Прайд. Книга 6. Маятник исхода. Часть 4

лестничной площадке и молодая блондинка, прежде беседовавшая с ним, уставилась на меня пронзительно голубыми глазами, - Ольга Константиновна уехала полчаса назад. Я ещё помог ей пакеты донести.
- Спасибо, Серёжа, - голубые глаза, как мне показалось, смотрели с каким-то вызовом и я вдруг подумал: а если Илья прав и это реально сбой в мозгу? Ну и чёрт с ним! Кто-то же должен радовать красивых женщин, - Добрый вечер, незнакомка.
- Это – моя сестра, - парень слегка испугался, - Она уже уходит.
- Твоя сестра – настоящая красавица, - я невольно поправил чёлку и пошёл к лифту, услыхав за спиной приглушённый бубнёж: «Кто это? Интересный такой мужчина».
То ли выпитая бутылка пива так подействовала, то ли взяла своё усталость, но когда я закрыл входную дверь и опустился на диван в прихожей, в голове образовалась неприятная пустота. Видимо от разницы давлений, начали тяжело потрескивать виски, поэтому я снял обувь и направился к бару. Где-то в его таинственных глубинах пряталась подаренная сотрудницами на двадцать третье февраля бутылка Курвуазье.  Не совсем уже полная, правда, но много пить я и не собирался.
Коньяк снял неприятную боль и я некоторое время смаковал ароматный напиток, подставляя лицо под прохладные струи воздуха, которые добросовестно извергал кондиционер. Умных мыслей не прибавилось, но в голову, почему-то начали приходить картинки прошлого. В основном – университетского, когда я успел натворить столько всевозможных глупостей, о которых и вспоминать неловко.
В частности, эта моя бессмысленная любовная эскапада с Галиной сестрой, которая так ничем и не закончилась. А сколько было страданий! Сколько бумаги исписано! Кстати…
Продолжая ухмыляться, я поставил стакан на прозрачную поверхность журнального столика и прошёл в кабинет. Кажется, где-то здесь, в ящике стола, если ещё не выбросила Ольга, называвшая старые бумажки бесполезным пыльным мусором. В каком-то смысле, так оно и было. Илья, правда, предлагал сохранить тексты в электронке, но для этого требовалось время, а его постоянно недоставало.
Я взял несколько, расползающихся на отдельные листы, тетрадок и вернулся в гостиную. Ради такого можно плеснуть ещё немного коньяка.
Старые чернила успели основательно выцвести и стереться, а кое где строчки расплылись жирными пятнами и теперь уже никто не сумел бы понять, что там когда-то было написано. Я, например, совсем не помнил некоторых стихов. А вообще, создавалось впечатление, будто вся писанина принадлежала руке абсолютно незнакомого человека.
В каком-то смысле так оно и было. Все эти слюни и сопли казались какими-то нарочитыми, излишне пафосными да и вообще – ненужными. Я, естественно, далёк от мнения Илюхи, будто все женщины интересуются исключительно деньгами, но стихи, в наше то время…
Вот, например, «шедевр»:

Этот город серых камней,
Меня окружил, не давая уснуть,
В череде проносящихся дней,
Так хочу в глаза твои снова взглянуть.

А пока что, чужие дома,
Из окон за мной неотрывно следят.
Вроде – лето, но в сердце – зима,
Мы навеки расстались – так чувства твердят.

В небе пыльном повисла тревога,
Тени молча стоят у ворот,
Потерялась домой та прямая дорога,
Видно нужный давно пропустил поворот.

Странное дело, но когда я пытался вспомнить девушку, которой посвящал рифмованные строки, в памяти поочерёдно мелькали лица сегодняшних незнакомок: мотоциклистки, сестры охранника и ещё одной. Чепуха каая-то!
Покачав головой, я немного отпил из стакана и перелистал несколько страниц, остановившись на стихотворении, которое чёткостью написанных слов, выгодно отличалось на фоне остальных. Если перед этим непонятные ощущения приносили образы, вызванные прочитанным, то здесь я совсем перестал понимать, кому и при каких обстоятельствах мог такое написать.
Проклятие, да здесь даже почерк не походил на мой прежний!

