Калигула. Глава 22. Я еще жив.

почти не бывает. Раньше-то их больше было. Дней, когда смеялся властитель беззаботно с друзьями. Тоже бывали шутки, и порой весьма острые, да только не было этой вот желчи и раздражения. И усталости такой в голосе тоже. А что поделаешь?
Пошли к подземной галерее между дворцами. Настроил Калигула немало. И дворцов, и переходов. Аррунций давно заметил, как трудно императору пересекать большие площади, залитые светом. Как утомляет его пестротой и шумом толпа. Калигула отгораживался. Затенял, закрывал, застраивал…
Пошли за императором и остальные. Прежде всего, почти за спиной у них, выстроились преторианцы. Кассий Херея, Корнелий Сабин. Чего только вдвоем сегодня? Не терпится службу нести, соперничают? Перепутали дни? Впрочем, праздники. Народу всякого много. Не помешает и двойная охрана.
Следом двинулись сенаторы. Аспренат, Бальб, Азиатик… Их-то кто звал, какая служба? Выразить почтение и любовь? Никто ведь не поверит. Тем более принцепс. Ну да пусть идут. Не выгонишь же.
Попытался обойти гвардию телохранитель Калигулы. Из германцев, самый который дюжий. Говорил Калигула, что он сын вождя, самого того вождя, что Квинтилия Вара с легионами в ловушку заманил. И чего такого рядом держать? Он ведь руками задушить сумеет. Правда, на Калигулу смотрит так, словно тот сам Юпитер. С обожанием и преклонением. Так оно и есть, наверно, для германца. Вытащи такого из его глухих лесов, да в город, величайший из городов. Поставь между храмами, на открытых площадях, посреди толпы римлян. И то уж растеряется. Мало мы их на триумфах видали, что ли, дикарей этих! Сразу сморщивались, теряли в росте и весе великаны, как протащишь их за собой на потеху толпы. А когда их сам император к себе приблизил, император, покоривший их земли! Да что их земли, вся земля под нашими калигами!
Не пускают преторианцы телохранителя. Да и весь кельтский легион Калигулы оттирают в сторону. Вечная между ними тяжба. Германцы хотят одного: быть поближе к телу охраняемого ими императора. Да ведь преторианцы хотят того же! Она, гвардия императорская, на то и гвардия, чтоб охранять. Для того и существует. Обидно им, преторианцам, что император все чаще пренебрегает ими. Кассий Херея твердит, что безопасность правителя теперь уже не безопасность, а сплошная опасность. Если тот сам окружает себя кровными врагами своими. Только убедить Калигулу в этом невозможно. На все упреки Калигула отвечает одно: они-де со мной связаны насмерть. Не будь меня, что их ждет? Рабство, гладиатора судьба да смерть? А со мною рядом они люди, да какие! Я им не только жизни, я им дал уважение окружающих, хлеб дал и кров. Не враги они больше, и еще неизвестно, кто лучше, враг ли открытый, прирученный тобой, или друг заклятый…
Такие разговоры не по нраву гвардейцам. Вот и сейчас: оттеснили они германцев от императора. И за собой еще повели человек десять гвардейцев. Сенаторы тоже этому посодействовали. Недовольны германцы, но на сенатора с мечом не пойдешь. Даже если очень хочется. Улыбнулся криво дюжий дикарь, сын Арминия. Дал знак своим: обходите галерею, встречайте императора у выхода, в покоях. Отделилась большая часть отряда, резво побежала туда, куда велели. Будто бы и там преторианцы не выставили своих? Ладно, разберутся сами. Много охраняющих, так это не мало.
