Погода на Девятое

«тайнами мадридского двора» сейчас заниматься, и выводы делать, которые вы мне настойчиво предлагаете. Так что просто будем дружить. НА РАВНЫХ!
Власов тогда посмотрел на него внимательно-внимательно… Потом усмехнулся и подал руку.
-Договорились, Андрей Иванович! Честно говоря, не ожидал…
- Чего Василий Васильевич?
- Что сразу все точки над «и» рискнёте расставить. Ваши предшественники или терялись, или обижаться начинали. А вы – без всякой обиды, без всякого стеснения. Четко и ясно! Похоже, сработаемся.

Синоптики в прогнозе на Девятое Мая не обманули: погода с самого утра была просто-таки  расчудесная, именно по-весеннему  праздничная, весёлая и какая-то игриво-у м ы т а я. У памятника – мраморного воина в плащ-палатке и с автоматом на груди – к девяти часам собралась если не толпа (это понятие больше
городское, не для села), но, тем не менее, довольно внушительная группа нарядно одетых людей, как пожилых, торжественно-серьёзных, с орденами и медалями, так и молодых, без орденов и без медалей, но тоже серьёзных, хотя и без особой торжественности на лицах. Вот чем и хорош именно День Победы: нет необходимости кривляться, изображать значимость и вселенскую скорбь. Это праздник действительно душевный, искренний, н е з а о р г а н и з о в а н н ы й,  и лицемерие и фальшь здесь неуместны и просто смешны. Это действительно для каждого конкретного советского человека Праздник с большой и торжественной буквы, даже для того, кто никаким боком, ни сам, ни через родственников к войне отношения не имеет. Впрочем, вряд ли есть такие. Великая Отечественная задела если не каждую семью, то уж точно каждую фамилию.
Ровно в девять часов к памятнику подошли нарядные пионеры с такими же нарядными большими букетами, положили их к подножию, отдали пионерский салют. После них, тоже с цветами подошли Власов, председатель сельСовета Тимашук, специально приглашённый из города Герой Советского Союза, ветеран-лётчик Коробец, ещё кто-то из районной администрации, местные жители. Положили цветы, постояли, помолчали, кто-то вздохнул, кто-то шмыгнул носом, а кто-то и заплакал. Потом председатель, Коробец, районные и несколько местных ветеранов поднялись на верхнюю ступеньку пьедестала.
- Товарищи! – начал Власов. – Позвольте поздравить всех вас с нашим великим праздником! Это день, который действительно порохом пропах! Который мы всегда чтили, чтим и, покуда живы, чтить будем!
Говорил Василий Васильевич без бумажки, хорошо, душевно, и торжественные слова звучали в его выступлении просто и без всякой официальщины.
После него слово взял Коробец.
- Да, всё дальше те суровые дни и ночи, - сказал он удивительно звонким для его почти семидесяти лет голосом. – Всё меньше остается и нас, непосредственных участников тех грозных событий. Чего ж поделаешь, жизнь не стоит на месте. Дети уже взрослые, внуки растут, мы стареем. Конечно, здоровья, вам всем, успехов в жизни и семье! Да… - он вдруг остановился, замолчал, явно что-то вспомнив.
- Я лет десять назад, с ветеранской делегацией, попал в Кронштадт. Там, на главной площади стоит памятник адмиралу Макарову. Так на том памятнике есть надпись: «Помни войну!». Вот и я всем вам - и пожилым, и молодым -  говорю: помните войну! И не потому, что мы, советские люди, какие-то уж особенно кровожадные, совсем нет! А помнить надо, чтобы не повторялась! Чтоб все живы были! И чтобы не плакали, как ваши матери, сёстры и жёны! Спасибо вам, мужики, за всё!
При этих словах кто-то опять всхлипнул, кто-то полез в карман за платком, а кто-то закаменел скулами и потемнел лицом. Всё правильно. Всё так должно и быть…
После Коробца выступали представители районной власти, местные ветераны. Потом прямо здесь, у памятника, выступили школьники со специально
приготовленной праздничной программой. Закончилось торжество салютом из трех автоматов, с которыми приехали три молодых краснощёких солдата и такой же молодой и краснощёкий, отличавшийся от солдат лишь формой и лейтенантскими погонами офицер.

