Двенадцать обезьян.

У меня на елке висят двенадцать золотых обезьян.
Нет, они, конечно не золотые. Всего лишь стеклянные. Но выглядят как золотые.
Игрушек на елки много. Но эти особенные для меня.
Почему?

Произошла со мной история одна. Давно. А точно сказать – двенадцать лет назад. И началась она в самой середине зимы.

Как-то в один из дней, когда стоял приятный морозный денек, решил я прогуляться. И в безлюдном парке, повстречал маленькую обезьянку.
Забавную. Но, удивительно, говорящую.

- Здравствуй, - поприветствовала меня обезьянка и тут же спросила. – Отчего ты такой грустный?
- Здравствуй, - поздоровался я и ответил. – Не знаю, отчего. Наверное, оттого, что мне поговорить сегодня не с кем.
- Поговори со мной, - предложила моя неожиданная приятельница.
- Тогда расскажи мне: почему снежинки все такие красивые? Как будто их кто-то специально делает прекрасными.

Рассмеялась обезьянка и рассказала:
- Снежинки делаю я. И делаю их с любовью. Я снежная обезьяна, если не знаешь. Если что-то делаю, то это обязательно должно быть красивым. Иначе кому это нужно?
- Понятно. А у меня не всегда так получается.
- Не расстраивайся, - утешила меня обезьянка. – Скоро ты познакомишься с моими сестрами. И они многому тебя научат.

Мы еще поболтали немного. А потом попрощались. Но Снежная обезьянка пообещала, что мы еще обязательно увидимся.
Я верю ей. Ибо в первом она не соврала. Очень скоро я познакомился с ее сестрой.

Когда мели лютые метели, повстречал я вторую обезьянку.
Она была дикой, неистовой. Вихри бурь снежных срывались с мест – стоило ей лишь шевельнуть своей лапкой.
Но была она вежливой. Поздоровалась со мной:
- Здравствуй. Почему ты напуганный такой?
- Здравствуй, - ответил я. – Как я могу не испугаться, когда рождаешь ты повсюду круговерти студеные? Будто последнюю каплю жизни из всего выжать стараешься.

Засмеялась обезьянка лютая. Совсем по-доброму смеется – на нее саму не похоже.
- Меру знаю, - отвечает она. - Могла бы все вокруг выморозить да снегом замести. Но никогда не сделаю этого. С кем тогда я, да сестры мои останемся? С кем поговорить сможем? Но напускаю я на тебя ветер бешенный морозный, чтобы цену жизни своей познать сумел. Да чтоб радостней для тебя встреча с третей сестрицей нашей стала.
- Это с какой же? – спросил я у нее.
- Скоро ее время придет – узнаешь. Прощай. Увидимся еще.

И снова не соврала мне вторая обезьянка. Очень скоро пришло время, когда потекли каплями сосулька на домах, и цветы первоцветные из-под снега появились.
И пришла тогда ко мне третья обещанная сестра.
Не была она ни доброй, ни лютой. Но как пришла – сразу волнение в душу заронила.
Растревожила. Но понял я тогда: нет ничего ценнее жизни, сколь трудна бы она ни была! И только потому подснежник в снежнице распускается.

Была сестрица та игривой, шаловливой. Но не разговорчивой. Ни здравствуй, ни до свиданья. Поиграла со всем вокруг, снег со льдом растопила весь, улыбнулась секретно и пропала.
Но я на нее за то не в обиде остался. Благодарен больше. За то чувство волнительное, что во мне оставила.

Потом и четвертую сестру долго ждать не пришлось.
Как почками деревья набухли, так прилетели стаи птиц отовсюду: скворцы, журавли, утки. И обезьянка, откуда ни возьмись, появилась.
Как и сестра предыдущая здороваться не стала. Лишь улыбнулась мило - и своими делами занялась. Грязь повсюду прибирает, чтобы трава молодая прорастать могла.
Лишь раз бросила мне, как за работой я ее следил:
- Не сделаешь работу грязную – не придет красота настоящая. Сестрица моя пятая – самая прекрасная из нас - чистоту и порядок любит.
- Стоит ли она того? – усмехнулся я.
- Сам узнаешь скоро, - ответила обезьянка лукаво.

Не то, чтобы не поверил я ей. Но представить себе не мог той красоты, что стоит всех тягот и тоски, переживаемых в ожидании ее.
Нельзя такую красоту представить… Пока не увидишь ее.

