03 Гендер Армс. Луковое счастье

– Я тут, луковка, решаю, где ост, где вест, а не стрелка на компасе! И не ты, Луковая Стрелка! Куда скажу, туда всё и развертается, и осы и кастраты развертаются туда. Потому что я тут главный норд и зюйд! Я тут, вашим недоделанным языком выражаясь, разрулящий рулющий... Рулевающий... Рулевой?.. Как правильно? Кратче: я тут как всю жизнь рулил, так и дальше рулить буду!
Целует в шею. Щекотно целует и дует в затылок.
От амфибий развилась цивилизация, на Хвоще кораблей с рулями отродясь не мастерили. Плоты с шестами, лодки на вёслах, канатные переправы для грузов, такое имелось.
Омела, дразнясь:
– Бубубу-ду! Боча, ты гребёшь, а рулю я!
Спор грошовый из-за каких то грядок. Куда с ними зарулить: под южную или восточную стену.


Светлым лучом из дубовых дверей запрыгнувшая ему на колено, Омела упрямилась, но на серьёзный разговор не шла. Вечер, набегалась. Всё «монастырское» хозяйство, все распоряжения кастратам – на ней.
Да больно-то ему серьёзного тона и надо. Ему – пощупать луковки под хитончиком, сладким девичьим запахом подышать. Ну, а после ужина, не торопясь, перейти к дальнейшим, вдумчивым забавам…
Что спорить с осой, с луковкой? По-крупному Бондарь с раннего детства без советников обходился, а по мелочи Луковая Стрелка всё едино, переспорит!..
– Вертушка, беспокойная оса! Пока не потрогаю, не отпущу!
Лямки передника на хитончике, их долой… Потянуть завязку на воротнике... Расшитые розовым, чашечки лифа спустить до пояса... А вот и они, голубки... Тёплые, живые, дрожащие.


Кукольные плечи в мозолистых лапах. Боча развернул маленькую хозяйку к себе и поцеловал, как хотел, полнокровно, в губы. Жалея о том самом, что любил в ней: кротости глубиной, как озёрный омут. Что там за черти рогатые водятся? Чего злоумышляют?
Не вспылит, но не вспыхнет. Смирилась? Ненавидит? Считает его за зверя? Планирует бегство или месть?
Игрушка, кожа фарфоровая. Шёлковые, гагачьим пухом наполненные прелести. Подросла, вытянулась немного. Кисти рук узкие, словно ветки ивы, его корявую, мозолистую лапищу держат. Умереть не жалко, глядя на неё. Мила и есть Мила. Однако ж... – упряма. Как барашек упрётся лбом – не сдвинешь, обходи!


Из «луковок-наложниц» земного типа, Омела была первой и единственной доставшейся Боче Бондарю насовсем. От перепродажи «приёмными родителями» её спасла накладка: миниатюрность. Когда Бондарь утащил её ради последнего дня плотских утех к себе на остров, Меденжеры решили, что Омела умерла. Боча решил, что раз они не требуют вернуть девушку, то можно и не отдавать.
На острове Мила опомнилась, успокоилась и взглянула правде в глаза: её выкормили как поросёнка, чтобы продать на муки и смерть.
Осмыслила и такой факт: аборигенное существо, в чей власти она оказалась, как минимум не желает ей зла, воспринимая ситуацию за совершеннейшую норму.
Безусловный рулевой своему островному хозяйству, один из старейшин Хвоща, Боча Бондарь находился в искреннем неведении о брачных ритуалах, запретах, нормах других планет и времён. Его патриархальный взгляд на проблему выражался двумя словами: стерпится – слюбится.
Боча выслушал Омелу, не возражая, допустил, что в мире бывает по-всякому, но…
– Это у вас там всё с ног на голову! О чём спрашивать луковку, осу? Если её можно взять, то её можно взять! Если нельзя, значит – невозможно, время не пришло. Не оса и не оселенец выбирают, с кем, когда бёдрами сойтись. Случай и время. Дождался, поймал, дави пестом, твоя! До сока толки её, пусть хорошенько постонет, на год вперёд запомнит тебя! Понравится, через год сама прилетит за добавкой! А кратче: хозяйство выбирает. Такое, – Боча сжал кулак, – крепкое хозяйство, в котором на всякий день есть, чего пожрать. Есть огород? Есть поле? Сад с яблонями? Тогда и осы заведутся! Скажи ещё, ненормально и кастрировать сыновей!.. Отпускать их что ли? Обороняться от них потом? Пусть лучше у меня на огороде работают, чем их поймает на воровстве и кастрирует кто-то чужой! А Хвощ невелик, островов на всех не хватит!
На Хвоще дочерей оставляют себе, как наложниц, но не всегда. Трусливые, нищие хозяева продают дочерей, откупаются ими, стремясь умилостивить грозного соседа, опасаясь потерять землю и быть кастрированными, что означает скитания и голод либо переход в касту рабов.


