«Третий путь или Охота на овец - 2»

участие.
Из того, как был построен разговор, он понял, что процесс, в который его вовлекают, требует значительной доли доверительности со стороны его нынешнего руководства. Это льстило ему. Но для чего увольняться? А именно так был поставлен вопрос, в случае если он примет предложение. Разве не  может он контролировать процесс, оставаясь на своем месте? Нет. Связь предприятия со структурой, в которой он работает, не должна быть столь очевидной. Сейчас многие уходят с престижных мест, чтобы выжить. А если выживание к тому же связано со значительным  ростом благосостояния? Это уже другой вопрос, не правда ли? Министерство должно сохранить свою  командную роль в отрасли. А для  этого необходимо, чтобы оно было финансово состоятельно и не зависело исключительно от бюджета, который в ближайшее время едва ли будет хотя бы удовлетворительным. И что не менее важно,  люди ему – министерству -  преданные также  должны быть сохранены.
Парадокс, но именно сейчас, когда кризис  очевиден, открываются невиданные возможности. Законодательная власть еще не проснулась. Там еще полно романтиков. Но придет день - и он не за горами, - когда там не останется альтруистов, и время сочинять воззвания уступит времени делать деньги.
К этому времени надо быть готовыми.
В этой беседе он  принимал пассивное участие, хотя прекрасно понимал, что она, за своей видимой непринужденностью, обращена к нему в первую очередь. Иногда собеседники прерывались, чтоб выпить по рюмке, не слишком изощряясь в произнесении тостов. Он соглашался, делился  своими наблюдениями, чувствуя некоторую неловкость в присутствии своего начальника, обычно не ощущавшуюся им во время докладов и разговоров в кабинете  о делах министерских.  
В некоторых министерствах эти процессы уже идут. Но там превалирует больше забота о собственных карманах. Возможности раздаются – а сейчас раздаются именно возможности – родственникам, друзьям и так далее. Раздаются задешево. О государственных интересах думают мало, ну, или, скажем,  недостаточно. Недальновидно. Мы же видим этот процесс несколько по- другому….
«Обдумай предложение не торопясь, подготовь семью, хотя, сам понимаешь, в детали ее посвящать едва ли стоит.  «Бизнес…- шеф запнулся, произнося слово еще недавно в кругах, к которым он принадлежал, было едва ли не ругательным. – Это – законный бизнес, но не терпящий суеты и шума. Возможности влияния на законодательную базу, чтобы его законность не вызывала сомнения ни у кого, у нас есть». Он помолчал, оценивая, сказанное и добавил: «Не спеши, но и не тяни с решением. Организация процесса потребует усилий компетентных людей, его организацию нельзя доверить простым исполнителям». Слово «простым» он выделил в своей речи, как бы заранее причисляя его к  своему кругу. Как оказалось впоследствии причисление его к кругу избранных носило относительный  характер.
Роль третьего лица в этой встрече также была вполне определенной и понятной. За ужин рассчитывалось именно «оно», и это были отнюдь не наспех напечатанные заменители денежных знаков.
К разговору в семье он готовился тщательно. Преодолеть убеждение в значимости его места в министерстве – post советский синдром - перед материальными благами, которые сулила новая работа, было нелегко. Да и степень этих благ, он тогда едва ли мог оценить – а она, как оказалось, превосходила все мыслимые им тогда размеры.
Аргументы, которые  он приводил в семье, ему казались убедительными, но понимал, что только результат может убедить окончательно. Быть значительным в глазах окружающих, от пребывания на высокой должности мужа, для его жены в то время виделось более престижным, чем свобода от денежных затруднений.
Меньше  года работы на новом месте оказалось достаточно, чтобы семья переехала в новую трехкомнатную квартиру. После чего  даже намек на упреки об утраченных должностных позициях в Министерстве ушел из  разговоров в семейном кругу. Атмосфера вокруг менялась, что также содействовало корректировкам на уровне менталитета.
…………………………………………………………………………………
В те дни, он продолжал работать автоматически, но так же безошибочно, как и раньше.
К сочувствию, высказываемому  всеми сотрудниками, от уборщицы, до Генерального, относился сначала с долей благодарности, затем с внутренним раздражением. Однажды Генеральный подошел к нему в коридоре и, смущаясь, сказал, что надо бы поговорить, и что лучше после работы.  Смущение, которое он рассмотрел, говорило о том, что речь пойдет не о работе. Во всем, что касалось работы, Генеральный был неуязвим для проявления    каких бы то ни  человеческих чувств.
Но речь пошла именно о работе, хотя и в неожиданном для него аспекте. В кабинете Генеральный предложил ему закурить, и некоторое время, пытаясь перебороть себя, кружил вокруг его состояния. Потом остановился: «В общем, извини, но вынужден сказать… Тебе придется уйти от нас». Он воспринял сообщение без особых эмоций. Он и сам представлял себе, что  его карьера и перспективы потеряли смысл, от которых окружающий его мир вовсе не собирается отказываться, но совсем не ожидал именно тех аргументов, о которых услышал от Генерального.
Он поднял голову и посмотрел на Генерального. Тот отвел глаза в сторону. «Понимаешь,…я не справлюсь с проблемами, которые у меня возникнут, если ты останешься. Ты же знаешь, на чем и на ком  завязан наш бизнес. Родственники, знакомые, все связано - повязано. В общем как в лучшие времена… -  начальник  говорил, непривычно запинаясь и жестикулируя. Из разговора он понял, что на Генерального нажимают за его нежелание  отказаться от судебного разбирательства, за неуступчивость.  Он отнесся к участию Генерального в процессе травли без неприязни, тот не предлагал ему уступить, а просто предлагал уйти. «Если ты еще воспринимаешь наши отношения, я дам тебе рекомендацию на фирму к знакомому».  Он не стал становиться в позу и  в знак согласия кивнул головой.
