Об антифашистской публицистике И.Г.Эренбурга

коллективизация и террор голодом“. Overseas Publications Interchango LTD. London 1988. S.620), потери от голода составили в СССР в 1932-1933 гг. не менее 13 млн. человек и террор 1937-1938 гг. унёс порядка 3,5 млн человек. Эти данные следует дополнить потерями во время I Мировой войны и последующей Гражданской войны, составившими порядка 10% населения страны.  


В Германии категорически не приемлют Эренбурга за лозунг   военного   времени   „Убей немца!“* (сноски см. в конце статьи, автор)   и   не   читают   его произведения. И в России в последние десятилетия его почти перестали читать. Однако во время войны и ближайшие послевоенные годы он был одним из самых популярных писателей. Его антифашистская публицистика 1941-1945 гг. (свыше двух тысяч статей и очерков!) почти ежедневно появлялась в центральных газетах и журналах, многократно перепечатывалась   в   армейских   и   периферических   изданиях, а также   в   Англии, США,   Канаде,  Австралии,   Швеции,   Египте   и   др., постоянно озвучивалась    по    радио.    Его   роман   „Буря“,   написанный   в ближайшие    послевоенные     годы,    в    1950 г.    был    отмечен Сталинской премией и пользовался большим успехом у читающей публики, а семитомник  „Люди,  годы,  жизнь“,  вышедший  незадолго  до смерти автора, привлёк внимание широких кругов читателей и вызвал  бурную  полемику. И  мне  хочется  понять   причины нынешнего „феномена забвения“ Эpенбурга. Но сначала немного о том, как Эренбург пришёл к антифащистской тематике.
           После разоблачения культа Сталина в 1956 г. и в ещё большей мере в связи с Перестройкой появилась информация об идеологических, политических, стратегических и тактических  просчётах и преступлениях Советской власти, существенно меняющая навязанные народу представления о событиях предвоенных и военных лет. Замечено, что однозначное неприятие фашисткой идеологии, имевшее место в военные годы, за семьдесят лет после Победы в сознании послевоенной популяции России постепенно, скажем так,  стало приобретать полиморфный  характер**.  Полагаю,  что анализ антифашистской публицистики Эренбурга, в немалой степени формировавший мировоззрение советских людей во время войны, в сопоставлении с обнародованными материалами о реальных событиях того периода позволит разобраться в этом явлении.
        Первое крупное произведение Эренбурга „Необычайные похождения   Хулио   Хуренито“   было  опубликовано  в  1922 г. Фашистское движение, возникшее в конце 1910-х годов и захватившее власть в Италии в 1922 г., в этом романе не  отражено. Пройдут годы, прежде чем будет отмечено поразительное сходство многих пропагандистских и организационных приёмов,  структурных особенностей, внутри- и  внешнеполитических  акций   фашизма   и   большевизма  (см., например: В.Гроссман. „Жизнь и судьба“. М. Изд. „Книжная палата“. 1990). Однако негативное  изображение большевистской действительности в Советской России в третьей части романа „Хулио Хуренито“ явно говорит о неприятии Эренбургом тоталитаризма. Отчётливая негативная оценка жизни при Советской власти дана Эренбургом и в романе „Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца“, опубликованном за рубежом в 1927 г. и вплоть до 1989 г. запрещённом в СССР.
В течение предшествующих Второй Мировой войне полутора десятков лет Эренбург пребывал в состоянии колебаний и размышлений. Он то писал о большевиках лояльные произведения (например: „Любовь Жанны Ней“), то под разными предлогами стремился покинуть СССР. Но уже через пять лет после „Ройтшванеца“ Эренбург в 1932 г. стал штатным корреспондентом газеты „Известия“. Теперь продемонстрировать неприятие большевизма он себе уже не мог позволить. Этому прямо-таки загадочному повороту в его биографии я не нахожу достаточного объяснения. В эти годы проходила коллективизация, страна стремительно шла к Голодомору, и  именно  в  эти  годы  Эренбург, большей частью проживающий за границей, вдруг становится пламенным пропагандистом советской жизни за рубежом. Он мог найти убежище за океаном, однако предпочёл накрепко связать свою жизнь с СССР. Одним из объяснений этого факта служит утверждение, что он искренне любил Россию.***  
Безоговорочное осуждение фашизма Эренбург продемонстрировал  в  1936-1937  г.г.  в  корреспонденциях  из  Испании, где шли бои республиканских отрядов с антиправительственными     войсками     генерала    Ф.Франко   и поддерживающими путчистов итальянскими и немецкими формированиями.    Тогда    Эренбургом    были    написаны пророческие слова:  „Я знаю… все бои на гвадалахарском фронте лишь первая перестрелка в той войне, которую затеяли фашистские захватчики…“ („Испания, 1937“. Собр. соч. в 9-ти томах; т.7, с.587).
           Окончательно  вернуться  в  Советский  Союз  в  1940  г. Эренбурга вынудила оккупация гитлеровскими войсками Франции, Бенилюкса, Дании и Норвегии. Разумеется, он уже хорошо понимал, что сулит еврею гитлеризм, но пакт Риббентропа-Молотова практически полностью исключал возможность антифашистских публикаций. В полную силу проявить неприятие фашизма и национал-социализма Эренбург смог только после начала Великой Отечественной войны.