Мужчины Хвоща – «оселенцы» ведут оседлую жизнь.
Женщины – «осы» кочуют.
Дикие, бродячие осы… Жуткий норов, гудящие голоса, осиные талии. Вместо костей – пористые хрящи, лёгкие, гибкие тела. Мёд не собирают, только «жалят» - царапаются.
Перепончатые, маневренные крылья позволяют осе планировать против ветра и с высоты.
Осы выделяют вещества, обеспечивающие им «незримость» на полгода – блеск на коже, который хитро повторяет и отражает пейзаж. В упор не заметишь. Под воздействием гормонов, через полгода эта смазка меняет свойства, мутнеет, привлекает самцов.
У них тоже есть сходная маскировка. Служащая для охоты на ту же осу, она действует часов шесть. Зачем больше? Выследить, подкрасться.
Женщины Хвоща имеют острейшие когти, для оселенцев – главная печаль.
Размножаются осы яйцами, хотя по форме, это скорей разновидность куколок, без стадии гусеницы. Есть хорошие матери, есть кукушки. Оселенцы – заботливые отцы.


Кастратов на Хвоще много, оселенцев – хозяев, мало. Владения их разнесены на расстояния, сколь можно, большие. Добротное хозяйство, это целый остров. Хозяин всегда один, окружён только наложницами, кастратами и детьми.
Боча Бондарь – крупный землевладелец, бука, затворник даже по местным меркам. А зачем ему выходить? Соседей пугать, хе-хе... Чего у него в хозяйстве не хватает? Дикорастущего: грибов да ягод. Новой осы гибкого тельца. Ещё – кофе, это да.
Отвоевав остров, риф или хуже – нору на большом острове, оселенец ловит столько наложниц, сколько может себе позволить. Хорошую самку поймать, то есть непривередливую в еде и смирную, которая не пытается изодрать тебя в хлам при каждом удобном случае – большого труда и везения дело.


Для обозначения женщины в патриархальном языке Хвоща нейтрального слова нет.
Осы, готовые к совокуплению, называются «луковками», потому что, они готовы, но не прямо сейчас. Точный момент в полугодии уловить сложно. Будучи пойманы, сопротивляются, дерутся. Будучи взяты в плен, долго не могут смириться, плачут. И от них наплачешься! Но пока жаришь луковицу, она мягчает, делается сладкой!
Но не соитие – проблемный момент для наложниц. Плохо, когда привязывают за шею, летать свободно не дают. Но хуже всего, когда ос много, а еды мало! Начинается ревность, склоки. Последнее дело, если хозяин держит осу на привязи ради трёх сладких дней в году, прокормить толком не может, но жадничает обменять или отпустить!
До соседних островов от хозяйства Бочи Бондаря расстояние непреодолимое для осиных крыльев, но и без того его сады, огороды и щедрость позволяли не держать луковок на привязи.
В хозяйстве, сказать прямо, пользы от ос немного, из-за когтястых, неумелых рук и ничтожной склонности к труду.
Бондарь ворчал:
– На том спасибо, что клубнику воруют сами! Не ленятся! Не требуют в рот по ягодке класть!
Рисовался, количество луковок – его гордость, не говоря о количестве грядок и сортов клубники.


