Ормус. Начало Мистерии.

приходили, следовало подготовиться к приёму незваных гостей. Азарт завладел Ормусом.
Вначале рукав коридора, куда он попал, шёл достаточно круто вниз. Место окончания идущего вниз коридора, переходящего в верхний, небольшая площадка, где он передохнул несколько мгновений, показалось ему подозрительным. Очевидно было, что под его телом не относительно гладкий известняк, в котором продолбили коридор, а нечто возвышающееся, искусственное — не замурованное ли отверстие? Это могла быть шахта, ведущая к саркофагу. Ормус стал старательно исследовать пальцами поверхность площадки, ища зазоры. Длинные, чуткие пальцы его вскоре наткнулись на небольшую трещину. Он вынул свой нож, вставил его в обнаруженный зазор, надавил. Массивный каменный монолит, снаружи покрытый слоем извести, приподнялся. Он с трудом поднял его и отвалил в сторону. Даже его зрения не хватало для того, чтобы увидеть, что находится внизу, но осязание подсказывало ему, что под ним — глубокий ход. Пришлось поджечь небольшой факел. Шахта ещё не была полностью отрыта, на дне её всё ещё был песок. Это успокаивало — значит, никто до помещения пока не добрался.
Потом пришлось ползти вверх, под довольно большим углом. Идущий вверх рукав коридора привел его в помещение, которое, судя по всему, было залом для совершения заупокойных ритуалов. Насыпь из песка у одной из стен, почти закрывшая последнюю, её натаскали сюда грабители. Ормус вздрогнул, и тень его Страха вновь явилась перед ним. Запах благовоний, запах бальзамировки, запах смерти исходил от песка. В эту минуту он ощутил трепет собственного тела, сердце забилось быстрее, он услышал блеянье, и ощутил когти на своей шее, и стал задыхаться...

