Критическая литература о творчестве В.В.Набокова поражает категоричной полярностью – от восхищённой апологетики до полного его неприятия. Я отношу себя к группе читателей, довольно холодно воспринимающих русскоязычные произведения Набокова, да и его творчество в целом.
По-видимому, проще раздавать эпитеты и титулы, нежели их обосновывать. Попробую объяснить свою позицию. Как известно, величие автора определяется тем, что нового он внёс в этические воззрения и эстетические представления. Литератор бывает востребован, если в своём творчестве представил идеи и намерения, только начавшие созревать в общественном сознании, ярко и глубоко отразил проблемы и потребности своей эпохи, представил новое постижение исторических событий или проницательно осветил тенденции развития человеческого общества. О значимости общественной позиции литератора писали Н.А.Некрасов („Поэт и гажданин“, 1855 г.), М.Е.Салтыков-Щедрин („Письма“, 1863). Подобное представление о востребованности писателя озвучил лауреат Нобелевской премии Гюнтер Грасс в Москве на 67-м Конгрессе Пен-клуба в 2000 году.
Среди современных Набокову писателей навскидку можно назвать Томаса и Генриха Маннов, Цвейга, Ремарка, Брехта, Эптона и Синклера Люисов, Хемингуэя, Фолкнера, Селинджера, Маркеса, Оруэлла, Г.Грина, Хейли, Горького, А.Толстого, Шолохова, Симонова, Булгакова, Платонова… По их произведениям читатели будущих веков смогут вникнуть в жизнь наших современников, понять движущие силы и духовность нашего времени. Что дало читателю в этом плане творчество Набокова?
Читая Набокова, приходишь к мысли, что многие персонажи его произведений живут как бы вне времени. В равной мере они могли бы существовать до Первой Мировой войны, в период между войн или после Второй Мировой войны. Современник двух мировых войн, проживающий в Германии тридцатых годов прошлого века, любящий муж еврейки (это подчёркивают его биографы) и очевидец первых этапов грядущего Холокоста, как отразил он дух эпохи? В своём творчестве Набоков по существу проигнорировал узловые моменты этого времени, вяло и запоздало откликнувшись на Холокост небольшим рассказом „Образчик разговора, 1945“ и парой эпизодов в романе „Пнин“. Вряд ли можно в качестве отражения современности всерьёз принять повесть „Подвиг“, где рефлексии главного персонажа по поводу своего бездействия в Гражданскую войну толкают его на бессмысленный и губительный поступок – нелегальный переход границы СССР. Вот практически и всё.
Не случайно в 1938 году Набоков писал своему американскому литературному агенту А.Джоннели, что никогда не будет сочинять произведения, отображающие современные проблемы общества. Да и не мог он писать об этом, ибо постоянно занятый самим собой в упор не видел этих проблем. Так в романе „Дар“ главный персонаж – русский эмигрант – говорит, что жизнь в эмиграции была, представьте себе, „не лишённой приятности“. Да, Набоков смог уйти от нищеты и безысходности существования эмигрантского сообщества, а до остальных не было ему дела. Не случайно в этом полуавтобиографическом романе Набоков устами своего героя находит в себе „странную замороженность отзывчивости“. Эгоцентрическую отрешённость и эмоциональную холодность Набокова отмечали Бунин, Шаховская, Шифф, И.Толстой, Лимонов. Где уж тут до сопереживания катастрофическим событиям современности, напрямую не касавшимся Набокова.
Набоков – человек с поразительной нравственной позицией, с непостижимой для него самого направленностью политических пристрастий, принципов и взглядов. Девятнадцатилетним юношей он покидает охваченную Гражданской войной Россию, неоднократно заявляя о ненависти к большевистскому режиму, установившемуся в якобы горячо любимой им pодине. Как относиться к его уверениям, если он – член семьи высокопоставленных представителей класса, уничтожаемого большевиками, разносторонний спортсмен (тренированный боксёр и фехтовальщик, отличный наездник, стрелок и пловец) не оказался в рядах Белой Армии, имея личные примеры своего отца и двоюродного брата, учавствовавших и погибших в бескомпромиссной борьбе? Можно ли это расценивать как высокомерную брезгливость аристократа (не замарать бы рук!) или скорее увидеть в этом проявление банальной трусости?
А чего стоят его многократные жалобы на бедность и тут же упоминание о тайком вывезенных из Петрограда бриллиантах, позволивших ему с братом оплатить проживание и курс обучения в Кембридже? Заметим, что сведения о материальной помощи Набоковым своей матери, живущей в Праге на скудную пенсию чехословацких властей, нигде не фигурируют, хотя заработки Набокова порой позволяли ему комфортно отдыхать с женой в Пиренеях и с любовницей Ириной Гвардиани на атлантическом побережье Франции. Когда же умирающая в нищете Гвардиани обратилась к преуспевающему в послевоенные годы Набокову с просьбой о помощи, то он уклонился от встречи, ограничившись посылкой мизерной суммы денег. А ведь некогда ради неё был готов бросить жену с малолетним сыном. Не может быть великим душеведом писатель с ограниченной широтой души. Именно поэтому он был не в состоянии оценить подвиг и духовное величие Чернышевского, написав о нём ернические станицы („Дар“, гл.IV).
