воска и патоки, сколь отчётливо пленительны порциями связных Впечатлений... Тематически просты, лаконичны. Цветы тех же фруктовых деревьев... Коллекция.
«Стащить бы к себе, в Лато!..»
Пачули не осмелился, стыд это для попечителя. Но вполне можно пригласить своих сюда. Завтра. Букет велик, останется.
Словно откликнувшись на его безмолвный его призыв, Лайм с Личи возникли в дверях. Халиль за их плечами кивнул, но не стал заходить. Проводил с Краснобая, чтоб по туману Марбл-стрит идти не боялись. Все знают, что защищено, а страшно, привыкли, где туман – там тени.
– Ура-ура, привет!.. Попробуйте, каково, а?!
Что враг соломку принёс, забыл уже!..
Парочка...
Внешность полудроидов легко окликается на требуемые... Гонщикам, борцам, танцорам-аккробатам... Мышечная масса, гибкость, рост не исключение. Это и в Великом Море так. Есть типы чудовищ, но связывает их не происхождение, а общие привычки, тенденции, обретшие плоть в присущих телам тенях.
Лайма с Личи объединяла не каста, не род занятий, а любовь. Парочка лицами – едва не близнецы. Светловолосые, овалы лиц мягкие, губы в улыбках плюшевых мишек...
– Мир всем!
– Счастливой ночи – счастливый рассвет!
Взяли лакомство...
– Дроидский свет непрестанный, соломка достойная быть в короне Соломенного Дня!
Чума тихим, как драконье фырканье, смешком отреагировал на шумное одобрение пустячной коллекции, отнятой вместе с жизнью у жулика, что не на тех напал. Яд был в прежней ленте букета, но вот уже и нет ни яда, ни отравителя. Лишь эти, шумные, непуганые, неместные.
Слышать похвалу ему было, ну, безразлично, конечно...
Распорядитель Арбы ускакал к друзьям, увлёкся, забыл... Очередь свою забыл! У пятиспицевого колеса же помнили и окликнули...
«О, черти подземных туманов!»
Пачули имел несчастие, имел неосторожность выиграть в начале вечера за этим столом!.. Все продул, он последний, возчик Арбы, и Чума ждал его там. С птенцами заведения в горсти, постукивая по ним красными, облупленными ногтями, длинными... С усмешкой и тем более неприятным, что не наигранным, сочувствием в пустых глазах.
«Видеть-то его, напротив-то становиться как неохота... Почему бы Отто не сыграть за друга?!»
В самом деле, почему? Когда он кого выручить отказался? Отто подмигнул Пачули, с благодарностью прижавшему руку к груди.
А Чума спросил:
– На что играем?
– Ммм... Может быть, Свет Правды?
Неожиданно. Но у Отто нет коллекционерской или ещё какой нужды... А любопытство есть! Любопытства в нём – неиссякаемый источник!
В кругах Чумы, возле пляшущей Секундной Стрелки под ставками в принципе понимается иное. Услуги, оказываемые со скрипом, артефакты, имеющие материальную ценность. А «Свет Правды» не вещь и не услуга, и если не способ выпытать секрет, то приглашение к следующей игре. Затяжной, как правило, совершенно невинной.
Оговаривается срок. В зависимости от желания победителя и его планов на будущее. Не более года, а потому обычно – год. Публично либо в присутствии свидетеля, дающего обет хранить тайну им услышанную, вариант – переданную ему в запечатанном конверте. Она заключается в обязательстве проигравшего соблюдать некое обстоятельство... Какое-нибудь простое. Данное без размышлений в виде ответа, Света Правды. Чем правдивей он был, тем легче ему соблюдать это!
Например, человека спрашивают, вызнавая про увлечения или про знакомства: «Чар-чар носишь?.. Да? Нет?» Чар-чар, две серьги в одно ухо, это бисерные знаки отличия гонщиков, одновременно – знак танцовщиц чар. А чары это не любят, когда необоснованно носят их символы. И год проигравший, если наврал о своём высоком статусе гонщика, вынужден носить нечестную отметку, особо избегая Мелоди Рынка.
