- Я понял тебя. Но скажи, зачем тебе это? Для чего?!
- Хм-м-м... У меня есть план, старик! Ты ведь знаешь, достаточно сдунуть одну песчинку, что бы обвалить целый бархан.
- И что, этот твой маг-сумасшедший и есть та песчинка?
- Возможно... Возможно...- гость снова повернулся к окну, отрешенно глядя на город.
- Я не сомневаюсь в твоей мудрости, друг мой, но кажется мне, что ждут нас не малые беды. И... Может откроешь мне, недостойному, зачем тебе эта игра?
- Ты прав, Ханнан! Жизнь — это игра, в которой правила пишутся кровью, а ставки в ней — судьбы народов!
- Ты не ответил... Ну что же, я так и думал... Я знаю тебя уже больше пол-века и ни разу ты не ответил на мои вопросы. Ни тогда, когда малолетним юнцом я случайно увидел, как ты исчезаешь и вновь появляешься из ничего. Ни теперь, когда я уже глубокий старик, а ты тот же, молодой и здоровый. Время, сметающее города и царства не властно над тобой. Скажи, может ты и есть бог?!
- Ты рехнулся, старик! - молодой человек наклонился, приблизив глаза вплотную к глазам Ханнана, - Я может и не совсем человек, но уж точно не бог! И запомни, старик, ты, твой народ, этот город... Вы все, живы лишь потому, что тогда, пятьдесят лет назад, ты поклялся мне в вечном молчании. Когда подглядел за мной, я хотел убить тебя сразу, но передумал. Не разочаровывай меня сейчас. Тебе есть, что терять! Тебе и людям твоим,- он выпрямился и, улыбнувшись, похлопал Ханнана по плечу.
- Не бойся! И сделай, как я велел. Прощай, Ханнан, мир тебе, - молодой человек повернулся и зашагал к двери.
- Да! Чуть не забыл! - он рассмеялся, блеснув сахарно-белыми зубами, - Ты это, поосторожней с наложницами-то, загонят ведь!
*гой – презрительное название не иудеев
*зелоты – в древней Иудее участники движения сопротивления Римской власти
*симла – плащь из квадратного куска ткани типа пончо
*эфод – облачение первосвященников
*цадик – руководитель и оракул в житейских делах, имеющих огромную власть над совестью верующих.
*сикарии – «партизаны», сика – кривой кинжал.
ГЛАВА 4
Передовая ала* вынеслась на вершину холма Скопус и после минутной остановки устремилась вниз, к широко распахнутым створкам Женских ворот. Немного погодя, на вершине показались первые декурии* солдат. Побуревшие от пыли красные плащи, лес копий, тяжелые, в рост человека, щиты, они остановились, поджидая остальную колону. Едва заслышав глухую дробь барабанов и повизгивание флейт за спиной, солдаты разошлись по обеим сторонам дороги и замерли в шеренгах на обочинах. На холм поднималась основная часть войск. Десяток одетых в белые короткие туники мальчишек-оркестрантов задавали ритм. За ними, сжимая в побелевших от напряжения пальцах тяжелые древки значков легиона, прошли знаменосцы. И наконец, на холм взобралась, запряженная четверкой серых коней, колесница префекта иудеи — Понтия Пилата. Пятый манипул* четвертого легиона Феррата прибыл в Йерушалайм на праздник Пасхи. Сидевший в квадриге человек не стал выходить, дабы насладиться величественной панорамой с вершины. Он обвел горизонт сонным взглядом полуприкрытых глаз и ткнул вызолоченными ножнами меча в спину стоящего перед ним возницы, приказывая двигаться дальше. Колонна промаршировала под сросшимися кронами олив долины Кедрон. Пропылила мимо величественных развалин гробниц Адиабенны, пурпурной гусеницей вползла через ворота в Нижний город и потянулась наверх, к нависшей над всем громаде крепости Антония.