Потом состоялся суд, его адвокат был настроен оптимистично, он нашел неких свидетелей, выступление которых должно было разбить линию обороны  обвиняемых, и показать произошедшее в истинном виде.
Но свидетели не явились.
…………………………………………………………………………………
К шоку от потери близких результаты судебного слушания добавили шок от безысходности и сознания собственной мизерности в этом мире, с которым, казалось, так удачно у него складывались отношения, беспомощности перед  стеной, которую олицетворяли  егО оппоненты. оН чувствовал себя  бессловесным  предметом,  неким  артефактом, который поставили на камине, и, не предполагая, что обездвиженный и бессловесный, оН может что-то чувствовать, ощущать, переживать.
Как ему показалось, егО оппоненты даже не испытывали по отношению к немУ неприязни. Лично к немУ… Им просто надо было перешагнуть все это, все произошедшее с ниМ при их участии. С их стороны это была просто некая неловкость, которую надо было … нет, не исправить, а скрыть.  
На процессе  закон,  должный выносить решение максимально формально в соответствии с Буквой, в нем прописанной,  был компенсирован прислонением друг к другу родных, друзей, близких обвиняемых.  Некая неартикулированная связь, перспектива взаимовыгодных отношений, взаимное понимание,  которое устанавливается всегда поверх и помимо каких-либо законов и формальных критериев, доминировали на процессе. В какой-то момент в зале суда  во время процесса емУ даже показалось, что они перемигиваются  друг с другом и с судьей.  оН перестал смотреть на участников процесса.
Этим взаимным обогревом и была компенсирована неразвитость социальной, гражданской жизни государственного новообразования, которое только начинало свой путь на политической карте разношерстого мира в качестве молодой демократии. Но принципы демократического злоупотребления служебным положением в  жизни молодой демократии уже действовали.
Очевидное было поставлено с ног на голову. Новая демократия жестко заявила о своей готовности  любыми средствами защищать своих сторонников – списки прилагались.  
оН переживал ощущения давнего сна,  зримость которого так и не была выражена пробудившимся в конце концов сознанием.  Сон и запомнился  противостоянием силы ощущения и отсутствием образности.  оН словно дышал воздухом из различных геометрических фигур, лишенных телесности, но, в то же время, колющие и режущие они входили в неГО  с каждым вздохом, наполняя и царапая легкие ощущением тесноты и беззвучного скрежета.
Тогда оН постарался поскорее избавиться от воспоминаний об этом сне. Навыков остановиться и осмыслить привидевшееся не имелось – жизнь живых беспечна. Ведь сон – это сон, это – сон, это – сон.…  Сон, видение могли что-то значить, а могли не значить ровным счетом ничего. Павлов в то время был ближе, чем Фрейд и иже с ним.
Чего не хватило тогда: сил, разума,  смелости, времени, наконец, чтобы оглянуться назад - назад ли? … а может время, которое мы пытаемся провести  течет к нам из будущего? - … оглянуться  на то, что остановилось, замерло, затаилось и понять, - что понять?-  понять раньше, чем  время перестанет иметь значение. А если бы и остановился, изменило ли бы это что-то?  В неясных, болезненных состояниях грезилось еМУ разрешение этой смуты.
Но вот сновиденье вернулось, неся  образность в избытке уже наяву, напомнило  о себе.  Недомысленное,  не понятое тогда – вернулось болью наяву, в той единственной тогда из известных еМУ реальностей.
…И оН ощутил свою вовлеченность  переживать эту боль  вечно лишь бы не заглянуть в корень страдания, в ситуацию, которую, очевидно,  сам же и создал,  и в которой всегда уже поздно.  
оН всегда  знал, что это может случиться. Но ведь, конечно, не завтра, не сейчас, НЕТЕПЕРЬ, а еще лучше НЕСНИМ и НЕЭТО. Надежда вела  еГО в дурную бесконечность…. Но с ней емУ было вполне тепло, уютно, и грязно, как в старом халате.
И в этом оН ничем не отличался от окружающих егО людей, которые  ведут  о страданиях бесконечные и бессмысленные беседы, обсуждают, кто счастлив, а   кто нет,   есть ли   законы   счастья-несчастья, удовлетворяя тем самым свою неизбывную потребность наделять мир  определенным порядком. Порядком,  при котором счастье или несчастье выпадает не в силу слепой прихоти судьбы, а в зависимости добра и зла совершенного человеком.
Может быть, несчастье случайно, и не связано с ниМ лично, оно не вытекает из того, как оН живет, что думает, что делает. Возможно,  ли вообще быть такое?  
У каждого есть в прошлом то, чего он не домыслил в себе, не доделал, прервал, не остановил, отложил на будущее…. «Они  - те, кто купили ближайшую  жизнь за будущую,  и не  будет  облегчено им наказание, и не будет им  оказана помощь».
И все это, оставшееся … темное, неминуемое… копится и участвует в независимости от тебя  в общем хороводе вещей в мире. … Копится,  растет, как снежный ком, который катится неспешно  чьим-то усилием по заснеженной равнине, и вдруг склон…
Ощущение  дурного сна не оставляло еГО на протяжении всего этого периода времени. «Этим не может и не должно все закончиться» -  чувствовал  оН для себя. Но так говорят многие, а потом жизнь берет свое.  
Впрочем, речь уже