Прежде чем спуститься вниз, остановился Калигула. Поговорил с мальчиками. Это мимы, что сегодня представлять еще будут. Мальчики из азиатских семей. Калигула был восхищен их акробатикой уже раньше. И просил принять участие в играх. Император никогда не бывает зол с детьми. Пусть даже болит голова, а лицо все равно светлеет. Вот и сейчас: треплет одного из них по кудрям. Смеется над чем-то. А, мальчик ответил на вопрос, весьма бойко ответил. Кажется, Калигула спросил, может ли тот изобразить принцепса. Мальчик ответил, что может, и прошелся туда и обратно с видом весьма напыщенным. Словно и впрямь величие, ответственность взвалил себе на плечи, примерил. И рады оба до смерти. Кто еще заразительней умеет смеяться, мальчик ли юноша, взрослый ли мальчик Калигула? Отпусти его головная боль, он еще не так посмеется. Но боль повсюду с ним, и морщится цезарь, прикусывает губу. А что мальчишке, ему невдомек, он еще говорит, говорит по-гречески, громко, и заливается вновь. Калигуле вот не до смеха, но он тоже бы улыбается, улыбается из последних, наверное, сил…
Не успели сойти в галерею, как скользнула впереди тень. Этого-то не ототрешь в сторону. Имени никто не знает, так и говорят о нем: Тень. Была при Тиберии, стала при Калигуле. Лицом и статью римлянин, повадками истинная тень, человек этот никому не известен. Подозревают, конечно, что это глава некой тайной службы. Появляется, когда захочет. Исчезает, когда считает нужным. В последнее время чаще появляется, нежели исчезает. Одному ему ведомо, почему. Да Калигуле. Отчет Тень отдает лишь последнему. Говорят, правда, что видели Тень и в доме Клавдия, дяди правителя. Что там имеет постоянный приют эта загадочная личность. Но так говорят, а как оно на самом деле?
Вот и спуск. Ступеней десять вниз по мрамору лестницы. Вдали отсветы факелов преторианцев. Они расставлены по периметру, светить, охранять. Приветствовать властителя.
И вот тут! Десять ступеней прошли. Десять, может, двадцать шагов, тоже. Потом вдруг померещился Аррунцию шум за спиной. Краем глаза, повернувшись, успел он вроде захватить взметнувшийся лоскут сенаторской тоги. Обрушилась на него тьма, до того самого мгновения обрушилась, когда пришлось ему очнуться на полу галереи, и в смутном свете оставленных факелов разглядеть смерть. Кровь свою и чужую почуять. В страхе ползти, благословляя Фортуну за подаренную кем-то жизнь…
А пока Аррунций пребывал во тьме, разыгрывалась в галерее невероятная драма. Решалась судьба человека Калигулы и государства под названием Рим.
Обрушился на Калигулу удар меча, справа, между основанием шеи и ключицей. То ли рука дрогнула у Кассия Хереи: а что? Может быть! Не каждый же день приходится принцепса убить… То ли сам Калигула, почуяв опасность, сделал шаг вперед. Брызнула кровь от удара меча, но разве то рана, это еще не рана, а царапина. Вскрикнул Калигула. Обернулся Калигула. Смотрит в глаза Херее, а тот меч опустил, и тоже цезарю взглядом отвечает. Раньше-то, видно, не удалось им разглядеть друг друга. Вот теперь, в полутьме, в отсветах факелов спешат увидеть. Недолго, мгновение одно, а со стороны вечностью бы смотрелось…
Тот, что шел впереди, будучи Тенью, тенью и метнулся назад. Уже с мечом в руке. Да только расстояние между ним и императором уже большое. А на пути три гвардейца выросли. Те, что из боковой двери выпущены факелоносцами. Тоже мечи обнажили.
— Заговор! Защищайте принцепса!
Высекли мечи искры. Тень бьется с гвардейцами. Странно смотрелся бы бой, было бы кому взглянуть. Берегут преторианцы Тень. Отбиваются от его яростных ударов, и только. Нехотя так. Оно и понятно, может быть. Тайная служба имперской власти, она хоть и невидимая, но настоящая угроза. Император лишь верхушка, она же основание. Кому же хочется столкнуться с властью, что лежит в основании? Убьешь этого, так ведь они что грибы после дождя, и повсюду глаза и уши! Отомстят! Не страшнее даже и сами боги. Ведь о богах говорят, что они лишь вымысел красивый, давно говорят. Этот вот не вымысел, отнюдь. Он у постели Тиберия был, он и допустил смерть старика к его ложу. Есть приказ: удержать на расстоянии. Значит, надо держать.
