Нет. Никого нет, только он и она - вместе, но поодиночке. . . Пятая глава

которую снимал Старший Брат, тогда ещё неженатый, Перейдя улицу, внимательно посмотрел на автобусную остановку,   - ...  -  столичное хулиганье с татуировками на пальцах, предплечьях и задницах сорвало желтенькую табличку, а вместо неё было начертано, что здесь ходит автобус №666.
 Какая нелепая шутка!
 “Ну на то оно и хулиганье, чтобы шутки шутковать с жизнью и смертью!” - подумал он. Подошел автобус. Наш герой посмотрел на табличку за лобовым стеклом и с удивлением увидел точно - 666. Ну чудеса! - хотя как знать - во всяком случае разумных и рациональных причин для несуществования такого номера не было ...
Подумаешь, три шестерки подряд!?
Ему мучительно больно захотелось изменить неприятное стечение обстоятельств, поломать свою судьбу, которая здесь пошла очень непонятно, пойти наперекор...
Но всё же он изумлённо и подозрительно оглянулся на остальных пассажиров, покорно столпившихся перед всеми дверями - и передними, и задними: люди толкаясь втягивались по ступенькам в автобус, абсолютно не обращая внимания на более чем странную табличку с весьма символическим номером; так человек, зная о своей предстоящей смерти, ничего не делает, чтобы избежать встречи с костлявой.
С невольно замершим сердцем и он пошел вслед за ними, и в салон зашёл последним. Пробил талончик компостером, огляделся - едут все, и он едет.
“Я больше не буду покорным, клянусь! - неожиданно прохрипел в его душе проснувшийся внутренний голос. - Уж лучше гореть на песке ... “ - . . . и тут опять посетило это навязчивое ощущение, что он продолжает спать и видит бессвязный сон.
Несмотря на солнечный день, сновидение как-то окутало его этаким серым туманом. Он приободрился: ведь сон сейчас закончится, туман рассеется и он проснётся и - всё потечёт по-прежнему.
“666?! Интересно! Ну чудеса в решете . . . Чего только не приснится в самом деле?!” Но через полчаса это ощущение пропало, только вот когда он вышел из автобуса и оглянулся - чтобы проверить себя! - номер автобуса оставался прежним: “Добро пожаловать в ад!” - возникло снова.
 И вместе с тем он стоял на улице с многоэтажными домами, его окружали шеренги посаженных насильно зелёных деревьев, мимо шагали пешеходы на тротуарах - всё это как-то мало вязалось с представлением о котлах с кипящей смолой, об истошном слёзном вое грешников, что вопят непрестанно, о душах, погруженных в огонь адского пламени, горящих и смердящих заживо, поедаемых змеями и даже на железных деревьях не висели грешники на крючьях подвешенные за языки - ,. - Он тряхнул головой, смахивая с себя навязчивое. Весь солнечный свет никак не соответствовал со мраком злым и беспросветным, с тьмой вечной ...
 Когда он подшёл к подъезду, в нём как никогда окрепла подспудная уверенность, что сегодня наступит решающий день отказа, а затем и такого мягко-лирического расставания, которое он уже начал проектировать внутри себя.
Он поставил себе целью - во чтобы то ни стало сегодня вырвать из её уст: “да” или “нет” - скорее “Нет! “ чем “Да!” - больше мне ничего от тебя не нужно, и этого ответа он добьётся сегодня обязательно; он не позволит этой кошке играть с собой как с мышкой.
Ну а дальше? Когда всё разрешится, тогда впервые за эти несколько дней лучезарная улыбка появится на его напряженном лице, и он даже пригласит её приехать к нему в гости, в его застепной Джи*, зная прекрасно, что она никогда не приедет пыль глотать ... И в этом приглашении будет скрытая издёвка: О, море в Гаграх! О, пальмы у моря! ... А скорый поезд мчит меня на юг!
Он еще не знал ...
