Легенда 2. Инкуб и суккуба.

рассказывала городские слухи, переиначивая на свой лад и путая. Дон Педро глубоко презирал супругу за скудоумие и  любовь к сплетням. Впрочем, он не делал исключения и для других женщин, полагая что все они одинаковы, и созданы на погибель. Что графиня, что лавочница одного стоят к себе небрежения, когда бы не дрожь в чреслах, что мужнего духа средоточие и похоти.

 Жена между тем что сорока трещала. Ведьмы стали опять похотливы, зная о слабости мужчин к наслажденьям. Выявлять таких среди обычных женщин призывал всех Вентега. Вчера вот покончили с молодухой, еще девчонкой, лет тринадцати, которую доставили в город крестьяне, чтобы сдать инквизиции. Как оказалось, несмотря на младые годы, успела  шлюха переспать с  мужчинами всей  деревни.  И вот в чем действо бесово заключалось: после каждого слияния колдуньи с крестьянином у того на следующий день околевала корова. Так вот ее и разоблачили в деревне. Ясно всем стало, что дело имеют с нечистой силой. И что оно любопытно: осталось в деревне две  семьи, где мужчины устояли от соблазнов младой искусительницы. Один из мужей и глава семейства был основательно стар для подобных утех, а иной отлучился и жил в то время в городе. Так вот именно в этих-то дворах коровы живы - здоровы и никаких напастей с ними не сталось.

Под пытками призналась  ведунья в том, что навела порчу умыслом.  Самого святого инквизитора тронули молодость и краса девичья. Умыв руки, тот вернул ее крестьянам, сказав, что те вправе решать ее участь. Не хотел он сжигать ведьму у себя в городе, опасался, сочувствующие найдутся красоте ее  и молодости. Только зря это он.  Многие из горожан еще присоединились к крестьянам, и пошли вместе топить ее, исчадие адово, во ближайшем болоте, что и  сделали, успех празднуя. Только перед тем, как ее туда бросить, вбили ведьме в пах кол осиновый, в самое то место, во чрево, которым мужчин завлекала. Так и смерть ее постигла. Истекаема кровью, засосана была болотом. И подтвердилось пророчество: к подобному таковое и приложится: грязь земной жижи и чрево развратное  сукупно воссоединились…

Вчера вот священник Вентега на вечерней молитве опять заметил, что дон Педро отсутствовал. Прихожанам своим падре в тот час разъяснял, кто есть инкуб, а кто суккуба, и как между ними видеть разницу. Демоны бывают, сказывал, мужского пола, то вот инкубы, а иные, что женские – то суккубы.

Инкубами еще часто  жиды оборачиваются, что христиан  врагами во все времена пребывают. Вот зря он Исаака к себе в дом допустил,- жена пеняла. - Зачем дела имеет с евреем? Ведь кто знает, не из инкубов ли тот, про которых Вентега толкует? Нельзя опасностью пренебрегать от извергов рода человеческого, которые самого Бога не пощадили. И зря он тянет с окроплением дома святою водою, как намеривался. Уже сутки вторые идут, как в доме жидовского духа исполнено…

Глупая бабья болтовня стала, вконец, невтерпеж Дону Педро. Он перехватил подозрительный женин взгляд, когда та заговорила об инкубах. Читались в нем ненависть и нелюбовь, что зиждились на  отказе капитана заниматься ее телом ночью.
Злость затаенная, что пряталась глубоко и сидела в нем, вдруг в мгновение ока прорвалась. Он схватил  женщину за горло, плохо понимая, что делает, а свободной рукой потянулся к ножу, что лежал на столе не при деле. Впрочем, и быстро опамятовался, прочитав на ненавистном лице животный ужас.

- Доведешь до греха, тварь, прирежу,- пообещал ей. – Уж лучше дракону бы досталась, чем мне докучать без меры…
 Поднимаясь по винтовой лестнице в  покои, он почувствовал на себе еще один ненароком брошенный, полный ненависти взгляд супруги.