И я увидел.
Как вдруг взорвались цветом деревья. Травой зеленеть земля стала. И запорхали повсюду пестрые бабочки.
А соловей душу тронул любовной песней своей.

И тогда поклонился я невольно сестрице пятой. Не мог не признать, что нет ее прекрасней!
- Спасибо тебе, - сказал ей. – Тебя увидев, понял, что есть красота в мире!
- Ты еще глуп, - по-доброму улыбнулась мне обезьянка. – Увидел ты уже много. Но это лишь зарождение красоты. А не сама она.
- А что же тогда красота настоящая? – спросил я недоуменно, и не веря обезьянке, что не насмехается она надо мной.
- Того я тебе не скажу. Прости. Я хоть и красива, но слов мудрых не знаю, чтобы все объяснить.
- А кто же мне то расскажет?
- Быть может другие мои сестры.
Сказала неуверенно пятая сестрица и умчалась вместе с первыми жуками и бабочками проверять: достаточно ли обильно расцветают желтые одуванчики.

И остался бы я в недоумении и смятении от слов обезьянки той, если бы не пришла вскорости шестая.
Как расцвели фиалки, да послышался гул пчелиный, услышал я приветствие:
- Здравствуй! Отчего такой задумчивый стоишь?
- Здравствуй, - поздоровался я. – Озадачила меня сестрица твоя пятая. Душу растревожила. Смятение заронила. Красоту явила, но поведала, что истинной красоты я так и не знаю.
Рассмеялась обезьянка:
- Проказница сестрица моя! И ветер в голове у нее. Ты не слушай ее. Не то время сейчас настало, чтобы думами терзаться.
- А что делать? Научи.
- Жить! В полную силу. Смотри, как соками полнятся деревья и травы благоухают. Не долог срок тому. И ты спеши. Не успеешь – так и не поймешь ничего. Сколько б не думал.

И повлекла она меня за собой в луга цветущие и леса шумливые. С головой окунула в пучину жизни немудреной, но богатствами полной.
А тут и седьмая сестрица подоспела. Зноем сухим опалила. Но не во зло. Прогрела, разнежила. Студеным ручьем освежила и опять в жар бросила.
Все мысли из головы прочь прогнала.

Восьмая ей под стать. Но с жаром не так ретива. Зато ублажила плодами сладкими. Их у нее немерено припасено было. И не пожадничала нисколько. Не в привычке у нее жадничать оказалось.
- Не мной дары эти произведены, - сказала она. – Чтобы обделять ими тебя. А, хоть бы и мной – бери столько, сколько в радость и в усладу тебе. Не для того дары в числе большом принесены, чтобы пропадать без пользы.
- Спасибо тебе, - поблагодарил я. – Совсем разбаловали меня ты, да сестры твои.

И опять рассмеялась в ответ обезьянка. Видно, в обыкновении у них это - над глупыми потешаться.
- Не радуйся сильно, - осадила она меня. – Не со всеми сестрами моими ты еще в знакомстве. Может, кто и огорчит тебя.
Усмехнулась обезьянка и пропала.

И тут грусть, про которую уже было позабыл я, опять в сердце закрадываться стала.
Лес окрас свой сменил. Все больше желтого в цвете, чем зеленого изумрудного, как до этого. Птицы в стаи собираться повадились. И в сторону южную все поглядывают.
Небо, еще синее, тоской зазвенело.

И пришла девятая обезьянка.
- Нет-нет, - побранила она меня не зло. – Не для того тебя сестры мои уму-разуму учили, чтобы ты в печали глупой утонул, на пустое небо глядя. О проходящих радостях жалея.
Может, я и не такая богатая. Но сумей и моему приходу порадоваться. Да меня саму повесели рассказом о проделках своих и сестриных. Поделись, если что осталось от даров их.
Я, что имею, тоже тебе отдам. Мало, много ли – все тебе. А кому ж еще?

Сели мы с ней на пригорке - на солнышке не жарком, но еще теплом, греемся. Делимся друг с другом – что у кого припасено. Да болтаем. Истории разные рассказываем. Что правда, а что на ходу придумываем.
В конце стае журавлиной рукой помахали. Тут она и прощаться стала:
- Прощай, - говорит. – Хорошо с тобой было, но пора мне.
И пропала.

