"Доченька"

Я не успел. Всего на пять минут, но опоздал.  Жена спустилась в холл одна  и  сказала, что нашу родную девочку, доченьку уже увели в операционную. Впереди – не менее  трети  суток неизвестности.  А я перед опасным и одновременно необходимым испытанием хотел её приободрить, ласковым словом снять напряжение.
  Профессор Зайченко, единственный в Москве  специалист  по раздвижению черепа, обещал  сделать всё по высшей категории.  Те, кто  у него «гостил» не в первый раз,  возносили  этого не то человека, не  то посланца  Господа до небес. Факт остаётся фактом: многих  детей  он  вернул  к нормальной жизни.  За  многолетний хирургический стаж смерть в подобных случаях  лишь два раза вмешивалась  в  успешное развитие событий.  И то – трагедии  случились  по  вине скрытных пациенток,  утаивших  от  лечащего  врача  о  менструальных кровотечениях.  Когда  скальпель и пила принимались за работу,  оказывалось, что потери  жидкости, которая  поддерживает существование организма, несовместимы с жизнью.
    Я не успел и корил только  себя: нет бы проснуться пораньше, нет  бы влезть в переполненный автобус, а не дожидаться полупустого….  А, о чём я? Жена успокаивала меня: может так лучше? Всё-таки дочка очень напугана.
  - Спрашиваю её:  «Боишься?»  Отвечает: «Нисколечко!»,  а губёнки  трясутся.  Но пошла  уверенно, - рассказывала  супруга  о последних предоперационных мгновениях. Она находилась в больнице вместе с  Танечкой  с первого дня.  В некоторых  детских  стационарах такая  вольность, при выполнении определённых условий, допускается. Минуло  две недели, а  Зайченко переносил  и переносил  операцию.  Наконец  утром  седьмого  октября он велел готовиться. Из этого следовало, что борьба с недугом назначена на восьмое.
  А  я  никак  не  мог  побороть  жалящие  по пчелиному сомнения: не зря  ли ввязались в  спор с всесильной природой? Но  разве исправлять её  ошибки запрещено?  Сначала, когда решение  проблемы  находилось  в зачаточной стадии, и мы лишь наводили справки, интересовались стоимостью, трепанация не казалась нам  слишком рискованным  вторжением.  Постоянное  высокое  внутричерепное  давление, сухость  глаз,  способствующая  ухудшению зрения, и, особенно, врождённый экзофтальм  убеждали  в том, что иного пути, чтобы  осчастливить любимого человечка, не  существует. И всё же, реально оценив плюсы и минусы, я  иногда  готов был  дать  задний ход.  Как  только представлял, как к голове нашей Дюймовочки приближается  зверская, жужжащая  хирургическая  пила, сразу  чувствовал  панику. Но после того,  как  Танюшка  выразилась  яснее  ясного:  «Больше  всего  это мне нужно!!!  Я очень  долго  ждала такой  возможности. Если  всё сорвётся, тогда жизнь потеряет  для  меня всякий интерес!».  Мы изыскали энную сумму долларов на титановые  пластины,  которыми  скрепляются  раскуроченные  кости,  и  установили плотный  контакт  с  профессором  Владимиром Аркадьевичем Зайченко. Он  бросил  лишь  один  взгляд на нашу  девочку  и моментально определил, что болезнь совпадает с профилем  его отделения. Оставалось приложить волшебные руки.
  - Здесь торчать не имеет смысла, - сказал  я, обращаясь  к жене - Можно умом  тронуться  от переживаний. Прошу тебя, Надя, поедем куда-нибудь.
  Надежда вытащила из сумочки аккуратно сложенную бумажку.
  - Вот, выдали…
  - Что за хреновина?
  - Направление  в центральный  пункт  переливания  крови.  Владимир  Аркадьевич вчера  специально туда посылал  своего  ассистента, чтобы тот обеспечил надёжный тыл. Во время  операции  потребуется  много дополнительной крови.  А мы взамен взятой должны по-делиться своей, - объяснила жена.
  - Я не могу: в восемьдесят первом году болел гепатитом, - ринулся я в кусты.
  - Придётся мне отдуваться за двоих, - кисло пошутила Надя.