*****
Иосиф Каиафа был чрезвычайно худ, сутул и обладал желчным и неуживчивым нравом. Во всех и во всем он видел посягательство на свое величие и исключительность. Единственным человеком, к советам которого он прислушивался, был его тесть - Ханнан. Нет, не потому, что он уважал его суждения и мудрые мысли, Иосиф просто боялся этого старика. Обласканный самим Сирийским легатом Вителием, Ханнан сосредоточил в своих дряхлых руках немыслимую власть. Он мог возвеличить любого, назначив первосвященником, а мог бросить в пучину несчастий, отобрав все, а иногда и саму жизнь... Старая сволочь! Иосиф вскочил с низкой лежанки и принялся мерить шагами розовый мрамор полов своего просторного кабинета. «Он говорил, что придется казнить зелотов... Откуда ему это известно? В какую игру он хочет меня втравить?» - Напряженно думал первосвященник. Каиафа остановился перед висевшим медным диском, в богато изукрашенной резными завитушками раме, и, взяв колотушку, резко ударил в гонг. Еще не замер звук, как дверь отворилась, впустив человека в коричневой тунике слуги.
- Жду приказаний, машиах* - склонился в поклоне слуга.
- Что нового в городе, Яков?
- М-м-м...- человек на минуту задумался, - Все как обычно, машиах. Народ прибывает на праздник. Улицы забиты, базары полны. Идумейский патруль прихватил каких-то сикариев, в районе Овечьего рынка. Что же еще... Да! Только что приехал Пилат, говорят, с ним чуть не целый манипул. Они вошли в крепость Антония.
- Как настроения толпы?
- Твой народ в ярости, о машиах!
- Что так?! - Каиафа уставился на слугу.
- Язычники принесли с собой идолов!
- Что!!! О, Элоим! - первосвященник схватился руками за голову.
- Где эти идолы?! Какие?!
- А-а-а... Ты же знаешь, машиах, они носят богопротивные фигуры на палках, перед войсками.
- Да будут они прокляты во веки веков! Да падут на них казни египетские, на них и их потомков! – Каиафа, задыхаясь, брызгал слюной, - Элоим! За что насылаешь позор на нас и святой город?! Зачем позволяешь осквернить праздник Пасхи!- он заметался по комнате.
- Яков, мои носилки! Я еду к Пилату! Быстро!
Когда-то, бастионы Бира охраняли покой Хасмонеев. Сейчас же от них не осталось и следа. Ирод Великий, срыл старые стены, воздвигнув на месте древней твердыни неприступную крепость. Он дал ей имя — Антония, в честь ближайшего друга, незабвенного триумвира — Марка Антония. Четыре мощные, квадратные башни были видны из любого конца святого города. Они нависали над храмом, Форумом, домами и рынками. Тщательно отполированные мраморные плиты, словно чешуей покрывали скалу и основание крепости, делая невозможным попытку взобраться на стены. Внутри крепостного двора с легкостью мог разместиться целый легион. Закрытые галереи, каскады лестниц и коридоров, роскошные термы и гигантские склады, забитые провизией и оружием — крепость была неприступной и вечной, как само время.
Префект Иудеи лежал на широкой мраморной скамье, расслаблено свесив полные руки. Худой и жилистый массажист-египтянин втирал в дородное тело префекта масла благовоний, а тоненькая, будто тростинка, фракийская рабыня подливала тягучего красного вина в тяжелую золотую чашу. Пилат потянулся за чашей, постанывая от удовольствия, когда в помещение термы вошел караульный солдат. Ударив себя кулаком по левой стороне панциря, он доложил:
- Всадник*, пришел Каиафа, просит принять его.
- Что нужно этой склочной обезьяне? - Пилат отхлебнул вина.
- Он говорит что-то важное и ...не уйдет пока не увидит тебя.
- Клянусь Юпитером! Эти обрезанные павианы в конец распоясались! Пусть ждет!
Солдат повернулся на месте и уже зашагал к выходу, как был остановлен префектом. Расплывшись в ехидной улыбке, Пилат хитро сверкнул глазами и поднялся со скамьи:
- Хотя нет! Зови его. И вот еще что, пусть принесут свинины, да пожирнее! Хе-хе-е...- он мелко затрясся в смехе, потирая руки.