А лес совсем уж золотом укрылся. Трава пожухла. И листья с веток ветер срывать повадился. Птицы последние отлетели.
Один я остался.
Старался прислушаться я к наказу последней обезьянки – в грусть-печаль зазря не впадать. И решил по лесу прогуляться. Листья опавшие ногой поворошить.

Брожу – все вокруг разглядываю. И понимаю вдруг: ничего красивее раньше не видывал! Хоть, и не понимаю все: в чем красота то?
Вроде, нечем любоваться совсем. Жалкое все вокруг. Безрадостное. Небо – и то уже не синее, а серым сделалось.
А иду, как завороженный! Пробирает всего.

И встречаю тут еще одну сестрицу-обезьянку.
- Как дела твои? - спрашивает она тихо ласково.
Растерялся я. Совсем уже не знаю: что отвечать ей.
- Не знаю, что и сказать, - говорю я. – Столько всего пережил-повидал. Столькими дарами угощался. А теперь, вот, стою и не пойму: что из всего того ценнее для меня было? Да, и что проку думать, когда ничего более нет. Лишился всего теперь. Сама видишь.
А на душе хорошо моей!
Может ли такое быть? Как скажешь? Чем таким волшебным заворожил меня сегодня лес?

И опять смеется обезьянка!
- Вижу, мудрость к тебе пришла, - говорит. – Значит, не зря все было.
- И в чем же мудрость? Пока только твои сестры, да ты сама ко мне пришла.
Улыбнулась обезьянка:
- Листьям желтым и траве пожухлой радуешься. Красоту в них видишь. Это и есть мудрость. Но не повстречал бы ты сестер моих раньше меня – не было бы этого.
- И что дальше?
- А дальше одиннадцатая сестра моя тебе повстречается. Жди ее.

Сказала обезьянка и подхваченная ветром улетела вместе с ворохом листьев.
И, вот, уже сменился дождь мокрым снегом. И от ветра зябкого в дрожь бросило. Совсем неуютно стало.

Только – странно это! – настроение у меня оттого не испортилось совсем. Видно, действительно изменился я. Многое познал. И, богатство великое в себе чувствуя, уже не убегал более от ветра сырого и холодного. Изнутри тепло, неведомое до этого, согревало меня.

И приходу одиннадцатой обезьянки рад был. Сам первый ее поприветствовал:
- Здравствуй! Ждал я тебя.
- Здравствуй, - ответила обезьянка. – Может, ждешь от меня чего? – поинтересовалась сухо.
- Нечего мне ждать от тебя. Все имею. Тебе самой рад.
Смягчилась обезьянка. И попросила вдруг:
- Замерзла я. И дождем и снегом вся промокшая. Может, согреешь?
- И просить тебе не нужно было, - ответил я.
Снял одежду с себя теплую и обезьянку закутал.
- Спасибо, - поблагодарила меня обезьянка, согревшись. – А знаешь: зачем я пришла к тебе?
- Не знаю. Но, коль захочешь – скажешь. А нет – ну, и не важно.

Смутилась обезьянка и дальше молвила:
- Признаюсь тебе, из всех сестер я самая никому не нужная, бестолковая. Никому от меня никакого проку. Ни одного мудреного слова сказать не умею.
А сестры меня, все равно любят. И даже выше себя ставят. Ума не приложу: за что?

Теперь уже мой черед улыбнуться пришел.
- Не тех любят, - говорю, - кто пользу приносит, или мудреные слова говорит. А тех, кто себя согреть и любить позволяет.

Вот, как мы поговорили с той обезьянкой. Согрел я ее теплом своим. А когда время пришло уходить ей, сказала она мне:
- Добрый ты. Вслед за мной придет моя двенадцатая сестрица и одарит тебя щедро. Прощай. Может, когда свидимся еще.
И пропала. А я стал ждать двенадцатую обещанную сестрицу.

И упал тогда снег пушистый на землю. Деревья инеем заискрились.
Снегири на ветках еловых шумно суетятся. Все вокруг сказкой волшебной дышит. Поземка стелиться – за собой увлекает.
А воздух морозный не холодит – радует, тайну сокровенную рассказывает.
На душе легко и волнительно!

Вот, значит, как обезьянка двенадцатая приходит! – думаю.
Не иначе, она самая