  Но когда  мы, поплутав  в незнакомом  районе, доверяясь горе-советам местных  гидов, в итоге  обнаружили  пресловутое  учреждение,  выяснилось:  измотанная  переживаниями, кровь жены  из-за  низкого  гемоглобина непригодна.  Её, бедную, даже хотели в полупринудительном порядке запереть в стационар. Она еле вырвалась.
  - Как там наша маленькая? – на  улице на меня снова, словно цунами, нахлынула гигантская тоска. Я посмотрел на часы, - Полтора уже…
  - Не волнуйся! Зайченко, говорят, чудеса творит…
  - Давай  найдём  какое-нибудь  заведение, где накладывают  и наливают.  Если  я не про-пущу, то скоро раскисну.
  Наде не улыбалось нервничать, выслушивая мои пьяные выступления.
  - Наоборот, выпив, ты будешь острее воспринимать, - сказала она.
  Возле метро я  выцарапал  глазами из множества  забегаловок  с шикарными названиями неброское кафе, напоминающее по форме ярангу  и, войдя, обнаружил, как и надеялся, меню недорогое и разнообразное и штат славянской внешности.
  Жену, смирившуюся  с неизбежным, я  усадил за угловой  столик, а  сам начал диктовать
заказ богатой на фигуру барменше:
  - Так…. Двести грамм «Флагмана», пожалуйста. Два салата «Оливье», пиццу  с грибами, большую. Два кусочка белого хлеба. Да! Чуть не забыл: ещё – бутылочку  «Есентуков».
  Надежда сослалась на отсутствие аппетита и  отдала свою порцию  салата мне.  Хорошо, что удалось уговорить её на четвертушку горячей лепёшки с минералкой.
  Ели молча.  Каждый незримо находился  в операционной и  делился  с дочкой тем, в чём она нуждалась. «Забери всю мою кровь, - просил  я, - Возьми терпение, способность выносить боль!» Потом я обратился к Господу:
  - Боже!  Неужели  ты  не  поможешь  существу,  которое  в жизни  настрадалось столько, сколько иному взрослому не выпадает!  Почему  при  рождении  этой  славной девочки ты вообще  отвернулся? Хотя  бы  сейчас  не ротозейничай! Нельзя позволить смерти облизываться!
  При упоминании о смерти на глаза набежали слёзы.
  - Хватит тебе пить, - отреагировала жена на моё состояние.
  - Жалко…
  - А мне, что – не жалко? Может, вместе напьёмся?
  - Всё! К чёрту! – сдался я и резко встал из-за стола, но, пока мы ехали  назад, мысли скакали от пессимизма к оптимизму, от  нахлынувшего счастья, что дочка  вот-вот  избавится  от недугов и  обретёт  новую,  долгожданную внешность,  до предчувствия непоправимого горя. И я снова и снова, в бессилии сжимая кулаки, терроризировал  Всевышнего.
  Напрасно мы надеялись, что к  нашему приезду  появиться  какая-нибудь информация  о ходе операции.  Никто ничего не знал.  Я попробовал разгадывать кроссворд, однако вскоре отбросил журнал в сторону. У Нади это получилось лучше, а  я  стал  разглядывать  маленьких  несчастных  пациентов,  снующих  мимо из палат  в туалет и обратно. Я отметил, что  большинство  детишек страдало от  «заячьей» губы.  Пробежал  мальчик с карандашеобразной головой – вытянутой к верху и острой.  Нерусская  женщина в коридоре играла с девочкой,  у  которой  вместо носа  торчала  миниатюрная  пуговка. Что бросалось в глаза: они  все, без  исключения, не были  похожи на безнадёжных больных, они верили в выздоровление.
  Когда  лицезрение чужих проблем  надоело, я  принялся измерять шагами пяточок около ординаторской.
  - Да, не мельтеши!  Должен же кто-нибудь спуститься…, - у  жены  нервы  тоже напоминали подожжённый бикфордов шнур.
  - Прости, не сидится ….
  Мне  казалось:  вот-вот  я  не выдержу  и, попирая  строгие  правила  поведения,  рванусь вверх по лестнице на четвёртый этаж, где на полном ходу шла операция.  Вдруг  послышались неспешные шаги,  спускающегося  оттуда,  человека. Зайченко? Его ассистент – Куртанидзе?  Не угадал….  Это  был  самый неразговорчивый и мрачный нейрохирург Попрыгайко Виктор Анатольевич. Но я  напрочь забыл  о неблаговидном реноме врача:
  - Как там? Что там?
