Запись третья. Роман "Медвежья кровь".

столовой. В коридоре по-прежнему было тихо, безлюдно и мрачно, как будто ничего не произошло. Я вошел в свою комнату и крепко запер дверь. Покурил без всяких мыслей и чувств, принял от боли анальгин, разделся и лег спать в приятную прохладу простыней и одеяла: завтра уроки.

…………………………………………………………………………………

 Я отложил в сторону тетрадь с дневником Оленевского и закурил. Прежней болью защемило сердце: я вспомнил, как сын моей бывшей жены ре-шил поиздеваться надо мной и испортил дорогую для меня пластинку с Шестой симфонией П. И. Чайковского, потому что ревновал меня к матери и потому что я пренебрегал им. Дети чувствуют самые уязвимые места взрослых. Я пре-не-бре-гал им… - вот моя вина – дети это не прощают.
 Помню, как Володя повернулся ко мне, склонил голову набок и ехидно, как-то по-лягушачьи, улыбнулся мне в лицо…. Эта улыбка торжествовала надо мной, выражая звериный восторг от совершенной подлости. Видеть ее было невозможно, и я выбежал из комнаты.
 Но… превратиться в медвежонка… это уже слишком. Нет, с психикой моего друга тогда явно было не в порядке. Я разделся и лег спать в приятную прохладу простыней.
 На следующий день я проснулся довольно рано, и яркое солнце приветствовало меня всею мощью своего света, всей силой своей улыбки, как будто поселилось в моей комнате. В ней не было ни одного темного угла, и золотом горели святые иконы на стене. Я встал, умылся, оделся и подошел к образу Господа Иисуса Христа, уже родному мне за прошедшие четыре года, которые я провел с Ним. Как всегда, стал всматриваться во всепонимающие Его глаза, полные сострадания и любви ко мне. Сегодня они были особенно теплы на свежем, естественно человеческом, проникновенном лице Иисуса. Я почувствовал уже известное мне тепло в груди, которое быстро росло, даря мне блаженное состояние сердечности и душевной ра-дости. Все, все мои боли видел Господь и сочувствовал мне, сопереживал со мною, вызывая слезы благодарности к Нему и жалости к себе. И еще это были слезы любви к Иисусу, Человеку, так много пострадавшему за меня. Я опустил глаза на текст Евангелия, которое держал в руках. Слезы размывали буквы, они росли непонятным образом и расплывались снова, и тут я задрожал: они стали складываться… но не в слова и предложения, а в призрачные контуры, которые обрастали плотью и становились какими-то предметами, фигурами….
 Моя комната раздалась вширь и исчезла, задул свежий ветер, от края до края небес морем разливался сияющий солнечный свет. Передо мной рас-кинулась цветущая долина, а справа возвышалась высокая гора с деревья-ми и кустарником на ней, не менее зеленая и цветущая, чем долина. Тиши-ну и покой нарушало лишь сладостное пение птиц, особенно нежное и за-душевное. Дрожь и волнение прошли: странное чувство умиротворенности и светлой радости овладело мной, будто я попал на давно оставленную родину, о которой так часто тосковал.
 Я знал: это был Израиль и гора Фавор, на которой Господь преобразился, показав Свое Божественное величие и красоту. Я пошел по узкой тропинке, огибающей гору, и через некоторое время услышал шум и голоса. Сделав еще несколько шагов, я увидел большую массу народа, одетого в старинные длинные одежды, напоминающие халаты. Мужчины о чем-то горячо спорили, причем, их загорелые бородатые лица и жесты были не-обыкновенно красноречивы и выразительны. Женщины и дети стояли в стороне, а некоторые мальчики и девочки окружили небольшую группу мужчин, стоявших около самой горы. Странно, но меня никто не видел, или не хотел видеть, хотя я подошел к ним достаточно близко. Набравшись смелости, я сделал несколько шагов к этой небольшой группе мужчин. Они тоже спорили, кроме одного, который сидел, прислонившись к скале. И вдруг я сразу узнал Его… Господа… лицо Его словно бросилось на меня, заполонило всего: это было лицо с моей иконы, точно такое же, привычное, родное. С той же нежностью и кротостью оно смотрело на меня, все понимало, сочувствовало. Да, Господь один из всех видел меня, как бы прислушиваясь ко мне и одобряя мой приход. В то же время Он бросал взгляды и на спорящих… апостолов? Да, это они, которые всегда были рядом с Ним. Вон Петр: лицо его было тоже с моей иконы: светлые волосы, небольшие усы и борода, нити бровей, прямой, точеный нос и черные глаза. Но сейчас он волновался так же, как и его товарищи, даже более искренне и пылко. Господь перевел  глаза на меня и сказал ими, что апостолы спорят о том, кто из них больший.
 Одетый в белый хитон, Он встал и подошел к спорящим апостолам – они замолкли. Выбрав из окружающих детей очень смуглого мальчика, Господь взял его за руку и поставил перед Собой. Мальчик был весьма некрасив: небольшого роста, широкоплечий, почти квадратный. Он стоял, широко расставив руки и ноги, как… медвежонок на задних лапах: что-то грубое, дикое чувствовалось в нем. Где-то я такого видел… или читал о подобном… ну да, у Оленевского. И сказал Господь ученикам своим:
"… кто примет сие дитя во имя Мое
тот Меня принимает;
а кто примет Меня,
тот принимает Пославшего Меня;
ибо кто из вас меньше всех,
тот будет велик". (Евангелие от Луки, гл.9, ст.48).
 Апостолы удивленно переглядывались, очевидно, удивляясь тому, что этого "медвежонка" Господь назвал великим. Иисус ответил им:
"Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих;
ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах
всегда видят лице Отца Моего Небесного".(Евангелие от Матфея, гл.18, ст.10).
 И добавил, погладив мальчика по голове:
"… ибо таковых есть Царствие Божие.
Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия,
как дитя, тот не войдет в него".(Евангелие от Луки, гл.18, ст.16-17).  
 Лицо "медвежонка" прояснялось, плечи опускались, и он, подняв голову, взглянул на Господа. Слабое подобие улыбки и радости медленно проявлялось на его смуглом и диковатом лице. Иисус обнял его и сказал:
"И кто напоит одного из малых сих
только чашею холодной воды, во имя ученика,
истинно говорю вам, не потеряет награды своей".(Евангелие от Матфея, гл.11, ст.42).  
 И мальчик обнял Иисуса, прижался к Нему, скрыв лицо свое в складках одежды Господа. Плечи мальчика затряслись от рыданий, а Иисус все продолжал и продолжал гладить его по голове. А потом мы увидели лицо "медвежонка": новое, светлое, в блестящих слезах пробужденного сердца, в счастливой улыбке, такой детски-наивной и чистой, что радостно за-смеялись, почувствовав и себя счастливыми. И он пошел к своей матери, ожидавшей его, новой походкой маленького человека, разбуженного любовью. Он стал выше, стройнее и весь светился тем солнцем, которое про-будил в нем Господь и которое сияло высоко над нами для всех людей.
 Но вот, контуры предметов вокруг меня вновь начали расплываться, гас-ли краски, звуки, запахи, и я опять стоял перед своей иконой Спасителя, растроганный, умиленный, со слезами на глазах.
"И кто напоит одного…" во имя Любви к нему….
Во имя Любви…", -
зазвучали во мне слова Иисуса.
 Долго я переживал и обдумывал увиденное и услышанное, слезы вновь и вновь появлялись у меня на глазах, и только глубоким вечером я опять сел за дневник Оленевского.