Каиафа стремительно вошел в помещение термы. Пар от бассейнов с горячей водой мелкими каплями осел на лице, сотнями бисеринок блеснул на налобной золотой пластине и богатом шитье тяжелого эфода. Он огляделся, отыскивая в банном пару того, ради которого и пришел в оскверненное место. Пилат возлежал на низкой, причудливо изогнутой золоченой лежанке, небрежно набросив край простыни на бедро. В одной руке он сжимал тонкий, безумно дорогой стеклянный кубок, в другой — большой, сочащийся жиром кусок свиного бока. Две обнаженные нубийские рабыни, стояли словно статуи, по сторонам от лежанки, сжимая в руках запотевшие кувшины с вином.
Первосвященник застыл в онемении. Его и без того длинное и худое лицо вытянулось, а костлявые руки сжались в побелевшие кулаки.
- Ам-хам... Каиафа! - прочавкал набитым ртом префект и замахал рукой с зажатым в ней куском мяса, приглашая подойти.
- Мир тебе, первосвященник! Сесть не приглашаю — не на что, да ты и не сядешь, не так ли? Так чему я обязан радостью лицезреть тебя?
- И тебе мир, префект... - с трудом выдавливая слова через стиснутые от злости зубы, произнес Каиафа.
- В нарушение эдиктов Вителия, ты внес в Йерушалайм богопротивные идолы. Ты осквернил святой город, префект! - задыхаясь, выкрикнул первосвященник.
- А эти, твои языческие... - его гневный взгляд упал на обнаженную грудь рабыни и Каиафа, поперхнувшись, уставился в пол.
- Ха-ха! - весело рассмеялся Пилат, - Чего засмущался, праведник?! Боги создали эти прекрасные тела для услады и продления рода людского. А боги, даром ничего не делают! Клянусь Венерой! - и префект звонко шлепнул ближайшую рабыню по заду.
- Ну а теперь, к делу. - Смахнул смех с лица Понтий Пилат.
- Ты не рехнулся ли часом, Каиафа? Это, какие такие идолы? И как ты смеешь, иудей, называть так, знаки непобедимого легиона Феррата? Легиона самого цезаря?! Да продлятся годы его и да будут благосклонны боги! Я вижу, возомнили вы тут о себе... Но я напомню! Для того и поставлен несравненным Тиберием Августом во главе этой вонючей провинции!!! И еще запомни, я не знаю такого города — Йерушалайм! В провинции великого Рима - Иудее, есть город - Элия Капитолина*, понял ли ты меня!
- Ну что же, я запомню! Но и ты запомни, всадник, сегодня же я отправлю письмо наместнику в Сирию! И в нем, я подробно опишу, как ты нарушаешь его эдикт...- начал было говорить Каиафа, но был перебит Пилатом:
- Ага! Ты только не забудь упомянуть зелотов, покрываемых тобой! Тех самых, что злоумышляют против божественной власти цезаря! Кстати! Мне доложили, что тут отловили нескольких. Так вот, Каиафа, «властью меча»* данной мне цезарем, я приговариваю их к смерти! Как убийц и мятежников! Ну... - и тут Пилат в притворном смирении склонил голову.
- Ну, если только Синедрион сочтет возможным подтвердить мое решение. И не отпустит мятежников с миром...
Каиафа поднял глаза и внимательно посмотрел на префекта.
- Синедрион рассмотрит деяния их... - тихо промолвил он.
- Вот и славно! Да, если это произойдет, то казнь я думаю назначить на... - Пилат почесал рукой в затылке.
- Думаю... на четырнадцатое число, этого месяца — ниссана.
- Это же первый день праздника Пасхи! Народ...- оторопело начал Каиафа.
- Ах! Друг мой, ну какие нынче праздники!- снова перебил его Пилат,- Забота о благе Рима, вот наша с тобой задача! Не так ли, первосвященник? Не смею задерживать более, мир тебе, Каиафа!
Как-то разом осунувшись, первосвященник повернулся и двинулся к выходу из терм под заливистый смех префекта и взвизгивание его рабынь.
*****
Подгоняемые ударами тупых концов копий, арестованные были выведены с территории Овечьего рынка. В окружении конвоя они направились вверх по кривым улочкам, к маячившей вдалеке белокаменной базилике. Максим с трудом передвигал ноги. Адреналиновый шторм рукопашной развеялся, и
Видимо у Агасфера было богатое прошлое), так что с Вас причитается. Делитесь: чего достигли в поисках?