  Попрыгайко посмотрел на меня, как на лотерейный билет без выигрыша.
  - Непросто  всё  складывается,  непросто.  Извините,  я не располагаю свободным временем.
  «Непросто»….  Я отказывался понимать. Я желал услышать нечто ободряющее, дарящее возможность вздохнуть с облегчением.
  Подошла  Надя  и  крепко сжала мою ладонь, чтобы вывести из транса. Чувствовалось: в отличие  от  меня, она хранила  боль  в себе, и та копилась, мечтая однажды взорвать организм изнутри.  Я уже проклинал тот день, когда мы дали согласие.  Зайченко лишился звания  друга  и приобрёл другое – кровного врага.  Для  Владимира Аркадьевича мною готовилась месть. Я собирался уложить его на операционный стол и поочерёдно  отпилить руки, ноги и голову.
  Часы, как остановились.  До обещанного окончания оставалась вечность.
  - Надюш, отлучусь я покурить. Будет что – зови немедленно.
  - Ты недавно курил. Скоро твоим лёгким Змей Горыныч позавидует.
  - Сегодня  сигарет,  действительно,  уходит  больше, чем  обычно.  Кстати, по пивку  не желаешь?
  - Ещё  чего? –  возмутилась  жена, - На врачей запахом дышать...  И тебе не следует! Сам  знаешь, что  бывает  от  смеси  водки  с пивом. Только Танечку опозоришь! Скажут потом: какой у неё отец – алкоголик.
  - Да я водки-то выпил всего ничего. Плюс – нервы. Ни в одном глазу!
  - Поступай, как совесть велит. С тобой спорить – себе вредить.
  Спиртное пришлось объявить вне закона.
  - Всё обойдётся ведь, да? – взялся я за своё.
  - Конечно!  И  Владимир  Аркадьевич  говорил….  А  на  слова  Попрыгайко не обращай внимания.  При  удалении  аппендицита и то сложности возникают, а тут череп распилить, да изменить его форму.
  - От  этого  и  боязно.  Неверное  движение  скальпелем  может привести к, сама понимаешь, каким  последствиям.
  - Что ты заладил, как бабка глазливая! Сплюнь! Надо надеяться!
  Небо заволокло тучами.  К добру  ли?  Стал накрапывать, не  спеша  набирая  силу, осенний дождик.
  Я выкурил  аж три  сигареты  подряд  и  обнаружил, что пачки до темна мне явно не хватит.  Ближайший табачный киоск находился возле автобусной остановки,  в  трёхстах метрах. По дороге, отключившись, я чуть не столкнулся с молодой  женщиной  в чёрном, траурном платке. Весь её вид соответствовал погоде и свидетельствовал  о постигшем горе. Я пулей  проскочил  мимо, чтобы не дать проснуться, успокоенной никотином, грусти. Символ несчастья исчез за спиной, а я купил пачку «Союз-Аполлона» и  прежде, чем подняться к жене, запалил  четвёртую  «соску».  «Тьфу! И впрямь  скоро в груди не останется мес-та для  свежего воздуха!» - неприятная горечь поползла по горлу.
  К моему  удивлению, там, где оставил наедине с кроссвордом  Надю, я обнаружил её беседующей  с той  самой несчастной, которую встретил на улице.  Заметив чужого, приближающегося человека, незнакомка  замолчала и отошла в сторону.
  - Кто это? – спросил я жену.
  - Ребёнок у неё вчера умер.
  - Во время операции?
  - Нет. У него была онкология. Мальчику пяти лет не исполнилось, -  вздохнула  Надя.
  - В нашей стране рак лечится  плохо, -  сказал  я  с уверенностью дилетанта, не обладающего  статистическими  данными. Сказал так, потому  что  в  противоположную теорию не верил, - Исключительно, за оченно крупные деньги.
  Надежда  не  стала  ввязываться  в полемику: своих забот хватало. А я почувствовал, как невыносимо зачесался язык.
  - Наверное, решила  претензии предъявить, да деньги