В предвкушении сладостно билось сердце, когда он подошел к портрету и протянул длань к  женщине. Потом наскоро потер ладонью об ее щеку, ожидая   тепла  упругого тела, и чувственно разволновался. Хотелось ощущать себя хозяином зовущей к наслаждению  плоти. Он давно уже понял, что главное для женщин –  власть над собой господина, услужить которому их задача. Он  доставит ей боль, славянке, для того, чтобы сломить  волю и сделать податливей. Подчинить себе женщину, превратить в тряпку, ветошь, о которую вытирать обувь – он всегда преуспевал в этом. Знойные кудесницы теряли  гордость, становясь прилипалами, домогались  любви и унижались за скупую ласку.

- Ну, скорее же, оживай, - торопил он славянку, в нетерпении хлопая по щеке, ожидая метаморфозы.
Чуда не происходило. С холста смотрела  уверенная в себе особа, а все произошедшее, таинство и волшебство обещаний, казались несуразностью. Становилось похоже, реалистический вечер затмит затхлостью романтические бредни и волшебства не станется. Дон Педро хмурился.

Надлежало  действовать: спокойно и без лишних волнений попользоваться златовлаской и получить  искомое.
 В  закатном луче солнца оседали пылинки. Пора было выпороть слуг  за нерадивость, а он все откладывал за рассеянностью. Подумав об этом, Дон Хуан нахмурился, потому что правильные в общем-то  мысли о делах насущных сейчас были не к месту.  Следует лицедействовать, чтобы заполучить русскую. Все не ладилось.

Еще несколько раз Дон Хуан касался дланью портрета, но славянка не оживала. Должно быть, магия рассеивалась иль волшебство оказалось недолгим.
- Проклятый еврей, обожди. Я разделаюсь с тобой,- процедил сквозь зубы  Дон Педро.   Впрочем, жид не обманул с портретом, вспомнил он, что случилось давеча. – Исаак говорил  про любовь,  без которой не станешь обладать славянкой.
- Любовь, любовь…-  брезгливо поморщился Дон Педро.- Бабьи россказни и треп рифмоплетов. Она же и  репродуктивная стратегия. Крепкое волевое начало и твердость  второго тельца, маленького Хуана Перейра.

Он вспомнил, как мать наказывала его в детстве, когда заставала за  запрещенным занятием. Прячась, он трогал себя внизу, знакомился с ощущениями просыпающегося мужского начала. Той казалось, что в сыне все от распущенности, ранней порченности, наследия нелюбимого ею мужа. Она подзывала сына к себе, стягивала ему штанишки и надевала на маленькое  трепетное тельце прищепку, для того чтобы отучить  интересоваться грязным. Было больно и унизительно. Мальчик Хуан  плакал и клялся   отомстить матери за позор  и детское горе. Ненависть к матери выросла небрежением  к женщинам, без которых не обходилась похоть.

То было в прошлом. А сейчас ему нужны игрища с  златовлаской, обладать ею и получать удовольствия. Дон Хуан был искушен в делах любовных. Он притворится и станет как обычные человечишки.  Ведь  и раньше ему приходилось идти на ложь, чтобы заполучать женщин, тех из них, кто придавал значение словам, никчемным и легковесным, которые он мог отпускать во множестве, не ведая колебаний, потому как те открывали наготу женского тела. Жизнь делает лицедеем,  когда игра сулит выгоду. Дон Хуан не стал смущаться. Он протянул длань к портрету и сказал чужеземной ведунье, заглянув в очи:
- Люблю же, люблю всей душою, оживи окаянное сердце мое, истосковавшееся…

И чудо свершилось. По холсту прошла дымка,  славянка улыбнулась, ожидаемо и с надеждой. Дон Педро взял ее на руки и отнес в ложе, где распорядился  властью. Он мял ей груди и вдоволь тешился, истребляя в себе  стыдливость. Солдат, он вкушал на пиру жизни бесхитростных удовольствий. Ведь иначе и не можно мужу, о достоинстве воителя пекущемся. Ему не было дела до того, что чувствует под ним славянка, потому как любая женщина – сосуд греха и создана для  наслаждений. И он получал их, пока вконец не устал под утро. А потом, когда видение исчезло, он тяжело проспался тем здоровым и крепким сном мужчины, когда  под утро уже сомневаешься, сон или явь ночное.