Бывают обязательства нематериальные: свой ответ при ком угодно повторить...
Совсем легкомысленные: одежду какого-либо цвета весь год носить. «Синий всегда? Синий никогда?..» Сказал, отныне не забывай!
Ужасно неудобный запрет на избегание определённых слов!
На обязательное повторение слов или жестов, при... Том-то и том то... Игра!
Пойманный на ошибке выполняет одно, тут уже любое желание. Даже встать на пирамидку. Но развлечение лёгкое, в нём непопулярно такое. Выкупят свидетели. А откажись от ерунды, репутация пострадает.
Хитрый-прехитрый замысел возник у коварного-прековарного Отто спонтанно в связи с открывшейся ему возможностью, когда Чума на его предложение кивнул:
– Взаимно.
«Это – взаимно не бывает!.. Лишь бы не дрогнула рука!»
Сцена, в которой Чума перед Пажом стоит на одном колене, запала и не шла из мыслей. Чужие связи, чужие тайны, не зрителям предназначенный церемониал...
«Нехорошо так делать... А иначе как? Если Паж запредельно скрытный! Если не отвечает и на то, почему не отвечает, как быть? Зайдём с другой стороны. Точнее, зайдём без приглашения. И воскликнем: «Ой, где это я очутился?»
Пять секторов, разделённый тонкими как волос, горящими линиями, лежали пусты. Светился опечаток раскрытой ладони Пачули, стеклянные шарики ловить и отпускать готовый, ждал броска.
Заход финальный.
Зрители, игроки, только что уступившие Чуме, сделали круг пошире. Отто прошёл сквозь шёпот пожеланий удачи, – в марблс не приняты крики, откровенная поддержка одной стороны, – сквозь одобрительные и ободряющие жесты прошёл к игровому столу.
Словно перед дракой, тёмный Чума, с поблёскивающей на плече булавкой косы, и Отто не торопясь обошли колесо.
Арба притихла. Прекратились на время и звонкие удары марблс за вторым столом.
Не без самодовольства на лицах, с ироничными полупоклонами, простирая руку к пустующим секторам, соперники выразили готовность уступить первый ход. Чтобы не было пересудов, начал по праву Чума.
Бросать можно любым способом, лишь бы рука не оказалась над полем.
«Канарейка» – прозрачный, будто капля свежей смолы, шарик прокатился со щелчка большого пальца низко поставленной руки, со щербинки на лаковом ногте. По сектору прошёл ровно... И остановился практически в гнезде, в центре светящейся ладони. Следующий ход тоже его...
Чума не собирал, а «держал» гнездо, выбил свою своей же второй канарейкой. Тактика, имеющая как преимущества, так и недостатки. Ход не надо передавать. Но держать – сложней, внимательней надо быть, не расслабишься. Маловероятна случайная удача, при которой соперник отправляет в гнездо чужого птенца, как бывает, если собирая гнездо, располагать шарики возле него тесно.
Снова его ход...
На третьем броске Чума ошибся, зазнался. Хотел закрыть гнездо с очередного сектора на промежутке, где паре марблс не разойтись, а касание спицы, сопротивление поля соседнего сектора нарушит ход. Против себя сыграл, сопротивление того сектора, в который целился, учёл, а того, по которому бросал, упустил из вида. Бумц!.. Из гнезда в разные стороны разлетелись обе канарейки. Тем не менее, его марблс сделали неудобными для Отто три сектора из пяти, расположившись равносторонним треугольником. Два смещённые к спицам, там ещё можно проскользнуть, а один шарик так близко к гнезду, что его можно лишь выбить на противоположную строну. Чума стиля Отто не знал, не подозревал, что противнику свободный на прокатку сектор не очень и важен...
Отто взмахнул рукой перед броском, вхолостую. Делал так, и внимание зрителей, вязкое, неустойчиво-тревожное устремлялось за ним в пустоту, в то время как, выпущенный со следующим взмахом, шарик катился точно и беспрепятственно. Не приём, ритуал, игровой почерк.