Слышен рык германца позади императора. Время от времени зовет он на помощь на чужом Риму языке. Да разве германец в родном лесу, открытом воздуху и свету? Голос его глушит подземелье. А если и услышали что-то наверху, так преторианцев еще обойти надо. Много их с обоих концов галереи.
Этого не приказано щадить. Он весь в крови, и едва стоит на ногах. Но если не сражается сразу со всей десяткой преторианцев, так только потому, что нет места в галерее. По трое бросаются гвардейцы на дикаря. Не сейчас, так через несколько мгновений опустят мечи на его голову. Вот сейчас…
А что император? Он, который и воин, и гладиатор, и возница, и полководец, он, который не должен бы сдаться, как другие сдавались? Сын Германика, если бы только был он сыном Германика, и больше никем, уже не пристало ему сдаться!
Выбит меч из руки его. Слишком много противников, и все они знали выучку легиона. Все, даже сенаторы, что стоят тут. Это Рим, и воинов тут много. А император один. Один против сенаторов стоит принцепс. И вот уже кричит Корнелий Сабин:
— Hoc age[19]!
Так говорят, когда приносят жертву. Он, цезарь, жертва для этих людей.
Кассий Херея смелее других будет. Обида гложет преторианца. Обида ведет за руку. Он заносит меч…
И снова удары мечом. Корнелий Сабин. И еще. Кто там еще был обижен?
— Бей еще! — слышен чей-то крик.
Принцепс упал. Отступили убийцы. Слышны крики снаружи галереи, и уже бьются на выходе преторианцы с германцами. То ли шум все же долетел до ушей телохранителей, то ли некто с того конца добежал, не видно, дескать, принцепса, мы пробиваемся, бейтесь и вы…
— Уходим!
Открыта боковая дверь, потайная до сегодняшнего дня.
Есть куда уйти, и убийцы один за другим ускользают, уходят.
Но придется остановиться. Придется вернуться. Принцепс встает в полный рост, тот, кто был убит ими неоднократно. И меч в руке его. И если кричать он уже не может, то все же слышно им, как он говорит.
— Я еще жив!
И в этой фразе — насмешка. Гордость собой. Вызов.
Не стерпеть этого Кассию Херее. Он долго терпел. Не только насмешку. Он, человек порядочный, верный, мужественный… Он так долго терпел свой собственный страх! Лелеял, уговаривал, взращивал. Как всякий, кто с пиететом относится к себе самому, не раз шептал, куда-то внутрь: «Погоди немного, не сегодня, сегодня опасно. Настанет день, и ты отомстишь!».
День настал. А император жив, и все еще насмешлив!
И осторожный трус в Херее умер. Сегодня, в мгновение это умер. Чтобы там ни было впереди, Кассий Херея больше не боится. Он готов ответить за все! Сейчас только сотрет улыбку с ненавистного лица. Главная задача на сегодня, на завтра, навсегда: чтобы обладатель мальчишеской этой улыбки был мертв!
Меч нашел себе пристанище в глубине тела Калигулы, в области сердца. Был выдернут обратно Хереей. Император упал без стона, без вздоха. Навзничь, лицом вниз. Отбросил меч легионер. Больше он не понадобится. Вряд ли можно дважды сделать благое дело. Такого значения, нет, нельзя…
Мгновение только и смотрел на дело рук своих. Звал его Корнелий Сабин. Волновался друг: наступали на пятки германские телохранители. Слышны были они уже: не только голоса, но мечи. Ушел Кассий Херея в боковую дверь. Но осталась она незапертой…
Недолго простоял над императором и тот, кого звали Тень. Перевернул, коснулся шеи там, где бьется обычно жизнь. Здесь жизнь не отдавалась толчками, не билась. Выпрямился Тень. Громким был вздох, что вырвался из груди.
— Прости, — прошептал. — Не мне, но Риму! Я всегда за Рим! Тем более, что уже все равно опоздал.
В поле зрения бегающих его глаз оказался меч Хереи. В крови императора, грозное орудие убийства. Покачал головою Тень. Осторожно взял меч за рукоятку. Укрепил на поясе. Рядом со своим. Постарался прикрыть складками