Предательство Иуды и отступление России (Страстная среда).

великого «имперского миропорядка», способного лишь сеять кровь и вражду, запреты и запретительства. Того самого «имперско-великодержавного миропорядка» – что, как и при Иуде когда-то, что и теперь – способного лишь видеть и в единичном человеке, и народном большинстве лишь покорно-мизерные «гайки и винтики» жестокосердной «государственной системы».  

Со столь всегда очевидным равнодушием всякой «великодержавно-имперской системы» и к жизни единичного человека в частности и всего народа в целом. С неизменным стремлением к полному бесправию и «безголосости» общества, к государственному авторитаризму и тоталитарности, а в перспективе и вовсе – ко всё удушающей тирании, новым «ГУЛАГам» и разрушительным – до полного «самоистребления-самоубийства» слепо-покорного «народного большинства» – войнам…

И как подтверждения этой трагической реальности-возможности, вслед за авторитетными пророчествами и иеросхимонаха Аристоклия Афонского: «Конец России будет через Китай», и святого Иоанна  Кронштадтского: «Освобождение России придет с Востока», вновь вспомнилась финальная часть стихотворения поэта-мистика Соловьева:  

…О Русь! забудь былую славу:
Орел двухглавый сокрушен,
И желтым детям на забаву
Даны клочки твоих знамен.
Смирится в трепете и страхе,
Кто мог завет любви забыть...
И Третий Рим лежит во прахе,
А уж Четвертому не быть…

И тут же подстать этим строчкам, но уже более обнадеживающе, на память пришли и другие слова авторитетных пророчеств: «Произойдет то, чего никто не ожидает. Россия воскреснет из мертвых, и весь мир удивиться». А следом за трагическими предсказаниями святителя Феофана Полтавского, вспомнились, хотя и столь же печальные, но все же более обнадеживающие слова преподобного Серафима Вырицкого: «Многие страны ополчатся на Россию, но она выстоит, утратив большую часть своих земель. Это война, о которой повествует Священное Писание и говорят пророки, станет причиной объединения человечества…

Холодные свинцовые тучи, уже перестав изливать потоки дождя, по-прежнему тяжело висели над городом. Словно вовсе и не думая сдаваться, как и прежде мрачно клубились над самыми крышами, беззубо облизывая их своими рваными безжизненными краями. Оттого казалось, что мрачная стихия, отступив точно лишь по какому-то принуждению, но зато поддерживаемая теперь невесть откуда взявшимся студёным северным ветром, всё ещё готова проявить свою затаенную, губительную мощь.
Сам же промозглый северный ветер, поддерживая ненастье холодными своими потоками, продолжал, не ослабевая, метаться по притихшему и точно вконец подчиненному и парализованному стихией, городу. Глухо стеная, продолжал биться в окна и двери. И даже точно усиливаясь в эту самую «Страстную – во всех смыслах – среду», казалось просачивался, завывая, уже вовсе не в двери и окна, а в души и в сознания людей. Обжигая, подчиняя и парализуя, каким-то нездешним студеным своим дыханием, губительно метался и бился уже вовсе не в подъездах и шахтах лифтов, а в душах и сознаниях людей…