- Андрей Иваныч, ты не уходи, – предупредил Власов. – Сейчас пойдём в нашу столовую.
- На чаепитие? – хитро прищурился Андрей.
- Ага, – охотно подтвердил председатель. – С сушками-баранками. Хоть сегодня-то не передрались бы…
- Кто? – не понял Андрей.
- Да старики… - непонятно ответил Власов.
- Ветераны, что ли?
- Ага. А то каждый раз, как поддадут -  и начинают: «Мы справа шли, а вы слева должны были, а пошли за нами… У вас пушки были, а вы нам отбиться не помогли… Мы голодные сидели, а вы у поляков отжирались…». Послушаешь – и вроде бы хоть смейся, а нельзя, обидятся. Как дети, честное слово! Столько лет прошло, а они всё до самой тонкой мелочи помнят, кто справа, кто слева, кто сзади… До того иной раз разбуянятся, что кулаками махать начинают. Правда, годы-то уже не те. Выдыхаются быстро. Нет того фронтового задора. И слава Богу!

Столы, составленные большой буквой «П», были накрыты белоснежными скатертями, украшены вазами с цветами, а от всевозможных закусок рябило в глазах. В этот день, на этот праздник в колхозе экономить не привыкли. Ветеранов рассадили за столами, принесли горячее, выставили бутылки с водкой.
- Не боитесь, Василий Васильич? – тихо спросил Андрей.
- Кого?
- Доброжелателей. Ведь донесут в верха-то насчёт водочки… Сухой закон. Свадьбы с компотом.
- А-а-а… - и председатель легкомысленно махнул рукой. – Что же мне теперь, стариков кефиром угощать? А насчёт доносов… Одним больше – одним меньше –какая разница? Ну что, мужики? – сказал он собравшимся. – Я уж теперь без этих… официальностей. Спасибо вам за Победу. За то, что живы остались. Что земле родной, корням своим не изменили, и держитесь за них, и детям своим, и внукам наказали держаться! За вас, деды!
-И тебе, Василь Василич! – раздались дружно голоса. – За то, что пригласил! Что праздник организовал! Ты знай: если чего мы всегда за тебя, не сомневайся! И своим накажем! А кто неслухи, то по шеям враз нададим! Ты нас знаешь!
-Не-не! – быстро сказал Власов и не выдержал, засмеялся. – Никаких шей! А то в прошлом году устроили здесь, понимаешь битву за Берлин! Мне потом целый месяц в райкоме уже мою шею мылили!
- Да ладно! – послышалось из-за столов. – Был грех, виноваты! Извиняемся! Всё культурно будет! А если и сегодня кто разбуянится – тому мы сразу по шее! По фронтовому! Без всякой демократии!
- Слышал? – сказал Власов, садясь. – Я же говорю: черти, а не старики! До сих пор в рукопашные ходят!
Выпили, закусили, закурили (хотя в обычные дни дымить в столовой не разрешалось. Но сегодня, в такой день… Да старикам из-за стола-то лишний раз вылезать… Ничего, проветрится!)
- А у меня два дядьки погибли, - сказал Андрей.  –А дед вернулся. Он, дед-то вообще везучий был до невозможности! Три войн оттрубил. В гражданскую Врангеля гонял по Крыму, потом финская, потом Отечественная. И не где-нибудь в штабе ошивался – все три на передовой! В Сталинграде с первого до последнего дня! И что прямо невероятно: за все три войны – ни одного ранения. Да чего там ранения -  ни царапины! Представляете?
- Бывает, - согласился Коровец. Косой рваный шрам, шедший у него от верхней губы до левого уха, то ли от выпитого, то ли от духоты, хотя все окна были раскрыты настежь, налился краснотой.
- Значит, судьба такая.
- Да… А вот дядьки погибли. Старший, дядя Саша, он лётчиком был – в сорок третьем, в Донбассе. Пионеры-поисковики могилу разыскали, очевидцев. Те рассказали, что его немцы раненого в плен захватили. А по дороге в город полицаи забили. Ногами. Не немцы - местные. Братья-славяне… - усмехнулся он.
