-1-
За окном плацкартного купе проплывали бескрайняя тайга и распаханные поймы рек. Апрельское голубое небо скрашивало угрюмость тёмных полей и полуголых лесов. По пашням разгуливали скворцы. Они бесстрастно провожали взглядом грохочущие составы. «Смотрите, лоси!» - закричал малыш, тыча пальчиком в стекло, сидя с мамой на боковушках. Услышав радостный возглас, некоторые пассажиры с интересом стали смотреть в окна и, заметив сохатых, заулыбались. На краю большого луга рядом с девственным лесом действительно стояла пара лосей. Могучий самец прикрывал собою подружку. Слегка наклонив головы, они настороженно наблюдали за проходящим мимо поездом.
- Хороша всё-таки русская земля! - с гордостью заметил старик. - Сколько я за свою жизнь дорог исколесил! Даже всех и не упомнишь… Но всегда меня восхищала красота русской природы.
- Что верно, то верно, - согласился молодой попутчик, наливая в стакан пиво. – Ездили мы с женой в Турцию отдыхать. Красиво там, не спорю. Сервис на высоте, так сказать всё для удобства человека, но в России всё равно лучше.
Старик нарезал тонкими ломтиками копчёную колбасу, солёную красную рыбу, хлеб, овощи.
– Угощайся, Роман, - и обратился к молодому человеку, лежащему на верхней полке. – Присоединяйся к нам, парень.
- Спасибо, но я не голоден.
- Ну, тогда посиди-поговори с хорошими людьми. Нас так мало осталось!
Николай Ляпунов улыбнулся шутке и спрыгнул вниз. Он сел в вагон глубокой ночью и бессовестно проспал почти всё утро, если бы не заинтересованный разговор двух попутчиков.
-… И говорю я нашему начальнику Пузырькову: «Дай ещё недельку, я тебе такие улики против этого гада подгоню – на максимальный срок потянет! А он: «Нет! Дело закрыто». И баста! Но я же знаю, что и разбой, и убийство – это его рук дело. Просто у меня недостаточно доказательств. Такое впечатление складывается, что Пузырьков сам этого бандюгу выгораживает. Такую акулу из сетей выпустить!
- Не всё нам, простым следователям, бывает понятно в решениях начальства. Я тебе, Роман, расскажу такой случай, - Ростислав Казимирович отложил газету с кроссвордом. - В семидесятых годах меня, как опытного следователя ОБХСС направили в Якутск с проверкой в управление «Якуталмаз». Тогда там обнаружились серьёзные хищения. Так вот. Нашёл я подпольную цепочку сбыта и потянул за эту ниточку. Только дошёл до соединительного звена цепи, меня вызывают «наверх» и объявляют, что дело передаётся в суд. Представь моё возмущение: дело, можно сказать, не закончено, а тот парень, которого я без особого труда вычислил, выступал посредником и всё взял на себя. Было ясно, как божий день, что он лишь пешка! Зачем он так сделал? Выслужиться перед своим начальством захотел? Так этому начальству на того пацана плевать, только ручки потёрли, что чистенькими остались. Не успел я того олуха «додавить». Не смог… Не получилось… Пришёл с рапортом к полковнику, что так и так подследственный всё берёт на себя, а настоящие преступники остаются на свободе. А он мне: «Цыц! (благо, что одни были). Это не в моей компетенции. Это приказ свыше». И показал указательным пальцем в небо. Вот так. До сих пор того парня жалко. Видно было, что он далеко не дурак, чувствовалось, что стержень есть, но что потянуло его на тюремную романтику – не пойму! Пытался я позднее узнать, как жизнь того парня сложилась, но он как в воду канул. А полковник – старой закалки коммунист. Всю войну прошёл. Воевал под Москвой в сибирской дивизии. Уверен: на сделку с совестью не пошёл бы.
Роман, представившись, протянул руку Николаю:
- Ты, браток, откуда и куда, если не секрет?
- Не секрет - домой.
- Давно дома-то не был?