Ещё особенность: его птенцы весело скакали! И что интересно, куда надо прискакивали! Марбл-асс Отто умел бросать так, что они прыгали, выбивали, отталкивали, не теряя нужного направления. Навык, но больше – талант!
С лёгкостью Отто достиг основной и сопутствующей целей: отправил чужую канарейку в полёт, за пределы игрового поля и утвердил своего «кукушонка», серо-сине-голубой точками шарик в гнезде!
По Арбе распространился выдох одобрения.
Но у Чумы имелось два результативных хода, следующий бросок – его. Больше не отвлекался, не лихачил.
Он выбросил кукушонка из гнезда. Пятым, шестым и седьмым бросками поочерёдно дал посидеть там своим канарейкам, от сектора к сектору переходя. Сильный игрок. Стабильный.
Прозрачные, смолисто-глянцевые капли марблс закрыли ступицу так тесно, что соприкасайся они между собой или с сидящей по центру канарейкой, считались бы за собранное гнездо... Но и у Отто в активе есть результативный бросок, дающий ему на один до финала законное право. Последний или предпоследний?
По традиции право начинать и заканчивать обговаривались или разыгрывались отдельно, к ходу партии отношения не имели.
Как и перед заходом в игру, соперники обменялись приглашающими жестами. С Чума с меньшей надменностью, Отто – с ясной, невинной улыбкой. Заносчивость, отчаянье?.. Столкнувшись, взаимные уступки уравновешиваются на том, что если один начинал, другому заканчивать партию, получается – Отто. Чуме это выгодно, взяв предпоследний бросок с каким-нибудь особенным финтом, вдруг Отто заберёт оба?
Чума простёр руку, столкнул птенца с указательного и среднего пальцев толчком, распрямляя их, и его канарейка угнездилась, выбив предыдущую подальше, во избежание касанья со сторожившими гнездо. За ней в секторе марблс шариков не было.
Грациозный и лёгкий, как венценосный дракон в необитаемых облаках, в сладкой мятой пахнущем, высоком небе, Отто сделал вокруг колеса круг почёта. Напряжения не нагнетая и не отпуская его, Белым Драконом по периметру ойкумены прошёлся, держа потенциальных, не случившихся её обитателей в руке, девять пёстрых кукушат... Примерялся? Оценивал расположение? Готовился заранее Свет Правды выпалить с наименьшими потерями?.. Вовсе нет! Трижды нет!..
Даже самые лояльные из публики ждали от него «бросок ради престижа». В глазах самых преданных поклонников Отто уже продул. Очерёдность решила игру, нередко бывает. Да и весь вечер бросал рассеянно, на себя не похоже. При создавшемся положении для победы единственным броском канарейку он должен выбить не просто из гнезда, а «с неба на землю», как первую выбил прочь с поля, что было не трудно при пустых секторах. Теперь они не пусты. Выбить, своего кукушонка угнездив...
Отто вовсе не требуется кругами бродить, чтоб оценить такой расклад!
После чёрно-белых гонок он пытался в себя придти, драконьи кульбиты успокоить в голове!.. Выпил соломку абрикосовой сладости, и заново поплыло...
Льдины чёрные, скрежещущие, в голубых трещинах...
Черных Драконов, трубные, медно-звонкие голоса...
Царство У-Гли, мчащееся навстречу, так и не достигнутое...
Верх и низ безнадёжно потерянные... Шапки белых облаков падают головы... На глаза съезжают, на затылок, не удержать... Кувыркаются облака вместо драконов... Ах, это драконы кувыркаются?..
Это он кувыркается!..
Он зависает в медленном кувырке, и приземляется на ту, что успела подвернуться, белую спину... Миг – и выбит с неё... Кувырок... Белые-белые клочья... Высокие-высокие облачные шапки... Руно сплошное под-над головой...
Виновник головокружения следил за Отто с внимательностью обожания, с простодушием неведения. Его странный спутник, наставник – рядом, руки за спину заложил... Отто почудилось, что сверкнувшая лишь на пороге, сразу затаившаяся, чересчур
