подложенной под него клеёнке, и как нестерпимо стало саднить тело в подопревших местах и складках. Он долго не мог успокоиться, стеная и жалея себя, виня на свете всех, предъявляя претензии Богу.
Весенний солнечный луч ласково коснулся лица больного.
Бураков терпел нескончаемый зуд, научился терпеть боль. Завтра придёт Роза Николаевна, напоит-накормит его, обмоет тело, сменит простынь. Чистая, сухая простынь – это лучшее, что может быть на белом свете. Он знал это не понаслышке.
Позавчера старая сиделка опять рассказывала о своей самой маленькой внучке Груне. Ей два годика. Крохотуля, увидев, пришедшую в гости бабушку, решила поделиться с ней яблоком, но Роза Николаевна с благодарностью отказалась, ссылаясь на свои вставные зубки и его толстую кожурку. Малышка не преминула убедиться в этом, обследовав бабушкин рот и сравнив со своими молочными драгоценностями. Недолго думая, Грунечка вонзила свои белоснежные репки в грубую кожуру и через несколько минут протянула любимой бабуле обкусанный фрукт, доброжелательно предложив: «Ня!»
Наверно, хорошо иметь детей и внуков. Роза Николаевна всегда светится счастьем, делясь успехами и дружбой, царящей в их семьях.
Олег Маркович почувствовал себя обездоленным: он никогда не держал на руках ребёнка, никогда не присаживал его к себе на колени, никогда детская ручка и губки не касались его щеки.
Мужчина посмотрел на бокал воды. Господи, как хочется пить! Если бы кто-нибудь был около него, он не страдал бы так от жажды.
Ребёнок… У него мог бы родиться ребёнок. Это произошло много лет назад. Олег учился в техникуме, когда познакомился с Люсей. Хорошая, скромная, из деревни, она поступила в школу поваров. Неискушённая девушка влюбилась в парня без памяти и всегда смотрела на него восхищёнными глазами. Всё случилось как-то неожиданно, и вскоре она сказала, что беременна. Первое, что Олег Маркович почувствовал тогда, это страх. Страх ответственности, страх, что он сделал что-то гадкое, страх перед отцом и будущим. Да, он испугался! Он обругал и прогнал девочку, глядящую на него с надеждой и отчаянием, обвиняя её в случившемся. Она ушла…Ушла к бабке, которая подпольно делала аборты, и позже после осложнения Люся умерла на больничной койке.
Олег тихо страдал. Он испытывал вину перед ней, и именно тогда на сердце появилась не проходящая пустота. У него всегда было много женщин, так много, что большинство их не помнил, но Люсю не забывал никогда.
Олег Маркович с тоской взглянул на часы: вечер наступит ещё не скоро, а жажда начинала донимать. За что же пытки такие? За что? Есть за что…
Отец тяжело перенёс потерю жены. После её смерти он чаще стал болеть, ему не хватало воздуха без неё, он задыхался.
Когда тоска свалила сильного отца в постель, его часто навещали друзья, о нём заботились товарищи по цеху. Больной отец раздражал сына, он ему был не нужен. Жалкий и немощный, он требовал внимания и ухода. Олег брезгливо мыл после отца посуду, с отвращением заходил в его комнату, ненавидя за то, что мешал ему жить. Сын порой сутками не приходил домой, боясь, что в порыве ярости убьёт старика, ему было совершенно безразлично голоден отец или сыт, нуждается в чём-то или нет.
Однажды, после двух суток отсутствия в квартире, Олег заглянул в комнату отца в надежде, что тот, наконец-то, умер. Отец шевельнулся и, посмотрев на вошедшего сына помутневшим взором, попросил воды: сам он не мог ни встать, ни даже удержать в руках стакан.
Олег со злостью налил её из-под крана и так поставил на стул рядом с кроватью, что часть жидкости пролилась.
- Что б ты захлебнулся! – пожелал сын отцу.
Отец промолчал, а на следующий день его не стало.
Олег Маркович заплакал. Если бы всё можно было вернуть назад! Если бы можно было перемотать плёнку жизни на начало! Он прожил бы её иначе.