 Но странное дело: как только он шагнул через порог квартиры, его посетило такое чувство, как будто он становился хозяином ... Он поймал себя на том, что осматривает мебель, ковры, стены обои, пол и даже люстру на потолке каким-то особым личностным взглядом, как бы примеривая их к себе ...
“Странно! - подумал он. - Что это с нами происходит?! Как будто мы приехали покупать эту хату! Наверное, на меня плохо влияет мой Старший Брат ... “
Х Х Х
 ...Холодное молчание с обеих сторон затягивалось; оно становилось явно неприличным - они были одни в квартире: её сестра с дочкой в коляске уехала на прогулку, мать - седовласая дама! - сидела с товарками и запасными ключами на лавочке у соседнего подъезда, отец Веры хотя и был на пенсии, продолжал работать.
Похоже, что юноше и девушке нечего было сказать друг другу. Чтобы спасти положение, он выдавил из себя первое попавшееся:
 - Какой странный до вас идёт автобус - номер я имею в виду: 666!
 - Какой?
 - 666.
 - Такого автобуса нет.
 - Почему нет? Мы же - атеистическая страна, не так ли! Атеисты не верят ни в какую магию чисел, нумерология им не страшна, поэтому автобус за этим номером обязан быть в СССР. Если его нет - то, следовательно, мы не страна атеистов, коммунистов, воинствующих безбожников, а страна суеверных в числа, в чёрного кота, в другие бабкины приметы и забобоны! Ведь есть же в столице автобус 13, троллейбус 13 и даже трамвай 13! - упорствовал он - Почему же не может быть автобуса за номером три шестерки?! Кстати, я ехал сюда троллейбусом №13, и как видишь, жив-здоров!
 - Это был автобус 696! - сухо и деловито ответила Вера и посмотрев искоса, с подозрением на него. - Спьяну тебе померещилось? - немного поколебавшись, - говорить или не говорить? - через некоторое время добавила она из другой комнаты, где девушка спокойно переодевалась.
 - Я вообще не пью! - моментально с гордостью возмутился он, отыграв поданный мячик. И поморщился, потому что он сказал слова своего кредо не совсем тем тоном, каким он говорил это всегда. Предательская хрипотца проаккомпанировала эти гордыней переполненные слова.
Именно в этот момент он впервые почувствовал - рядом с Верой - какую-то скованность, которую он никогда не чувствовал ранее ни с одной из других девушек. Провозглашая свой незыблемый к тому моменту символ Веры, он почувствовал, что помимо воли голос его прозвучал как-то жалко. Отнюдь не героически, во всяком случае.
Ну что ж? положение можно было еще исправить - отхаркаться, прибавить в голосе металла, за который гибнут люди ...
 - Я вообще не пью!
 Она на это не ответила ничего. Снова тишина.
 Не дождавшись напрашивавшегося вполне вопроса, который ему всегда задавали те, кто из клуба “Кому за 30”, он высокомерно объяснил:
 - А не пью я знаешь почему? Да потому, что я - абстинент!
 Однако и на это заявление последовало глухое, а может быть и ледяное молчание со стороны девушки, непонятно чем всё ещё занятой в соседней комнате.
Ну всё понятно!
 Не дождавшись ни вопроса, ни ответа, он уже безо всякой надежды на ожидавшийся эффект пояснил в пустоту:
 - Но я не только абстинент, но я еще и - инсургент!
 Снова никакой реакции. Он это уже предчувствовал и даже начал привыкать.
 . . . Вера вышла - на ней была белая кофточка в мелкий черный горошек и - в белых тугих брючках. Если бы какая-нибудь деваха вырядилась таким образом в его Джи*, то он бы почёл что у ней с головой не всё в порядке и надо поскорее делать ноги, пусть даже со смущённой улыбкой и тысячью поклонов, но странное дело - здесь его это ничуть не взволновало: может быть потому что - какая разница, от кого получать неизбежное в данной ситуации “НЕТ “ - от белых брюк ли, сарафанчика с бретельками, плиссированой юбочки, зелёной кофточки в белых кедах или пусть даже резиновых сапогах на босу ногу ...
