Лебединое озеро (окончание)

людям «одной крови» возможность взлететь за лидером в манящее бесконечное сияние, уже не казалось Краснову чудом. Выполненная мастером работа, успешный титанический труд, объём которого трудно было себе вообразить, – вот что его восхищало. А популярные слухи о личной жизни композитора, поддерживаемые отворотом общества от семейных ценностей, представлялись пустыми попытками порочных людей оправдать собственные грехи.
Всё вместе взятое снова и снова приводило Краснова к размышлениям о тёмной силе, пытающейся управлять людьми. Сомневаться в её существовании, как и в выборе надёжного оружия защиты, можно было, только не слушая ни древних сказочников, ни современных мыслителей, ни своих предков. Но где источник этой силы, кто управляет конкретным злом: накопленная в земной ноосфере человеческая жестокость, самоорганизовавшаяся случайным образом, или нечто непостижимое, завёрнутое в понятие сатаны? – вот что было ему интересно.
Ещё он думал о том, что в древности только единицы способны были осознать себя в конфликте добра со злом и, подчинившись могущественной приземлённой силе, стать великими и ужасными искусителями и властителями, оставив страшную память о себе в народных преданиях. Во времена Чайковского осознавали себя многие и многие выбирали сторону зла, но множественность делала их слабее древних злодеев, и сто лет спустя их не только не боятся, но почти позабыли. А сегодня почти каждый способен поиграть со злом, но кто надолго испугается солдат-одиночек? Однако, что будет, если позволить солдатам объединиться? И каким считать земное зло в итоге: слабеющим или усиливающимся со временем?
Проворочавшись полночи без сна, проснулся Краснов на удивление бодрым. Его ночные мысли в утреннем свете потеряли ореол великих открытий. Помнилось только, как он забылся перед рассветом под тревожно-сладостный мотив лебединой песни, до последнего выбирая возможный источник земного зла и пытаясь понять, слабеет оно или, напротив, крепнет?
До отъезда домой у супругов оставалось всего пара дней, прогноз погоды обещал усиление ветра, облачность и возможный дождь, поэтому вместо рыбалки Красновы запланировали на сегодня прогулку по городу.
Добросовестно пройдя знакомыми путями через парк Аркадия, они перешли канал, узкими центральными улочками поднялись к белокаменному Кремлю и, обходя его широкой Ленинской площадью, знаменитой фонтанами, голубыми елями и строгими сталинскими пятиэтажными домами с островерхими башенками по краям и узкими балкончиками с железными прутьями по фасаду, вышли к протяжённому овальному пруду, окружённому асфальтовыми дорожками с новыми скамеечками и травяными склонами, упиравшимися у воды в бетонный парапет, облагороженный модной плиткой. Водная гладь предназначалась белым птицам, гордо несущим свои маленькие головки на грациозно вопрошающих шеях, по какой причине пруд прозвали Лебединым озером. Когда-то в центре озера плавала избушка с деревянными мостками, а закругления склонов прятались под сенью плакучих ив. Теперь место вырубленных деревьев занимали чахлые кустики, а вместо избушки был белый квадратный островок, уходящий со всех четырёх сторон в воду мелкими ступеньками пирамиды. В центре искусственного острова стройные античные колонны держали круглую крышу, по углам расположились вазоны с цветами.
Порядочно прошагавшие Красновы устали, сели передохнуть.
Они выбрали скамеечку, прикрытую от порывов ветра со стороны Волги планетарием – одноэтажным сталинским зданием, недавно перестроенным, с высокими арочными окнами, смотровой площадкой с частыми белокаменными столбиками ограждения на плоской крыше и куполом на белых колоннах, как на лебедином островке, но больше размером.
Как и было обещано синоптиками, к полудню солнце скрылось за высокими облаками, а ветер не на шутку разгулялся, будоража укромную поверхность тёмного озера невысокой рябью.
С подветренной стороны искусственного острова плавал одинокий лебедь. Ещё один спал у колонн, свернувшись. Сколько не высматривал Краснов, других благородных птиц на озере не заметил - не считать же за них жмущихся к берегам вездесущих уток? Обшарив озеро, он поднял взгляд выше и упёрся в строгие строения, завершающие ряд домов-хранителей Ленинской площади.
Ближняя к площади пятиэтажка нарядно блестела обновлённой серой двускатной крышей, новыми окошками и свежеокрашенными жёлтыми стенами. Соседнее с ней здание скучно потупилось в ожидании ремонта: кровля с отдельными надорванными и загнутыми ветром железными листами потемнела, многие окна стеснялись своих прогнивших рам и мутных стёкол, обесцвеченные временем стены просились в руки маляров, бетонные основания некоторых балкончиков осыпались, обнажив арматуру.
Неотремонтированное здание и пустынное, с двумя лебедями, озеро навевали грусть. Краснов слышал от мамы, что лебедей стало меньше, но не думал, что до такой степени. Он помнил другое время, когда птиц на озере было много. Попарно их было легко сосчитать, и редко, когда Краснов не насчитывал десяти.
За озером гудела оживлённая трасса, в толчее которой спешили по своим делам прохожие и едущие, а здесь, на огибающих озеро дорожках, было тихо и почти безлюдно. Дометали мусор две женщины в униформе, через три скамейки от них седая бродяжка с котомками кормила уличных кошек, в летней кафешке на полукруглой террасе разжигал огонь шашлычник, двое ребят под террасой гремели цепью, пристёгивая примостившихся в уголке озера больших белых и чёрных пластиковых лебедей, сработанных для катания детей. Красновы на озере были единственной парой, если не считать птиц, одна из которых держится на воде, прячась от ветра, а другая то ли тоскует, то ли ослабла.