Устав от слёз и горьких воспоминаний, больной задремал, но вскоре проснулся от ощущения, что по спальне ходит кто-то чужой.
Олег Маркович со страхом открыл глаза. У кровати стоял Лёпа. Бывший босс не знал, что делать: то ли радоваться живой душе, с оказией, заглянувшей к нему, то ли готовиться к худшему.
- Здравствуйте, Олег Маркович,- с состраданием в голосе поздоровался Коля.
Он не знал, что парализованный не мог говорить. Шеф еле заметно кивнул. Николай не ожидал увидеть его в столь плачевном состоянии. От лоснящегося щёголя не осталось и следа: землистый цвет лица, небритые несколько дней впалые щёки, появившиеся глубокие морщины, мешки под глазами, нечёсаный чуб и «лесенкой» состриженные волосы на затылке и висках. В комнате смрадно пахло мочой.
«Кто за ним ухаживает? Почему он один?» - парень не знал, на что подумать.
Олег Маркович замычал и пошевелил пальцами.
«Да он ещё и говорить не может!» - ужаснулся Лёпа. - Вам дать бумагу и карандаш?
Согнув малоподвижную руку, он сунул маркер в пальцы больного и подложил лист бумаги. С трудом удерживая его, Олег Маркович пытался что-то написать. Он очень старался и торопился, боясь, что нежданный гость потеряет терпение и уйдёт. От волнения на его лбу выступили капельки пота. У Николая защемило сердце: он подумал о своём отце. «Может, бате так же было плохо в изоляторе, может, к нему тоже никто не подходил». Ему стало страшно от осознания того, какие мучения принял его отец, умирая в тюрьме, и что он, сын, не мог быть рядом в последние дни и минуты его исковерканной жизни.
Маркер выскользнул из уставших пальцев больного. Лепа взял бумагу, внимательно изучая каракули. На ней было начертано только одно слово – «пить». «Мог бы и догадаться»,- раздосадовался на себя парень. Выплеснув застоявшуюся воду в цветочный горшок, он сбегал на кухню за свежей. Аккуратно поддерживая голову Олега Марковича, Николай осторожно поднёс бокал к его потрескавшимся губам. Пожилой человек пил с жадностью, большими глотками, не совсем веря в это маленькое счастье.
- Кто за вами ухаживает? – Колька начинал злиться нерадивости сиделки.
Хозяин закрыл глаза и отвернулся.
- Сегодня кто-нибудь придёт?
Олег Маркович вздохнул и отрицательно помотал головой.
- А завтра? Слава Богу, что хоть завтра о вас кто-то вспомнит.
Глаза бывшего босса с мольбой посмотрели на гостя. Николай, поколебавшись, откинул с больного одеяло и отшатнулся: бока, часть бедер и промежности походили на открытые язвы.
- Бог мой! – вырвалось у него.
Взяв расслабленное тело на руки, Лёпа отнёс его в ванную.
Тщательно вытерев голову и выбритое лицо, добровольный санитар бережно промокнул измученного страдальца и, завернув в чистые простыни и отнеся обратно в спальню, посадил его в удобное кресло у окна.
- Я сейчас постель приберу, покушать приготовлю, а вы подышите свежим воздухом и полюбуйтесь весной,- Коля укутал Олега Марковича пушистым пледом и открыл створки окна.
Тёплый, чистый ветерок ворвался в душную комнату, неся с собой радость жизни. Он пропитал ароматом стаявших снегов и вешних вод каждый её закуток, поиграл занавесками, шевельнул исписанный лист бумаги на прикроватной тумбочке. От обилия кислорода у Олега Марковича закружилась голова, но он не обращал на недомогание внимания. Он, позабыв обо всём, наслаждался видом из окна, с увлечением наблюдая за просыпающейся после долгой зимы природой. Мужчина с удивлением заметил, насколько весел разноголосый щебет птиц, как трепетно тянутся к солнышку первые нежные былинки, как старательно набухают почки, что небо весной, оказывается, намного выше зимнего небосвода. Как он не замечал этого раньше? Да и жил ли он раньше? Олег Маркович горько вздохнул: нет, не жил, а существовал. На что он потратил бесценные годы? На зависть? На злобу? На накопление богатства, которое некому передать? Страшно сказать, о нём даже вспомнить будет некому! Может, конечно, и вспомнят, но не добром. А потом он канет в небытие, как будто его никогда и не было.