Психология значительной части персонажей Набокова страдает выраженной однобокостью. Через многие его произведения красной нитью проходит сексопатология в наиболее гнусном варианте – педофилии. По сути, Набоков является первооткрывателем этой темы в современной мировой художественной литературе. Для иллюстрации назову наиболее известные его произведения: „Камера обскура“, „Волшебник“, „Лолита“, „Ада“, „Лаура“. Найдутся „продвинутые“ мыслители, которые скажут – ничего страшного: в Европе веками выдавали несовершеннолетних девочек замуж, а в мусульманских странах это практикуется до сих пор, Вспомнят Ромео и Джульетту. Но при этом они вряд ли захотят увидеть свою несовершеннолетнюю дочь объектом сексуальных взаимоотношений. Напомню, что у А.С.Пушкина двадцатишестилетний Евгений Онегин мягко отклоняет признания тринадцатилетней Татьяны: в просвещённом обществе уже в двадцатых годах XIX века интимные отношения с девочкой-подростком считались безнравственными и невозможными (см. в интернете: Е.Черных. „Правда о Татьяне“).
Небезынтересно отметить, что пятидесятых годах прошлого века Франция первой подхватила и приняла „Лолиту“ – наиболее одиозное произведение Набокова с этой тематикой. Похоже, идеологам Четвёртой республики нужно было любыми средствами увести общественное мнение страны от неприятных воспоминаний. Десять лет назад Франция спасовала перед натиском войск гитлеровской Германии и значительная часть её населения сотрудничала с оккупантами. В послевоенной Франции были широко растиражированы одиозные статьи о творчестве Набокова, причём наибольших похвал заслужила именно „Лолита“. В общественное мнение Франции была вброшена остро пахнущая отвлекающая приманка. Возможно, широкая популяризация творчества Набокова в России неслучайно началась в восьмидесятые-девяностые годы прошлого века, когда без разбора шельмуя явь социалистического периода, новоявленные идеологи, широко эксплуатируя понятия свободы нравов и морального плюрализма, на новый лад формировали ментальность подрастающего поколения.
Постоянно декларируемая Набоковым любовь к России обусловлена не его духовной близостью к русскому народу, тревогой за его судьбу, за будущее Родины. Да и не знал он народа. Читавшие написанный по событиям личного характера роман Набокова „Машенька“ наверняка обратили внимание на откровенное дистанцирование барчука от селян. И незамеченная им Великая Отечественная война – неопровержимое доказательство его чужедальности от России. Говоря о любви к Родине, Набоков любил себя, свое привилегированное положение члена одной из богатейших аристократических семей и связанные с этим неограниченные перспективы. Он ненавидел большевиков за утрату этих привилегий, возможностей и перспектив. Его антибольшевизм носил не идеологический, а явно меркантильный характер, и потому не может вызывать сочувствия. Русский народ был всегда чужд и неинтересен Набокову. А его тонкие описания северорусской природы говорят скорее об отточенной памяти и наблюдательности учёного, нежели о трепетной любви к России. Действительно, Набоков даёт столь же лиричные описания пейзажей Северной Америки, Швейцарии и Франции.
Русский язык Набокова изобилует лексическими ошибками и оговорками, свидетельствующими о том, что русская речь не была для него языком, впитанным с молоком матери. В автобиографической повести „Другие берега“ Набоков написал, что русскому языку его стали обучать в шестилетнем возрасте, когда он уже свободно говорил и умел писать по-английски и по-французски. Эти два языка были обиходными в семье Набоковых, а русский употреблялся спорадически, в основном для общения с прислугой. Обучение в Тенешёвском училище в Петербурге и курс русской филологии в Кембридже во многом способствовали овладению русским языком, но полностью устранить проблему не смогли. Об этом свидетельствуют многочисленные лексические ляпы в прозаических и в поэтических текстах, а также в текстах сценариев, написанных Набоковым на русском языке. Не знал Набоков родного языка так, как обязан его знать и чувствовать русский писатель и сознавал это, характеризуя свой русский язык как „замороженную клубнику“. Это позволило критику В.Левину поставить под сомнение право Набокова считаться русским литератором.
Замечу: Набоков не просто не знал русский язык в должной для русскоязычного писателя мере, он не понимал его. Чтобы не утомлять читателей, приведу здесь тоько два доказательных примера такого непонимания. Так, в „Защите Лужина“ Набоков написал, что в коридоре „велосипед стоял на голове“. В русском языке есть два близких по звучанию, но совершенно различных по смыслу идиома: „перевернуть с ног на голову“ (об алогичном высказывании, о ложном утверждении, об извращении фактов) и „поставить вверх ногами“ (т.е. неправильно установить некий предмет, перевернуть его вниз верхней частью). Набоков делает ошибку, извинительную разве что иностранцу. Другой пример: в „Лолите“ главный персонаж романа замыслил утопить в озере свою жену, чтобы получить неограниченную возможность общаться с падчерицей. Набоков употребил выражение „затаптывать под воду“, путая слова „затоптать“ и „затопить“ (по смыслу лучше „утопить“, ибо „затопить“ cкорее относиться к плавающему неодушевленному предмету, например, к лодке). Слово „затоптать“ в описываемой им ситуации явно неуместно, поскольку оба персонажа плавали на глубоком участке озера, а не стояли на отмели. Позволю себе ещё один приимер отсутствия у Набокова (а также у его корректора Веры Слоним) восприятия русской речи на уровне подсознания, как это бывает у людей, выросших в окружении носителей языка. В произведении „Слово“ Набоков написал:. „вверх по стволам (деревьев