Деревья шелестят вокруг листвой,
Как будто бы о чём-то говорят,
Их головы склонились над тобой
И ночь сквозь них течёт густой рекой,
А в листьях задержался звездопад.

Костёр танцует пьяно на дровах,
Зудит над головою мошкара,
Забудь про беспокойство, выбрось страх,
Позволь тебя согреть в моих руках,
Здесь не найдут тебя холодные ветра.

Смотри: среди стволов плутает тьма,
Испуганно глядит на наш костёр,
Как непривычно ночь сейчас нема,
А ты сегодня снова не сама
Отправишься, под утро, в свой шатёр,

Мог ли я писать стихи кому-то, кроме Марины и Оли? Кому-то, с волосами цвета живого серебра? Кому-то, у кого есть сёстры, с волосами такого же удивительного окраса?
Почти испуганно, я отложил тетрадку в сторону и задумался, поигрывая бокалом. Нет, понятное дело, по причине несчастной любви частенько приходилось употреблять горячительные напитки, причём иногда, до полного беспамятства, но такое…
Теперь три дряхлых тетрадки, с торчащими наружу листами, вызывали не приступ ностальгии, а излучали непонятную угрозу, словно внутри каждой притаился хищный зверь, готовый, в любую секунду, вырваться наружу.
Плюнув на всё, я поставил полупустую бутылку рядом с собой и некоторое время задумчиво барабанил пальцами по столу. Потом взял телефон и позвонил куму. В ухе некоторое время пульсировала бездонная тишина, а потом мне коротко брякнули про «вне зоны» и отключились. Ладно, не один Витёк способен прояснить ситуацию.
Позвоним Илье.
В этот раз тишины не было. Появилось другое. Тихие голоса шептали непонятное, временами прорываясь совершенно чётким: «Где ты?» и вновь сливаясь в глухое бормотание. Подождав пару минут, я обнаружил, что с точки зрения оператора веду активную беседу с абонентом и нажал кнопку отбоя. Творилась непонятная чертовщина.
Влив в себя полбокала коньяка, вкус которого почему-то сменился мерзким ощущением множества ядовитых игл, пронзающих нёбо, я взял последнюю, ещё непросмотренную тетрадь. Запах клопов начал вызывать отвращение, поэтому пришлось убрать и бутылку и бокал.
Странная тоска плотно сжала горло, когда я уставился на прыгающие буквы, разбежавшиеся по серой бумаге, подобно львиному прайду на охоте. В верхнем левом углу темнели бурые мелкие пятна и теперь я чётко вспомнил ту ночь, когда испуганная Олька застала меня над тетрадкой. В одной руке я держал ручку, в другой – опасную бритву, с явным намерением приложить лезвие к горлу.
Тогда, по просьбе жены, я не пил несколько месяцев, даже не в силах вспомнить, что произошло. Осталась лишь глухая печаль, которая скребла сердце тупыми когтями.

Тьма подступает,
Ночь наступает,
Душа, перепуганной птахой,
Прочь отлетает.

Звёзды истлели,
В сердце метили,
Птицы, весенние песни,
Давно уж отпели.

Тени повсюду,
Магия вуду,
И никогда уж не статься,
Новому чуду.