Видеть в темноте, перемещаться по узким коридорам его научили давно. Это было одним из моментов обучения стражей Долины Царей. Их, всё ещё маленьких тогда, на несколько дней замуровывали в теснейшие помещения наподобие склепов, с минимальным количеством пищи и питья. Маленькие узники не имели возможности выпрямиться, встать на ноги. Несколько дней всепоглощающего ужаса, с необычайно обостряющимися зрением, слухом, но самое ужасное — воображением. Видеть учишься даже не глазами, а всем телом, каждой частью его, всем сознанием. Если выжил после первого такого испытания, есть шанс на последующие — только подлиннее сроком. И осложнённые — к игре собственного воображения, к ужасу собственного сознания, рисующего кошмары, добавлялись световые, а чаще — звуковые раздражения, самые разные. Мелькание света в появляющемся в стене оконце. Шипение змеи. Звуки падения, бряцания оружия. Отзвуки пения, какого-то неземного звучания, от которого озноб по коже, а бежать некуда… Как он перенёс всё это, не умерев от страха однажды, не сойдя с ума — трудно сказать. Но выжил, перенёс. Страх стал его второй сущностью, и вырос до размеров великих пирамид. Только Ормус знал, как разросся в нём Страх, и какое мерзкое существо, какая тварь живет в нём, но предпочитал молчать об этом. Лукавил с самим собой иногда, когда получалось.
Но сейчас перед ним была известняковая комната значительных размеров, украшенная по углам каменными колоннами и покрытая широким карнизом. Необычен был потолок с гроздьями винограда, образующими выступы и впадины. Насколько мог увидеть Ормус, обитатель гробницы был довольно молод, когда распростился с жизнью. Хватило взгляда на статую, изображавшую его. Усопший стоял на коленях, держа перед собой на вытянутых вперед руках храм. Статуя была деревянной, поэтому не представляла интереса для грабителей. Это был осмолённый кедр. Множество веков назад жрец Анубиса провел церемонию отверзания уст, в последний раз прикоснувшись ко рту мумии энзом[3], произнеся благословение. Тогда же статуя была покрыта горной смолой. Это спасло её от посягательства времени.
Ормус не стал углубляться в историю молодого человека. Был намек на то, что Сенемута — так звали погребенного, — погубила любовь. Что он был зодчим и строил храм… Но дольше заниматься историей усопшего Ормус не стал. Комната была последней открытой частью гробницы, и лучшим местом для ожидания грабителей. Не услышать в ней шума проникновения в гробницу он не мог. На стене, полузасыпанной песком, он увидел незнакомое ему изображение — сидящий мужчина со свитком папируса в руках уверенно и благосклонно улыбался Ормусу.
Оставалось ждать. Это он умел. Он прилёг у стены, закрыл глаза. Через несколько мгновений его уже не было здесь. Он лежал на песке у моря, берег был залит солнцем, Ормус слышал плеск волн и наслаждался теплом. Потом он уснул. Эти долгие часы ожидания пролетели для него как одно мгновение. И шаги в отдалении, и ощущение человеческого присутствия разбудили его сразу после того, как он уснул.
Их было двое. Они как тени проникли в коридор, и направились к площадке. Ормус не спешил. Сбросил хитон, оставшись в подобии набедренной повязки. Проверил ножи, закреплённые на поясе и на ногах. Стал вблизи входа в нисходящий от него рукав коридора, прислушиваясь. Первый грабитель уже подходил к площадке. Второй шёл, осторожно продвигаясь вперёд, держа, по-видимому, руку с факелом на весу и освещая путь. Слишком близко к площадке подползать он не решался, не в его интересах было так рано обозначить свое присутствие. В ход пошла лопата, стало ясно, что скоро появится лишний песок, его потащат в комнату, где будет ждать Ормус. Здесь и надо было встретить гостя, сгибающегося под тяжестью песка. Он вернулся в комнату и встал у проёма. Однако страж Долины не принял в расчёт человеческой лени.
— Песка немного, мы хорошо постарались в прошлый раз, верхушка плиты видна, копнул пару раз, она показалась, — произнес один голос, низкий, с хрипотцой. Звучал он глухо, видимо, потому, что обладатель его находился в шахте.
— Привязывай к верёвке, — ответил ему другой голос, звонче и помоложе, как показалось Ормусу. — Подниму и не стану таскать далеко, тут и сброшу, чего с ним возиться. Давай, быстрее, уже близко, а вдруг мы уже богаты?!
И вот в коридоре, который должен был привести Ормуса к грабителям, стала расти насыпь. Стена песка прикрыла ползущего к ним Ормуса, очень близко подобравшегося к грабителям. А песок — это не гранит, достаточно сбросить верхушку насыпи, и можно будет метнуть нож. Стоящий у шахты грабитель был настороже, и Ормус, не видевший его, животным чувством ощущал это. Объяснить этого страж бы не мог, но чувствовал всей кожей истекающее от этого тела напряжение, готовность к обороне. Не так уж долго пришлось Ормусу ждать. Послышался крик из шахты:
— Всё, её можно отодвинуть!
Послышался скрежет разворачиваемой к стене и, по-видимому, довольно тяжелой плиты.
— Сбрось мне факелы, тут темно. Какая-то комната, пахнет смертью, друг, как я люблю этот запах, его ни с чем не спутаешь. Давай факелы, побыстрей!
Несколько факелов было сброшено напарником вниз. Их, по-видимому, зажгли, послышался треск и запах горящей ткани, пропитанной маслом. И через несколько мгновений раздался не крик даже, а визг обрадованной донельзя человеческой твари.
— Вот оно, вот, мы нашли! Вот саркофаг, а вокруг всего полно! Украшения, кубки, камни! Я богат, богат, богат! Я — вельможа, я чиновник, я — всё, что захочу! Всё куплю, всё!
Возможно, это "Я", произнесённое столько раз, не понравилось напарнику. Он не стал ничего говорить, но поторопился присоединиться к тому, кто так внезапно стал богатеем. Их радостные крики звенели из шахты, и, кажется, начинался делёж награбленного.
А работа Ормуса все еще не была доделана. Оставалось немного, совсем немного. Он скользнул по веревке вниз. Прижался к стенке, боясь, что мелькнувшая в проходе тень привлечет внимание. Ничуть. Обладание богатством лишило грабителей не только остатков ума, но и ощущения опасности. Краем глаза Ормус увидел взлетающие в воздух камни, в свете факела отбрасывающие свет от прозрачных зеленых или красных граней. Это было безумно красиво. Он не знал истинную цену божественным камням, красота же их была понятна и без знания стоимости. Великолепная игра красок была виной тому, что его взгляд лишь на мгновение задержался на светлом силуэте, вызывающе простом среди разноцветной россыпи неземного блеска. В дальнем углу гробницы стояла статуя, легкая женская фигурка...
Ормус медленно достал ножи из кожаных ножен, прикрепленных мягкими ремнями к голени. Его пальцы ласково, бережно прошлись по холодной стали его единственных, и при этом — верных друзей. На несколько мгновений он сжал их в своих в ладонях, два острых ножа, словно передавая часть своего тепла мертвому металлу острия. Сделав глубокий вздох, как перед погружением в водную бездну, приготовился к последнему для грабителей броску. Но в это мгновение когтистая лапа легла на его плечо. Ноздри явственно уловили запах смерти. Перед его лицом закачалась мерзкая морда Страха… Ормус уже не в первый раз ощущал свое единение с этим уродом. Он давно учился слышать свой Страх, у которого не было голоса. То, что Страх сейчас беззвучно предложил жрецу, напугало своей безумной жестокостью. И, однако, Ормус подчинился.
Он не стал задерживаться, порадовался, что от радостных восклицаний глохнут уши. Значит, его не услышат. Ормус подобрал инструменты, привязал их к поясу. Легко поднялся наверх. Все, работа его закончилась. И не пришлось прикладывать особых усилий, осталось только поднять перекладину и вытащить веревку. Под ногами стража лежала глубокая шахта. И стены ее были выложены гладким, отшлифованным камнем. Там, внизу, спешили снять тяжелую крышку саркофага, надеясь урвать еще, еще что-нибудь, теперь уже с самого мертвеца, не страдая угрызениями совести.
Ормус с трудом сдвинул тяжелую каменную плиту, закрывая вход в шахту. Обреченные внизу не сразу услышали это за треском факелов и собственными криками. Впрочем, какие-то глухие крики ужаса и стоны, он, возможно, и услышал, покидая коридор. Но это было неважно. Там, за тщательно заделанным им проемом интересного для него уже ничего не было. А здесь, наверху, занималась заря. Можно было насладиться восходом не виденного им уже двое суток солнца. Хотелось бы что-то поесть. У него было много свободного времени до входа в следующую гробницу. И это было самым замечательным из всего, не считая чувства выполненного долга.



[1] Чермное, или Красное море.


[2] Мемфис (греч. Mémphis, егип. Мен-нофр).


[3] У гробницы перед мумией совершали ритуал «отверзания уст и очей» — жрец прикасался к глазам, носу, ушам и рту усопшего особым жезлом в виде крюка (энз).