Сожги свой дом 2

неужели не дождусь сегодня? - зажужжал приезжий. -  Неужели дела государственной важности случились как раз тогда, когда мне назначено? Ну здравствуй, Олег Иванович, давно не виделись, сколько лет, сколько зим.
И он, растопырившись, попытался обняться.
Олег застыл посередине холла, его лицо стало совсем белым, на лбу выступил пот.
- Олег Иванович, - тронули его за локоть, - что с вами? Вам плохо?
- Нет, - помотал он головой, - нет. Уйдите все.
- Что? А...
- Уйдите, - повторил Олег. - Мне необходимо поговорить со старым знакомым.

Из «Яндекс-почты» (конец июня 2014 года).

«Здорово, сукин сын. Интересно, ты еще майор, или уже выслужился до подполковника? А, штабист хренов? Станешь генералом, будешь вспоминать себя лейтенантом-новобранцем. С умилением. Как родители вспоминают времена, когда ты писал в штанишки. Генерал — это хорошо, брата-генерала иметь — большое дело, так что давай, карабкайся там вверх по лесенке, ты же наверняка ничего другого не можешь, слизняк. С паршивой овцы хоть шерсти клок, да, Пальцев?
Кстати, о родителях. Ездил в конце мая к матери. Она ничего, слава богу, устроена-ухожена, там хорошая больница. Ее иногда выводят гулять — есть там сад такой зелененький, с газончиками, даже с фонтанчиком небольшим, и, кажется, ей это нравится. Хотя хрен разберешь в ее состоянии. Врачи все время толкуют мне, что возможна ремиссия, да они уже сколько это говорят...
Эх, найти бы батю, да врезать бы ему по морде за то, что довел до такого, да жив ли он? А то же он тогда ведь с чичами поцапался, я деталей так и не узнал, но эти парни — они мстительные, могут и зло затаить, узнать, где чалится, и там достать. Легко могут. А он весточек так ни разу и не подал. Тоже предал меня... Все вы меня предали, суки.
Так что я за батю не в курсе, пропади он пропадом, ведь, если вдуматься, все с него началось. Да, брат? А ты как думаешь? Ты бы хоть строчку мне написал...
Как у вас погода? У нас то дождь хлещет, то жара, сил нет. Думаешь, хорошо бы сейчас на речку, в парк наш, окунуться, а потом пивка холодненького, да какая тут речка — все в граните, вонючее, маслянистое. Говорят, в Серебряном бору купаются, но я так туда и не доехал. Представляю, что это за отдых, если туда по выходным весь город купаться ездит. Нет уж, мы под душиком...
Да и времени нет. Дни, брат, пошли очень напряженные. Враг давит, каждый день давит, не до отдыха сейчас, брат. Очень много дел. Отправляем добровольцев, снаряжение. Как много народу неравнодушного идет! Есть и такие, знаешь, толстосумы, нам бабла отстегивают на правое дело. Даже один еврейчик отстегивает. Есть такие еврейчики полезные, пусть пока дает деньги, а там посмотрим. Сейчас не до жидов.
А чичи так нам вообще союзники, и, говорят, ребята — огонь. Они там на фронте зажигают дай боже. Воины Аллаха, вот как! Я вот думаю, может, зря мы на них баллоны катили?
Правда, говорят, они и в нацбатальонах укропских есть. На две стороны воюет народ, получается, а? Хитро. Но те, кто за нас, те — крутые. Да там все крутые, брат, ты бы видел этих ребят, что мы туда отправляем. Настоящие патриоты! Я горжусь своим народом, Илья, слезы на глаза наворачиваются, когда я о них говорю.
Но положение на фронтах очень тяжелое. Укропы давят, сволочи, техники нагнали, вертушек. Мы их сбиваем, сук, а им все урок впрок не идет. Есть совсем оголтелые — правосеки, к примеру, это вообще ужас что за фашисты, а есть просто солдатики. Жалко их, да война ведь, священная война. Не лезли бы к русским людям, живы бы были. Не жалко своего народа киевской хунте, всех, кто под руку подвернется, в пекло бросают.
