямо на ковре, отказываясь от одеяла. Ксении удавалось только пихнуть ему под голову подушку-думку.
Иногда приходил хмурый. Глаза не смеялись привычно. Был подавлен.
-- Пистолет бы купить, да застрелиться что ли… -- не то в шутку, не то всерьёз, вздыхал он. – Никак к жизни не приспособлюсь. Хорошо, когда шабашка. А так… На шее матери сижу…
-- Может, тебе бабу найти? Вместе с кем-то легче…
-- Да не по-людски это… Не люблю я этого… Понять меня кто поймёт? А без понимания… Мне одному лучше, чтоб мои заморчки и прошлое не давили никого.
-- Исповедоваться тебе надо. Не формально. Богу всё это нести. В одиночку раздавит тебя.
Ксюша боялась много говорить на эту тему. Казалось, Сашка «про это» не хотел слышать. Он часто заходил в храм, стоял на службах. Но как будто боялся подойти на исповедь. Направится к аналою… и выбегает из храма.
-- Слушай… Что я перед тобой распинаюсь?! Всё равно мимо всё идёт! Не слышишь меня! – Однажды, уже выйдя из равновесия, выпалила. – Делай, что хочешь, живи, как хочешь. А хочешь – стреляйся, давай. Чего там… Мать 12 лет пороги обивала, да передачи тебе носила. По врачам тебя таскала с ухом твоим. Да и теперь, не бойсь, по ночам в подушку все думки о тебе… Но своя ж боль для тебя больнее!!! Надоело мне! Об стенку горох бить!
Сашка замер на минуту… Долгую минуту… Потом обернулся к Ксюше, прищурился.
-- Ксюш… Твоё дело – говорить… А дальше – что нужно в душе задержится, время пройдёт, в нужный момент нужное слово твоё в памяти всплывёт. А что не то скажешь – забудется…
Ксюшка открыла рот… Интересно, кто кому дан и для чего?
Однажды Сашка пришёл какой-то особенно светлый и тихий. Он молча делал дела и улыбался. Уходя, сказал:
-- Я сегодня причастился… К священнику подошёл, он говорит: «Иди к Чаше». Ну, я и пошёл.
… Лето. Сессия. Ксения опаздывает на экзамен. Ноги не несли. Не сложились отношения с профессоршей, преподававшей оптику. Чуть тугоухая, думая, почему-то, что и Ксения плохо слышит, она часто рассуждала вслух, обводя взглядом аудиторию и ища поддержки своих воззрений среди студентов.
-- Вот зачем она, инвалид, на физфак пришла? Инвалид, да ещё девчонка… Шла б куда бумажки перекладывать… Нет… Что она кому доказать хочет?
Но ребята молчали. Смущённо отводили взгляды. Вечернее отделение, учились в основном парни, прошедшие армию. Были две представительницы женского пола, уже успевшие стать мамами. Знаниями кроме Ксении никто не блистал… Кому охота на пересдачу? Но и как смотреть Ксении в глаза? Наваливалась что-то серое, липкое…
-- Константин! Идите решать задачу, заданную для самостоятельного разбора.
-- Что? – спрашивает Костя, выйдя из оцепенения.
-- Ты что, пьян?! – кричит Ольга Ивановна. – Пособрались… Калеки да дегенераты!!!
-- Олга Ивановна! Зачэм Вы так? – прозвучало, как гром. Армен учился хуже всех. Он и говорил-то по-русски с трудом. Это был армянин, маленького роста, молчаливый, всегда остававшийся в тени. Все знали, что мать Армена хорошо отстёгивает Ольге Ивановне за репетиторство, бывшее в 90-е ещё не чем-то обычным, а нонсенсом…
Воцаряется гробовая тишина. Ольга Ивановна ловит воздух ртом, пытаясь что-то сказать Армену. Звучит звонок. Все молча собирают вещи. Армен помогает Ксении собраться. Им по пути, в общежитие…
Зимнюю сессию Армен так и не сдал. Пошёл работать, укладывать асфальт. И вот, лето, экзамен по оптике.
Стук в дверь, на пороге Сашка с болоньевой сумкой-авоськой.
-- Я на экзамен опаздываю…
-- Да, вроде, не очень и торопишься… Ладно, давай, пошли.
Проехав остановки три, Сашка неожиданно достаёт из авоськи куль конфет, килограмма на два, суёт Ксении и выскакивает в уже закрывающиеся двери. Оборачивается, и машет ей, удаляясь, куда, наверно, не ведомо ему самому.
…Экзамен подходит к концу. Ксения уже ответила. Оценки ещё не знает, зачётка у Ольги Ивановны. Почти все ещё что-то дописывают, дорешивают. Кто-то уже, как Ксения, ждёт зачётку. Обстановка свободная. Уже ясно, что сдали все. Ксения вспоминает про конфеты и обходит все парты, каждому насыпая по кучке. Всё что осталось, она ставит перед Ольгой Ивановной.
-- Э-это что? – спрашивает Ольга Ивановна заикаясь.
-- Это - сессия закончилась, – смеётся Ксюша.
-- Оценку я Вам уже поставила, значит, это не взятка.
-- Ольга Ивановна, это – конфеты! – раздаются весёлые голоса.
Профессорша берёт зачётки и ставит отметки всем подряд. В радостном гуле все собираются… Уже в комнате у себя в общежитии Ксюша спохватилась и открыла зачётку. Там стояло «хор».
* * *
Мама напекла блинчиков, начинила творогом и передала поездом. Ксюша, Григорий и Люда пьют чай. Завтра экзамен по какому-то жуткому спецкурсу, название которого даже невозможно воспроизвести. Люда с Гришей основательно зависли в общаге. Катают шпоры Ксюшке. Воспользоваться которыми, ей никогда не удавалось. Но так было спокойнее.
Гриша выходит мыть посуду.
-- Ну? – Спрашивает Ксения Люду.
-- Болен он. Так сказал отец Николай. Я боялась к нему идти. А Гришка силком меня в келию толкнул. Думал, благословит на брак. А батюшка говорит: «Болен он… Смотри сама. У него, знаешь, какие закидоны бывают… Волком от уныния воет. Решать тебе, понесёшь ли?..»
Ксения