- Полгода.
- Ты, Роман, оставь свои следовательские замашки. Не на работе, - Ростислав Казимирович одёрнул молодого попутчика.
- В карты будешь?
Колька, подумав, усмехнулся: «если на интерес, то без штанов оставлю» и вежливо отказался. Роману не понравился неразговорчивый попутчик, и он ушёл в тамбур покурить.
- Чаю хочешь?
- Выпью.
Старик бросил в кружку пакетик чёрного чая, и Николай заварил его кипятком.
- Сахару надо?
- Нет. Благодарю.
- Постишься что ли? – полушутя - полусерьёзно поинтересовался старый следователь.
Ляпунов кивнул.
- Страстная седмица. Скоро Пасха - Светлое Христово Воскресение.
- Из Свято-Троицкого монастыря едешь? У отца Порфирия в послушниках был?
- Был.
- Слышал я, что строг он, да и сам старец постник великий.
- В попы подашься? - подошедший Роман облокотился на верхние полки и с еле заметной издёвкой смотрел на Лёпу. - Сейчас это модно.
- Поживём – увидим.
- Ты до Москвы? - Ростислав Казимировичу был недоволен тоном молодого милиционера.
- Нет. Мне через два часа сходить.
- Дома-то, кто ждёт?
Ляпунов уклонился от прямого ответа:
- Надеюсь, что ждут.
Роман сел на своё место, снова налил себе пива и отвернулся к окну, а старик взял газету.
К купе подошла проводница и обратилась к Николаю:
- Вам билеты вернуть?
- Благодарю, но они не понадобятся.
Лёпа собрал свои вещи и присел на крайний угол нижней полки, равнодушно провожая глазами мелькающие в окне железобетонные столбы электропередач. Он знал, куда направится, когда сойдёт на перрон, приблизительно представлял, что будет делать дальше.
Жизнь в монастыре многому научила. Парень вспомнил отца Порфирия, его пронзительный и испытывающий взгляд добрых голубых глаз, свою первую исповедь. Он помнил спокойный голос настоятеля, тактично разъясняющий ужас содеянных Колькой грехов, правильно разгадав и используя в воспитательных целях сентиментальные струнки его характера. Николай с благодарной улыбкой воспринимал сейчас те искренние покаянные слёзы, которые не иссякали даже тогда, когда старец наложил на голову грешника епитрахиль и стал читать разрешительную молитву. По велению настоятеля на следующее утро никто не посмел разбудить Колю на утреннее богослужение и трапезу: Лёпа спал сном праведника. Потом началась суровая жизнь послушника: многочасовые службы, тяжёлая работа в монастырской пекарне, колка дров, соблюдение постов.
Николай взглянул на часы: до прибытия оставалось десять минут. Он встал, одел куртку.
- Что так рано собрался? - Ростислав Казимировичу смотрел на него поверх очков.
- Не терпится на перрон родного города ступить, - Лёпе было немножко грустно прощаться с добрым попутчиком, кроме этого, парня почему-то очень заинтересовал его рассказ: «Интересно, а как звали того олуха, который «паровозом пошёл»?» Так и не решившись задать этот вопрос старому следователю, Колька пожелал ему доброго пути и стал продвигаться к тамбуру.
-2-
Олег Маркович хотел пить. Посмотрев на закрытую дверь и взглянув на часы, он понял, что Светлана сегодня не придёт. Он совершенно не сердился на неё, он понимал, что у девочки сессия, что она мечется между ним и институтом. Хорошо, что добрая душа бабульку нашла, которая подменяла её во время сдачи экзаменов и зачётов. Спасибо ей.