Тесная клеть,
Песни не спеть,
Воду из Леты испить,
Уснуть, умереть…

Строчки плыли в глазах и это было совсем не из-за выпитого коньяка. Слишком мало я его выпил! Сейчас встану, умоюсь и займусь чем-нибудь позитивным.
Рука соскочила с подлокотника кресла и я рухнул обратно в его мягкие объятия, а потом – ещё дальше, в глухой мешок мрака, который всё это время таился за спиной.
Очнулся я от свежего дуновения воздуха и ощущения чего-то твёрдого под левым плечом. Вокруг стояла непроглядная тьма и я медленно приподнялся, нащупав пальцами что-то непонятное. Сухие листья? Мелкие сучья? Земля, чёрт побери? Откровенно говоря, сначала я решил, что уснув в кресле, просто свалился на пол, как это уже бывало, но откуда тогда весь этот мусор?
Налетевший ветер охладил горячее лицо, взъерошил волосы и заставил потрескивать ветви деревьев…Деревьев? Мать моя женщина! Зрение успело немного адаптироваться ко мраку и теперь я чётко понимал: вокруг поднимаются деревья, а над головой -  определённо звёздное небо. М-да.
Чтобы окончательно удостовериться, встав на ноги, я подошёл и коснулся пальцами ближайшего ствола: кора, как кора, шершавая и прохладная. На сон не похоже совсем. Неужели я, допив коньяк, отправился куда-то путешествовать и пришёл в себя только сейчас? В таком случае, память превратилась в настоящую чёрную дыру, поглотившую воспоминания о последних часах без остатка.
Тем не менее, стоять на месте и дожидаться наступления рассвета не имело ни малейшего смысла. Поэтому я осторожно двинулся вперёд, помогая глазам руками, предусмотрительно выставленными перед собой. Это уберегло от пары столкновений с низко опущенными ветвями, но один раз я всё же упал, угодив босой ногой в небольшую яму, засыпанную сухой листвой.
Чтобы не стукнуться головой, я опёрся на руки и тут же вогнал острый шип в правую ладонь. Ещё парочка таких же уже сидела в пятке левой ноги и возвращение домой обещало превратиться в настоящее приключение, с его непременными атрибутами: синяками, ссадинами и порезами. Ни телефона, ни бумажника – двух предметов, способных значительно сократить путь домой – при мне, естественно, не оказалось. Правильно, моё пьяное подсознание, ни к чему облегчать задачу своему незадачливому владельцу! Надо было его ещё голышом сюда отфигачить. Вот тогда бы мы повеселились по-настоящему!
Тем не менее, и в падении нашёлся свой положительный фактор: стоя на коленях, я заметил в просвете между кустами слабое голубое мерцание. Свет оказался не сильным, но его источник, вроде бы, находился не слишком далеко. Да и чёрт возьми, не мог же я удрать куда-нибудь в центральную Сибирь!
Прорвавшись сквозь плотно сплетённые ветви, объединившиеся в едином стремлении преградить мне путь, я вышел на открытое пространство, оказавшись на грунтовой дороге, изрядно позаброшенной и поросшей высокой травой. Даже в слабом свете звёзд, усыпавших тёмное небо, я узнал, куда меня занесло и сообразил, почему нахожусь именно здесь.
Моё «супер я» своеобразно отреагировало на дневную беседу с Ильёй и чтение старых любовных стихов. Я находился около обрыва, нависавшего над той самой речкой, где последнее время находили трупы несчастных мужиков. Свет, кстати, шёл именно оттуда, синей полосой обозначая неровную линию спуска к тихо булькающему ручейку.
Проклятие! Я остановился, раздираемый противоречивыми желаниями. С одной стороны хотелось немедленно бежать прочь, благо я понимал, что на выходе из лесополосы мне непременно помогут патрульные полицейские. С другой – безумно хотелось узнать, что там так светится. А вдруг, это – и есть разгадка тайны?
Ладно, пойду отсюда…Но сначала – одним глазком!
Со всей осторожностью, едва не на четвереньках, я подполз к обрыву, попытавшись укрыться за сухим стволом упавшего дерева и посмотрел вниз, ожидая увидеть всё, что угодно: летающую тарелку, рогатых демонов и радиоактивного скорпиона.
На берегу журчащего потока, бессильно пинающего овальные камешки, сидела длинноногая блондинка невероятной красоты и запрокинув голову, смотрела в ночное небо. Ни свет, исходивший от идеального и абсолютно обнажённого тела; ни мужской труп рядом, не поразили меня так, как выражение тоски и печали на прекрасном лице. Казалось, незнакомка переживает утрату всех утрат и уже ничто не способно ей помочь.
Сам не понимая, почему, я встал и начал медленно спускаться вниз. Сухая глина осыпалась под