Осы – собирательницы, могут делать грубую работу, шерсть озёрных барашков трепать, вычёсывать, пуховые корзиночки хлопкового василька разбирать, из репья валять обувку и всякий войлок.
Зато, в отличие от кастратов, довольные своим хозяином, луковки в драке за территорию оказывают ему серьёзную помощь. Но к захватническим рейдам не присоединяются, справедливо полагая, что оселенец, который свой остров обустроить не сумел, и отвоёванный приведёт в запустение. Они скорей перебегут туда, где хозяин рачительней и щедрей.
В целом, ос, готовых мириться с неволей ради вкусной еды, ничтожное число. И те, что пробуют, убегают бродяжничать, года не прожив.
Между собой оселенцы взаимодействуют ради обмена промысловыми товарами. Редко. Осторожно.
Стычки крайне жестоки, компромисс им не нужен. Захват чьих-то владений – рядовое событие. Общий принцип: не лезь в мои владения. А если не знаешь их точные границы, то для надёжности и близко не подходи. У них вооружённый паритет.


Вот над чем Омела – распорядительница, маленькая хозяйка…
Двухэтажный дом-крепость каменный.
Приземистые срубы: амбар, сушильни для ягод и травы, кузница, ткацкая мастерская, войлочная... Прямоугольники грядок, грядок, грядок… Плодовых деревьев, лугов, аптечных лужков и клумб.
Лабиринт огородов. Ограды из кустарника, чьи шипы неспроста назвали «когтями сладкой луковки». Ягоды чернильного цвета тоже неспроста зовут «губками сладкой луковки», ягодки – нектар.


Осы предпочитают кучность и высоту.
Над островом возвышалось здание колокольни с независимыми входами, подобным дырам ласточкиных гнёзд. Там обитали луковки Бондаря, большую часть времени незримые, растворённые в пейзаже.
Они кучковались, гудели, ссорились иногда, дразнили кастратов, объедали огороды и с нетерпением  ждали каждодневного цивильного ужина. Немного мастерили, огородничали в охотку. Отдавались хозяину.
Не велев их гонять и ругать, Боча требовал только:
– Следи, чтобы не сожрали всё окончательно!
Особенно из сладких плодов, идущих на зимние припасы.


Между всем этим Омела носилась день за днём, невольница и хозяйка. Шустрая оса, исполнительная, подобно кастрату, в таком же чёрном хитончике до пят. Координировала, следила, исправляла, планировала. Садовничала, когда выдавался денёк, собственноручно. В остальном работали сыновья-кастраты Бондаря и рабы-кастраты, враги, которым повезло выжить.
Боча Бондарь для любой вменяемой осы – мечта! Остров его – громадный, порядок – идеальный, еды – завались... И что выясняется?


У Омелы в громадном хозяйстве Бочи Бондаря у одной имелся интернет. Луковки и кастраты безграмотны, самому Боче – сто лет не надо. Омела училась и свободно гуляла в сети. Но только по сохранённым копиям, без обратной связи. Ретранслятор на орбите наружу пропускал запросы поисковиков, на Хвощ – всё, кроме интернет-почты. На Хвоще кое-как работала допотопная внутренняя и внешняя телефонная связь. Положение обусловлено статусом заповедника.
Не один вечер просидели, пока Омела научила его пользоваться переводчиками с иных языков планет круга Терры.
Громадный, сгорбившийся он просиживал перед монитором вечер за вечером, пока однажды не распрямился и не сказал с упрёком:
– Мила, луковка моя, ты – врушка. Для осы простительно, а всё ж таки, это нехорошо.
– Почему?
– Норма. Я прошёлся по сотне веков, по сотне цивилизаций и скажу тебе, с меня хватит. Как у вас на планетах луковок берут и брали, как с дочерьми обращались, я поглядел... На Хвоще, узнав про такое, оселенцу оторвали бы голову. Не осы, так другие оселенцы. Вот не спорь, вот сейчас не спорь! Я, видишь, зарубки на столешнице ставил? Справа, где спрашивали луковку, чего она хочет, слева, где нет. Тебе видно соотношение? Купил я тебя честно? Честно. Кормлю досыта? Досыта. Всё... Заморочила мне голову.
Сверкнув глазами из-под густой, до носа чёлки, Мила совершила в уме исторический культурный экскурс и тяжко вздохнула, удивившись самой себе. Боча умный. С чего