Роза Николаевна чистенькая, жалостливая старушка щепетильно относилась к своим обязанностям. Она варила вкусные кашки, супы, готовила паровые котлетки, припускала в бульоне рыбу, кормила немощного с ложки, брила щёки, подставляла и уносила судно, бережно обтирала, где могла, пролежни. Пожилая сиделка была хорошей собеседницей. Она много рассказывала о своей долгой, непростой жизни, о дорогих ей людях, о сослуживцах и просто знакомых. С особой теплотой и гордостью она рассказывала о своих детях и внуках. Общая фотография всей семьи хранилась в специальных толстых корках, которые не покидала её старенькую потёртую дерматиновую сумочку. Детей у Розы Николаевны было четверо, а внуков уже десять. Она была вдовица, но никогда не чувствовала себя одинокой, хотя очень любила своего умершего мужа. «Мой Васенька всегда рядом, я чувствую это. Он не умер, просто я его не вижу»,- частенько говорила она. По сложившейся за многие годы традиции все дети и внуки один раз в месяц обязательно собирались у любимой бабуленьки в старом деревянном доме на окраине города на блины или пирожки. Кроме «бабушкиных» дней о ней не забывали в праздники и в дни рождения.
Бураков поморщился: жажду ещё можно было терпеть, а вот рези в мочевом пузыре становились нестерпимыми. Он снова вспомнил слова отца: «Самое страшное, сынок, в жизни – это одиночество в больной и немощной старости». Как тогда был прав отец, как и во многом другом! Он всегда говорил, что деньги – это далеко не самое главное в жизни человека. Главное – честь. Олег Маркович помнил, как рассмеялся ему в лицо: «Без денег, батя, не прожить, а без чести – легко! Оглянись вокруг, многие ли вокруг тебя вообще помнят это слово?».
Отец всегда своим примером учил сына жить по совести, быть терпимым и справедливым к людям, довольствоваться малым. «Чем ты меньше имеешь, тем ты более богат». Олег Маркович долгое время не мог понять сказанное отцом, и только теперь, полностью парализованный, лишённый способности говорить, живя воспоминаниями, у него начала происходить переоценка ценностей, и на многие вещи он стал смотреть другими глазами. Он понял, что стремление к богатству уводит человека от главного – постижения истины и наслаждения жизнью, её великими «мелочами».
Он помнил, как многолюдно и весело проходили праздники в их семье, когда был маленьким. Фронтовые друзья и товарищи по работе собирались за большим круглым столом Бураковых. Чёрный хлеб, варёный картофель, соль, постное масло – это всё, что семья могла себе позволить. Остальное – банку кильки, солёные огурцы, бутылку водки – несли гости. Но зато, сколько было добрых шуток, смеха, вместе пропетых песен! Гости спокойно и просто смотрели на то, что не на всех хватало стаканов под чай. Они заменяли их стеклянными банками. А ещё Олег Маркович хорошо помнил, как попробовал в первый раз шоколад. Кто его принёс, мальчик не знал, но зато он заметил, как все обрадовались, увидев плитку, как наломали её мелкими-мелкими кусочками и положили на середину стола прямо на обёртке. Немного стесняясь, гости брали по коричневой крошечке двумя пальчиками, клали её в рот и смаковали, запивая чёрным грузинским чаем.
В доме всегда всё было поровну. Олег никогда не понимал, почему он должен угощать соседских ребят принесёнными тётей Глафирой яблоками из её сада. Если давать каждому пацану и девчонке со двора по штучке, то яблок хватить на пару-тройку дней, а если грызть одному…
Он долгое время злился на мать, когда она, получив зарплату, большую её часть отдала тёте Нюре с работы, которая после гибели мужа воспитывала одна пятерых детей. Не мог простить не купленной тогда магнитолы, хотя обещала это сделать после двухмесячных уговоров и убеждений. Олегу претило материнское бескорыстие. Что толку, когда к ней, тяжело больной, нескончаемо шли знакомые, друзья, товарищи по работе? Что толку от соболезнований, с которыми пришёл на похороны сам директор фабрики? Что толку…
Хотя сейчас сын завидовал матери: даже еле живая она была нужна, и её любили, шли за советом и утешением, шли с добрыми вестями и подарками. А он был один…
Олег Маркович заплакал от горькой обиды. Заплакал и почувствовал, что что-то сырое и тёплое растекается по