Следующим вечером Хуан Перейра после трудов дневных на городской службе при своих пушкарях, как повелось уже, пропустил вечернее богослужение, рассеяно слушал болтовню жены и был занят мыслями.

Трудным было думать о себе, не предаваясь тщеславию. Ему открывались вечные истины. Нет «вчера» и нет «сегодня», он давно это понял, а есть лишь вечное «сейчас». А потому держись за «здесь», через которое будущее погружается в прошлое.  Человек чистый и честный непременно погибнет в среде громадного большинства, столь падкого на блага земные. Лишь праздный и  изощренный умишко  витает в эмпиреях несущественного. Таков вот герцог, его покровитель, мнящий себя небожителем, который, в конечном счете, власть потеряет, как и все философствующие на троне. Не худо бы ее подобрать, когда к ногам свалится. Заповеди – химера для гиперборейца. А пока нужно брать от жизни, что та дает, не рассчитывая на болтовню капеллана о второй жизни. В раю ему будет скучным, а ад он и на земле познал, не запугаешь. Стихами пьян не будешь, подумал он и улыбнулся, вспомнив о многочисленных женщинах, оставленных им и совращенных, среди коих попадались и такие, о которых Петрарка слагал бы стихи вечность. Он так не станет. Дон Педро знает цену виршеплетам, как и хорошему вину  за  сепаратной выпивкой. Все – в услужение, все в ублажение прихоти и сластолюбия.

Воспоминания о  прошедшей ночи доставляли ему  радость. Райский сад для наслаждений из совершенств женского тела. Что ему Сад Эдема и призрачные кущи рая, когда тот и на земле возможен. Она вобрала в себя представления об идеале и предшествующий опыт с другими.
Грудь ее пахнет клубникой и сливками. Половинки, каждая, что свежесваренные пасхальные  яйца, уже охлажденные и очищенные. Соски как у девственницы, он видел их, когда мял, что светлы как божественное утро, а у рожавших  корявы и грязны. Ягодицы ее  на ощупь крепки  что два мячика, когда  отжимает руку упругостью. У большинства женщин они же -  мякоть плода подгнившего. Волосы ее пахнут мукой кукурузной. Луковый пот подмышек вместе с  запахами моря  распалял чувственность.

Вот лишь настораживало, намедни златовласка  не спешила оживать и подставлять тело. Что если опять  запривередничает,  не  разделит ложе, не воплотится, не оживет? Тогда он вспомнит слова,  что во множестве говорил другим женщинам. Он обманет, как прежде не раз делал, потому что  ложь окупается  получаемым удовольствием. Но и славянка за то поплатится. Он будет груб с ней, как никогда с иными,  жесток, как варвар к добытой к заложнице. Замучает, принесет боль и страдания, теша тщеславие и похоть. Он изрежет ей грудь и вырвет роскошные волосы, а, входя в лоно, доставит боль, чтобы отомстить за унижение.

Дон Хуан совсем уж перенесся мыслями  на свою половину, в покои, где  ждало его действо, не замечая присутствия опостылевшей благоверной. Жена  же опасливо  на него поглядывала с отстраненным интересом, что впервой видя. Ненароком он перехватил  ее взгляд, любопытный, оценивающий, словно через замочную скважину и прислушался к  болтовне.

- Капеллан опять  недоволен и не преминул заметить твоего отсутствия на вечерней службе. А, кроме того, объяснял пастве, что нечистая сила нынче силу взяла необыкновенную. Прихожанам своим советовал быть с той повнимательнее, потому что имеет обыкновение в тела людей вселятся. И даже с близкими нужно держать ухо востро. Вчера еще муж твой сегодня может в инкуба превратиться, беса сущего, и только на первый взгляд оставаться еще человеком. А суккубы – это женского