Олег Маркович зарыдал. Вздрагивающая голова наклонилась в сторону, и немощное туловище, повинуясь здоровой части тела, неудобно согнулось.
В спальню заглянул Николай.
- Олег Маркович, - проговорил он, поправляя бывшего босса, - если вы не возражаете, я поживу с вами.
-3-
По всей округе разносился переливчатый звон колоколов, возвещающий мир о Христовом Воскресении. Молодой звонарь пробуждал просторы своей виртуозной игрой. Пасха! Праздник праздников!
В Гусевском храме закончилась первая литургия. Прихожане со светящимися от радости лицами поздравляли друг друга.
После всенощного бдения чуть уставшие мужчины устанавливали прямо на улице перед храмом столы, а женщины живо накрывали их белыми скатертями и выставляли с любовью приготовленные к этому празднику яства: всевозможные куличи, пасхи, крашеные яйца, салаты, закуски, фрукты, пироги, растягаи, холодец и многое другое. Настоятель протоиерей Иоанн приглашал всех православных к соборному разговению.
Народ расходиться не торопился: искреннее ликование объединяло.
«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробе живот даровав». Дружно пропев правило перед принятием пищи, все с удовольствием после длительного поста приступили к трапезе. То тут, то там слышались шутки и смех. Яркое солнце играло на вновь родившемся небосклоне. Безоблачная бирюза украшала белокаменный храм и синие с золотыми звездами купола. С улицы за церковную изгородь вбежал запыхавшийся кузнец Фёдор. Он лихорадочно высматривал кого-то среди веселящихся прихожан.
- Христос воскресе! – дед Савелий перешагнул через лавку и заторопился к Иванову-младшему.
- Воистину воскресе! Ты Макаровну не видел?
- Так-ить как не видел? Вона с краю с Матвеем сидит.
Поблагодарив старика и угостив горстью конфет, Фёдор направился к ней.
- Здравствуйте, - поздоровался он с сельчанами.
- Здравствуй, присаживайся, всем места хватит!
Православные потеснились, освобождая место для уважаемого кузнеца. Загадочно улыбаясь, он выудил из тряпичной сумки две бутылки хорошего кагора и сияющими глазами обвёл друзей. Встретившись взглядом с Макаровной, он, волнуясь, подошёл к ней и порывисто обнял:
- Макаровна!
- Все косточки у меня переломаешь, медведь! – шутливо заворчала знахарка, высвобождаясь из крепких рук.
Потоптавшись около бабульки и набрав побольше воздуха в лёгкие, он, наконец, выпалил:
- У меня сегодня сын родился!
- Вот уж радость так радость! – перекрестилась она под дружные поздравления.
- Первенец! – воскликнул счастливый отец.
- Как-чадо-то наречёте? – добрая весть мигом долетела до другого конца стола, где сидел батюшка.
- Игнатом!
- Хорошее имя. Русское. И время он выбрал замечательное для рождения – Пасху.
У Фёдора кругом шла голова от радости долгожданного события и гордости.
- А Пётр Афанасьевич и Надежда Васильевна где?
- Они на семичасовую литургию придут. А сейчас отдыхают: всю ночь в больнице провели, волновались и ждали внука. Я побуду с вами, да снова к Машеньке убегу.
Фёдор посмотрел на Глеба, который не сводил влюблённых глаз с улыбающейся Серафимы. Он что-то хотел спросить у парня, но передумал, махнув рукой, мол, сам таким был, когда от любви ничего не видел вокруг, кроме своей Марии.
Мало - помалу прихожане стали расходиться, чтобы, подремав немного после ночной службы,