Краснов сравнил лебедей с собой и своей супругой. Неужели ему показали то, о чём он давно догадывался? Неужели права та безобразноликая «не наша» Маша, проговорившаяся о цели своих хозяев? В его голове быстро сложился логический ряд непротиворечивых и связанных друг с другом доводов: утвердившаяся власть денег, навязанное правило получения выгоды от своих занятий, работа для извлечения прибыли, финансовая выгода единоличной жизни по сравнению с семейной, выгода жить без детей, неограниченная свобода, поиск новых удовольствий, узаконивание пороков… Семья в таком мире точно не выживет. А люди погрязнут в себялюбии и гордыни. И когда «не наши» солдаты с лицами-масками, кричащие о свободе, получат новый приказ, кто спасёт ослабевших?
Внутри мужчины заиграл, набирая силу и страсть, полюбившийся ему мотив лебединой песни. «Раз – три-че-ты-ре-пять – раз-два – раз-два и три-че-ты-ре-пять», – вот же оно, жизнеутверждающее оружие! А раз оно есть, выявлена цель незримого противника, и известны его солдаты, то, несмотря на все потери, народная война не проиграна!..
Эх, жаль, что планетарий сегодня закрыт! Полетать бы сейчас, как в детстве, около Солнца и планет, приблизиться к галактикам, загадочным звёздным скоплениям и чёрной космической материи, а потом неспешно помечтать о земной борьбе под кружение звёздного неба над головой, представляя его настоящим…
Супруга Краснова запросилась возвращаться: и погода худилась, и натруженные накануне ноги болели. С уговорами согласилась дойти до Волги, до которой оставалось всего ничего.
Волга встретила сильными порывами ветра и редкими для реки высокими коричневыми волнами с белыми барашками, гонимыми на закованную в железобетон набережную.
К самой реке, к железному ограждению набережной, Краснова не пошла, села среди цветников в скверике около недавно возведённого памятника царю Петру Первому, которого любая власть с неослабевающей настойчивостью представляла народу спасителем Руси.
Краснов подошёл к краю набережной. Здесь стихия страшила сильнее всего. Ветер дул со свистом, порывами задирая рубашку и пытаясь сорвать кепку, которую ему приходилось держать рукой. Волны взмывали и падали с характерным штормовым гулом. Высокие облака, плотно закрывшие солнце, двигались быстро, пугая чернеющими очертаниями.
Краснов вспомнил финальную театральную бурю, когда сцену перекрыли несколькими коричневыми полотнами, дёргали их в стороны и поочерёдно приподнимали, имитируя огромные волны, а оркестр дул во все трубы и гремел литаврами и барабанами, повышая градус тревоги.
Не оставлявший его мотив лебединой песни зазвучал торжественно, во всю внутреннюю силу, будто предвидя приближение реального апофеоза.
В это время из ближайшего причального углубления послышались громкие голоса. Разговор поманил Краснова. Он подошёл и увидел сверху двух рыбаков, смотавших удочки и, судя по пустой бутылке у стены, отметивших неудачную рыбалку. Рыбаки почти вжались от ветра в самый угол причала. Один был молод, в шортах защитного цвета и полинявшей спортивной майке. Второй, в мятых штанах, старой джинсовой куртке и зелёных «шлёпках» – близкого Краснову возраста, с солидным животом и большой головой.
Молодой рыбак, которого толстяк уважительно называл Альбертом, в очередной раз убеждал товарища:
– Зачем Богу было творить зло? Я считаю, что это дело людей! Больше некому.
– Подожди, Альберт, подожди. Бог сотворил сразу всё сущее на земле, понимаешь? И зло тоже. Сразу всё было сотворено!
– Да зачем Ему было творить зло, если Он, как ты говоришь, любит жизнь и людей? В чём тут разумение?
– Провидение это, а не разумение! Это, брат, матрица. В которой должны быть предусмотрены все возможности. А человек волен выбирать, что ему делать и как поступать. Не все ведь хотят спастись. Посмотри, сколько желающих быть господами!
– Нет! Не мог Он сотворить зло, – не соглашался Альберт. – Это всё гадская людская природа!
– А мы откуда взялись со своей природой, чудак-человек? – искренно сокрушался толстяк. – Ты подумай хорошенько!
Рыбаки были столь трогательны в пьяной непосредственности, так очевидна была им обоим собственная правота и удивительны заблуждения собеседника в наиважнейшем в данный момент вопросе, что они использовали весь арсенал убеждения: от проникновенных слов в глаза до хватания за руки, артистичной жестикуляции и крепких объятий.
Альберт заметил Краснова:
– Мужик, ты как думаешь: от кого в мире зло?
Пойманный врасплох Краснов пожал плечами и, осторожно улыбаясь, сказал в своей обычной мягкой манере, словно уговаривая и остерегаясь невзначай обидеть:
– Вы бы определились сначала со злом. Всё ведь относительно. Для кого зло, а для кого, может быть, добро. Вы про какое зло? Вообще? Или про сатану?
Альберт махнул на него рукой, как на бестолкового, а толстяк уставился узкими глазками и решил объяснить:
– Мы, добрый человек, спорим, откуда взялось зло. Я говорю, что всё вокруг от Бога, а Альберт говорит, что зло – от людей.
Альберт потянул толстяка за рукав, придумав, видимо, новый довод, и тот, потеряв интерес к незнакомцу, приставил пухлый палец к губам товарища, обнял его и в приливе чувств оторвал от земли.
Краснов повернулся к реке. Опёршись крепкими руками на ограду, он во все глаза стал смотреть на волнующиеся внизу воды и слушать, как сквозь их шум пробивается рвущий душу лебединый проигрыш.
Отдельные