И, главное, запад им всей своей мощью помогает! Гонит в Украину миллиарды долларов, технику, людей. Это, брат, конечно, против России заговор, против нашего народа и руководства. Доигрались мы с ними, долиберальничали. Все хотели мошну набить поплотнее, вот к чему привели нас олигархи и коррупционеры. Правда, нынче власть крепкая, но недостаточно делает перед лицом всеобщей агрессии. Еще весной надо было танками проутюжить всю Украину, всю! Выкорчевать под корень бандеровщину! И сейчас бы уже тихо было.
Вот где, брат, все корни бед российских. От запада. И от нашей нерешительности.  Наша страна должна быть сильной, русской, и управляться сильными и русскими людьми. Сильнее русских все равно никого нет на свете.
Ну, ладно. Это просто накипело, брат, нагорело. Мне же тут и поделиться не с кем, время такое, аккуратным быть надо, не болтать почем зря — кругом же враги, национал-предатели.
Прикинь, познакомили меня тут с одним журналистом из мощнейшего издания. Ну, такие люди, думаю, нам нужны. Раскрутка нам нужна позарез! Надо всех с нашими идеями знакомить, чтобы люди русские задумались, в наши ряды вставали, единым фронтом выступили.
И вот приходит он такой на встречу — ну вроде ничего так на морду выглядит, русская рожа (фамилия тоже наша, русская), нос картошкой, борода, пузатый, довольно высокий, но не каланча. Я таких в детстве встречал, помнишь, у нас рядом с городом раскопки археологические были? Вот там у них главный был похож, тоже бородень лопатой.
Вроде бы свой человек, думаю, только лохматый какой-то - что за мода у взрослых мужиков патлы отращивать? Из интеллигенции, видать, очечки, все дела, глядит этак пристально, с ленцой вроде бы, и  не матюгнется ни разу, а сам неловкий такой, смехота, да и только.  Поговорили мы с ним, он так внимательно выслушал, кивал иногда, да. Ну так, ничего мужик вроде бы, в укропстве не замечен.
А потом я в его фейсбук влез, мама дорогая! Во-первых, там так и написано: «Аннексия Крыма — это преступление согласно любым законам, как нравственным, так и международным». Прикинь, да??  Это по каким таким законам?
А потом гляжу и вообще офигеваю: на Донбассе у него, оказываются, воюют маргиналы и местный криминальный элемент. Ну, думаю, жаль, я не знал, кто ты такой, а то бы ты уже, сучок, лежал бы на койке в больничной палате и думал о жизни своей печальной, думал бы, что писать в следующий раз. Эх, его бы ребятам отдать, которые донецкий аэропорт обороняют, или под Саур-Могилой сейчас геройски воюют! Они бы ему показали криминальный элемент...
Вот такая пятая колонна.
Да, по поводу очков. А правда, что Верка замуж выскочила? Что за там, бля, доктор наук такой? Ну нашла себе тоже. Интересно, они в постели тоже за науку трут, ггггг?
А знаешь, кто мне рассказал? Герман. Появился он тут. Типа, сотрудничество, все дела. «Раньше я тебя, Олег Иванович, учил, теперь время мне у тебя поучиться». Вот он мне и рассказал, они, оказывается, там отслеживают ситуацию. Держат, так сказать, на контроле. На всякий случай. Надо же, а?
Вообще, они знали, как меня искать — я же, когда уезжал сюда, взял все-таки у них рекомендации — а они написали, слова против не сказали. И про нашу историю тогдашнюю тоже не слова, слава богу. Молчок. И хорошо, что молчок.
Тебе, сволочь, тогда хорошо говорить было - «Вали отсюда», а я на пустое место ехать не хотел! И вот помогли же рекомендации, я без них в жизни бы не пробился так быстро. А так сразу нашел, кого надо, и рванул вверх. Я парень-то боевой, ты же знаешь.
А с Веркой, хрен с ней. Дура. Пусть спит со своим доктором, если не противно. Променяла меня, значит, стерва, на науку....
Не надо мне про нее ничего рассказывать, сукин сын. Ненавижу ее, и тебя ненавижу, гаденыш. Все, пошел я спать, завтра вставать рано, мы с Германом на базу едем, смотреть, как наши бойцы тренируются.