       Немного о стилистике произведений Эренбурга. В тексте „Хулио Хуренито“ появляются те авторские приёмы, которые пройдут через всё творчество Эренбурга. Прежде всего это фрагментарность повествования с наличием множества действующих лиц и событий. Этот приём позволяет  автору  дать  широкую  панораму  без тщательной  их  детализации,  а  порой  и  вовсе  не  называя действующих лиц. Этот же приём ограничивает возможность исчерпывающе глубокого исследования характеров даже главных действующих лиц. В последующих публикациях Эренбурга, особенно в его очерках о восстании австрийских рабочих в 1934 г., o боях в Испании 1936 г.,в романе „Падение  Парижа“   (начат     в     1940     и    закончен     в     1941     году)     в  корреспонденциях военного времени и в самом крупном и наиболее известном романе „Буря“ (1947г.) эта авторская манера отчётливо видна. В сущности,  в них  нет  главного  персонажа,  вокруг  которого выстраивается фабула произведения. В них много персонажей, попеременно, зачастую ненадолго выходящих на передний план таким образом, что пёстрая мозаика лиц и событий порой мешает воспринять и запомнить их взаимосвязь.
          Другим авторским приёмом Эренбурга следует назвать полуправду, прослеживаемую почти во всех его непоэтических произведениях.  В.И.Новодворская  в  статье „Об Илье Эренбурге“ подчёркивает, что, после искромётного романа „Хулио Хуренито“, „… он научится врать в статьях, в очерках, даже в романах и эссе“. Нет, Валерия Ильинична, не врал Эренбург, говоря о стойкости и мужестве советского солдата, о небывало напряжённой работе тыла, о разрушении оккупированных городов и сёл. Да, на нём лежит грех полуправды, грех сокрытия многих и многих трагических причин и обстоятельств войны, что отталкивает современного читателя. Но заметим, что большую часть их он не знал, а те, что знал, было и несвоевременно раскрывать неимоверно напрягшейся для отпора стране, и самоубийственно для автора. Несомненно и то, что жёсткая цензура не позволила бы ему сделать такую попытку. Отсюда полуправда в его произведениях.
            Людям, живщим в СССР, не надо объяснять, каким образом ложь становилась непременным атрибутом литературных произведений. В статьях и репортажах Эренбурга встречается именно полуправда (а не оголтелая ложь), которая  при любой возможности  сводилась  им  к  минимуму,  если  не  исключалась полностью, иной раз с очевидным риском для дальнейшей работы писателя, а то и для его существования. В  1950 г. в Москве   состоялось   „Обсуждение   литературной    деятельности беспартийного писателя Ильи Григорьевича Эренбурга“, на  котором А.Суров, Н.Грибачёв, М.Шолохов и  ряд других именитых членов Союза советских писателей требовали исключить его из ССП за „очернительство“ . Современникам той эпохи без сомнения ясно, что должно было за этим последовать, и только ранее данный положительный отзыв И.В.Сталина о „Буре“ спас Эренбурга.
Статьи Эренбурга военного времени содержали жгучую ненависть к врагу и страстное  желание увидеть победу над гитлеризмом, вселить веру в победу в каждого читателя и, прежде всего, в тех кто добывал эту победу в боях или за станком, изготовлявшим оружие. Так в опубликованной 25.10.41 статье Эренбург писал о том, что „большая беда стряслась над миром“, что в войне для победы страна готова перенести очень большие потери, что взорван Днепрогэс, что бомбят и сжигают дворцы Ленинграда, что сожгли Новгород, что немцы взяли Ростов, рвутся на Кавказ, что заводы эвакуируют на Восток, за Урал и в поле запускают станки, что Россия готова к тяжёлой и долгой войне. Так в статьях от 24.01.42 и 2.02.42 он сообщал, что „немцев отбросили за 30 км от Можайска“, что отступающие эсэсовцы сожгли Наро-Фоминск, Епифань, Истру, Бородино, почти полностью разрушили Можайск, но не успели разрушить Калинин, Елец, Ливни, что „наше наступление – нелёгкое дело“ и, хотя одержана победа под Москвой, ещё предстоит  упорная борьба. „Мы не склонны обольщаться успехами. Ещё война не выиграна, но мы знаем, что выиграем войну“. И это была правда. А в сотнях статей, предназначенных для опубликования за границей, Эренбург со всей страстью и нескрываемой болью призывал англо-американских союзников открыть второй фронт в Европе. Он писал, что каждый день промедления оплачен сотнями и тысячами жизней советских бойцов. И это тоже была правда, абсолютная и непогрешимая. Константин Симонов в предисловии к сборнику опубликованных за рубежом статей Эренбурга („Летопись мужества“. М.; „Советский писатель“.1974) так охарактеризовал его военную публицистику: „Эти корреспонденции явились одним из наиболее замечательных публицистических документов того сурового времени, и на них лежит… печать тяжёлых испытаний и несгибаемого мужества… Масштабы всего сделанного Эренбургом во время войны и мера того влияния, которое имела его работа на умы и сердца его военных читателей, и острота и сила его страстного публицистического пера, и то неутомимое постоянство, с которым он писал о самых сложных, самых драматических темах военных дней, – всё это, вместе взятое… по праву сделало его любимцем сражающейся армии, а шире говоря – любимцем сражающегося народа“.
И всё же фабула его статей и очерков у нашего современника вызывает обоснованные вопросы и недоумение. Эренбург зачастую избегал называть конкретные имена людей и названия местности, обходясь словами: „Застрелен учитель…“, „Под Смоленском крестьянка при приходе немцев готова сжечь свой дом…“, „Девушка Галя мечтает убить хотя бы одного фашиста…“, „Вышедший из окружения красноармеец доставил донесение…“ и т.п. Возможно, учитывая нестабильность линии фронта и непредсказуемость судьбы окопного солдата, тогда это имело смысл, но читателю наших дней такая безликость статей о воюющей армии и напрягающей все свои силы стране представляется или сомнительной, или недостоверной.
Вряд ли сделаю открытие: самая искусная, самая хитрая ложь – полуправда, самая страшная ложь – самообман. В 1941-1942 г.г. Эренбург в своих статьях приводит единичные факты