- И такие были, - согласился Коробец. - А у меня брат в пехоте служил, командиром роты. Рассказывал, что немцев они всегда в плен брали. А полицаев – нет. На месте расстреливали. Предатели – они и есть предатели. Кровавей самих фашистов были. Такие суки – не приведи господь к ним в руки попасть.
- А второй - дядя Лёша. Тоже лейтенант, артиллеристом был, корректировщиком. Тот уже в сорок четвёртом, в Карпатах погиб. Я его сослуживца отыскал через газету. «Советский Патриот», там даже постоянная рубрика есть «Отзовитесь, ветераны!». Вот туда и написал, что так, мол, и так, ищу дядькиных сослуживцев, данные прилагаю – и через полгода письмо! Чёрти откуда - из Туркмении! Написал его тогдашний солдат, а сейчас  – знатный чабан. Зовут Сапар Мамедович Мамиев. Он и рассказал, что был очевидцем дядькиной гибели. Оказывается там, в Карпатах,  сплошной линии фронта не было, горы, а в горах сам чёрт ничего не разберёт. На одной вершине наши, на другой – немцы. А на третьей то ли наши, то ли немцы, то ли вообще мирные гуцулы. А, может, и нет никого. Такая вот чехарда. И вот наши  со своей горки услышали, что к ним какая-то группа поднимается. Кто такие, чего делать? Дядька командиром был, велел наблюдать. Может, наши заблудились, выход ищут? Вот этот Сапар и написал: затаились, смотрим, слушаем. Хотя смотреть было нечего: туман сел, а в горах он невпрогляд. Но услышали русскую речь. Всё понятно: наши! Дали им сигнал, себя обозначили. Они в ответ: идём к вам. Начали подниматься на вершину, а когда уже почти поднялись, наши и увидели, что это власовцы. Только поздно увидели, рукопашная началась. А Сапар прямо у обрыва стоял. Дядька его
увидел, и закричал, чтобы тот прыгал. А он вниз посмотрел – и, пишет, голова закружилась. Он ведь в пустыне вырос, какие там горы… А дядька ему ещё раз: прыгай! Здесь так и так погибать, а прыгнешь – будет хоть какой шанс уцелеть. А рукопашная уже к этому самому обрыву теснится, власовцы наших одолевают, скоро конец. Ну, он и прыгнул… А там, сверху не видно было, склон оказался на отвесный, а просто крутой, да и снегу на откос нападало. Вот и повезло: приземлился так, что даже не поранился. Пишет, встал, отряхнулся, вверх, на гору, глаза поднял – там ещё крики продолжались, и выстрелы -  и тут две сцепившиеся тени сверху! Упали рядом с ним. Сапар подбежал, видит: их старшина, а под ним – власовец. Власовец разбился, но и старшина, хотя и живой, тоже переломался. Сапар его до самого вечера  по лесу тащил, куда тащил – сам не знал, но опять повезло: вышел к нашим. А старшина всё равно умер. Хоть и дотащил.
- А ведь мог бы жить, дядя Лёша-то… - вдругвспомнил Андрей. – бабка рассказывала: его в срок третьем ранило, и тяжело, и вот он сюда, в город, в госпиталь попал. Вишь как удачно получилось: считай, дмой вернулося! Да… А бабка – она как раз в том госпитале работала, раненых и умерших со станции, с эшелонов возила и с одной врачихой познакомилась. Она бабку вроде как домработницей наняла, по хозяйству помогать. Самой-то некогда было, ихз операционной не вылезала. Она нейрохирургом была, та врачиха, имела вес. Вот бабка к ней и пришла: как бы, дескать, Лёшку от фронта это самое… Тем более, что ранение серьёзное, неужели нельзя комиссовать? Ну а та… бикса быстро сообразила. Можно, говорит, сделать. Сделаю. Но только одно условие: пусть, говорит, он на мне женится. Оказывается, она дядю Лёшу ещё до войны знала, нравился он ей, да и он вроде бы симпатизировал… Правда, к тому времени, как этот разговор с бабкой произошёл, она уже и замуж успела сходить, и ребёнка сочинить. НУ что ж? Бывает. Дело житейское. Вот, значит, и предложила бабке. Поговори, сказала