Твой брат Олег.

Илья продолжал служить, звонил изредка родным, и так наступило пыльное степное лето, когда земля рассекается глубокими трещинами, в которые падают мыши-полевки и змеи, когда зной с самого раннего утра нестерпим, а дожди видны за много километров.
В один из таких дней в начале июля Илья позвонил домой, но никто не ответил. Он звонил на мобильный телефон отцу, набирал номер матери; трубку по-прежнему никто не брал. Сначала Илья не придал этому значения: забыли, поди, старики, вышли куда-нибудь и оставили дружно аппаратики дома, но к вечеру забеспокоился, что было его натуре, вообще-то, не свойственно. Но тут им овладело какое-то нехорошее предчувствие, и он вздрогнул, вспомнив уже изрядно стертую из памяти ночь, когда умирала Таня: он чувствовал тогда то же самое, но гораздо острее.
Утром он отпросился у командования и отправился в райцентр к родителям, где нашел квартиру запертой и поехал искать их по всему городу, встревоженный уже не на шутку.
Он обнаружил их в больнице, Полина сидела в коридоре, мяла сумочку, тихо всхлипывала, а увидев сына, разрыдалась бурно, неудержимо, со стонами.
Владислав Алексеевич, оказалось, давеча сидел дома у телевизора и ел суп с фрикадельками, косясь глазом в экран.
- Вот, Полина, смотри, что делают, гады, - говорил он возбужденно, - Нет, ты смотри, смотри! Как же мир не может понять, где правда! Вот же, все же наглядно показывают, Господи, какой кошмар. Скольким еще людям надо погибнуть, лишиться крова, стать беженцами, чтобы ООН принял меры? Что это получается, на весь мир только Россия оказалась заступницей? Отдали Славянск наши, надо же, отдали, Полина! К Донецку, говорят, отходят... Когда же их остановят, этих извергов ... Где же ООН? Что там наш МИД вообще делает? Эх, ну я бы им показал!
- Слава, ты прожуй сначала, потом показывай. Ну что тебе до этого, Славочка, нам бы тут проблемы все порешать... Ну тише, подавишься ведь! - беспокоилась Полина, глядя на раскипятившегося супруга.
И как в воду глядела: Владислав Алексеевич вдруг побагровел, расплескал, не донеся до рта, ложку и выплюнул все, что уже успел набрать, так что брызги полетели по всей кухне. Полина вскочила и схватилась за тряпку, убирать, ругая мужа, но тот замахал рукой и простонал:
- Поля... Поля... Сердце, ох, Поля....
Скорая приехала сразу и отвезла в горбольницу, где Владислава Алексеевича поместили в реанимацию и пока к нему не пускали, хотя и всячески успокаивали. Телефоны, естественно, оба забыли дома, а Полина так переволновалась, что даже не подумала о возможности позвонить сыну.
Илья подошел к врачу, побеседовал с ним коротко и сказал матери:
- Приступ, но обещают поднять на ноги. Пойдем домой, мама. Завтра с утра вернемся.
Он отвел постанывающую Полину в машину, отвез домой и уложил спать, напоив настойкой пустырника. Сам он заснуть не смог, долго глядел на луч от уличного фонаря, бегающий по потолку, и удивлялся, почему не приходит Таня, потом поднялся, пошел на кухню и заварил себе чай с мятой.
С чашкой чая он подсел к отцовскому компьютеру — старому динозавру, который давно пора было менять, но Владислав Алексеевич не разрешал, включил его и нашел в фейсбуке того журналиста, про которого ему написал двоюродный брат. Читал он до утра, морщился, думал, хмурился, опять читал, и прочитанное ему категорически не нравилось, обидно становилось и как-то совсем больно и тускло. «Ну, это уж совсем, - подумал Илья. - Да он параноик какой-то».
- Ты стал совсем седой, мой мальчик, - сказала ему Полина, когда утром он повез ее обратно в больницу.
- Это бывает, мама, - спокойно ответил Илья. - У некоторых мужчин ранняя седина.
В больнице им сказали, что ночью Владислава Алексеевича перевели в обычную палату, но недельку надо будет полежать, понаблюдаться, а потом можно забирать домой на