 
 Х Х Х
 Недолгое столичное лето было наизлёте. В высоком голубом небосводе висели белые то ли тучки, то ли тени от них. В розарии Ботанического Сада зацветали последние розы - красными, багровыми, желтыми и белыми точками среди блекнущей зелени, и между ними весёлым фейерверком феерически порхали последние пёстрые бабочки. На солнце еще жарко, а под деревьями, особенно хвойными, уже прохладно.
 День был будний, и в цветнике было достаточно пусто, не было видно даже садовников - время обеденное, - когда они добрались до Ботанического Сада, то время было уже обеденное.
Картина была бы попросту идиллическая, если бы не стая черных глупых ворон, только что прилетевшая с близлежащих четырёх мусорных баков, расположилась на кустах за скамейками. Символы несчастья затеяли свой каркающий концерт и полёты по-двое, по-трое низко над землёй.
 Рядом с этими Вороньими Воротами находилась географическая схема БС. На ней он прочитал вслух:
 - А тут оказывается и японский садик есть. Ты была в нём?
 - Нет.
 - Давай пойдем, посмотрим, что за японский садик
 - Ты хочешь?
 - Да я и не знаю ... Но это наверное интересно будет ... В японских садиках, понимаешь, главное не деревья, а камни!
 - Хорошо.
 Чтобы не терять времени он решил дожать (мужское слово!), то есть добиться окончательного ответа от неё уже по тропинке, оставив на японский садик уже прощальный разговор. Тем более, вокруг ни одной любопытной души, которая могла бы ему помешать приоткрыть сокровенное.
Только вот одно маленькое обстоятельство: в самом начале пути к ним неожиданно присоединилась чёрная как смоль ворона-одиночка. Отделившись от стаи, она нагло последовала за ними под сень деревьев.
 - Ну и как тебе эта горбачёвская перестройка? - задал он первый свой вопрос.
 Вера молча пожала плечами. «Понятно, Нет слов для выражения!»
 Он почел возможным дать развёрнутый ответ на свой же вопрос:
 - Я много думал над этим, - скрестив руки на груди и вышагивая как бойцовский петух. - Перестройка - это кризис верхов; это именно верхи заметались, почувствовав, что их прежние методы управления не тянут.
 - Ка-а-ар! - важно сообщила спутница в чёрном, описав пируэт над ихними головами. - Дур-р-ра-карр!
 - Это как паровозик, - продолжал он, не обращая внимания на кружение предвестницы несчастья над его умной головой, - паровозик, который катился да катился по накатанным рельсам и вдруг впереди - пропасть, а состав продолжает катиться потихоньку к краю. Машинисты в панике: одни ищут тормоза, другие пытаются на полном ходу выпрыгнуть из паровозика, третьи садятся на колени и молятся позабытому Богу и т. д. Впрочем, это так характерно для нашей страны, где до сих пор все перемены начинались именно “сверху”. Если ты помнишь, то на Сенатскую площадь вывели войска именно “сливки” тогдашнего дворянского общества, как, впрочем, характерна и полная безрезультатность “декабристов” ... Народ, он всегда недоволен своей жизнью, он всегда не хочет жить по-старому, поэтому сначала Маркс, а потом Ленин ... - и он стал как на политинформации разжевывать теорию революционной ситуации в применении к СССР того времени. Когда он выдохся, он услышал всего лишь одно слово -
 - Интересно, - ответила Вера таким металлическим тоном, который ясней ясного показывал, что ей абсолютно наплевать не только на перестройку, но и на всех вместе взятых Марксов с Энгельсами впридачу. А посомтрев на её лицо, получил ощущение Как будто он открыл дверку морозильной камеры и заглянул во внутрь.
Зато эта политическая тирада, видимо, глубоко заинтриговала ворону, которая, перелетев на самую нижнюю толстую ветку сосны, трижды важно оповестила заблудшую парочку о своём мистическом интересе к политическим дискурсам и дискуссиям:
 - Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р! - они обошли эту сосну с вороной: она - справа, а он - слева.
 Он призадумался. Первый пробный шар Вера