Легенда 2. Инкуб и суккуба.

Легенда 2. Инкуб и суккуба
Леонид Силаев
  К вечеру в таверне душно. Клубы дыма и спертый воздух, которого не хватает, делают нахождение здесь испытанием не для слабых. И народ подобрался, который не заподозришь в изнеженности: бывшие рыбаки, потерявшие работу, какие-то докеры и солдаты, должно быть, дезертиры в неопрятной форме. Я тут лишний, чужак  из того мира, где пьют кофе на завтрак. Потому и ловлю на себе недоброжелательные оценивающие взгляды. Говорят, до поножовщины в распивочной доходит редко, но пьяные драки случаются что ни вечер. Мне интересно, и кровь разгоняет по венам. Так повышают адреналин. Мой рассказчик, запойный пьяница, вопросительно заглядывает  в глаза, давая понять, что честно отработал стакан портвейна  своей историей. Бесконечно растянувшийся вечер никак не кончится. Впереди пропасть времени, и я заказываю новую бутылку в надежде послушать прочей такой дребедени. Мы довольны друг другом, я и  случайный сосед по заваленному столу объедками. Сейчас бродяга продолжит…

…Оборви лепестки у цветочка, поломай судьбу деве. Любит, не любит, к сердцу прижмет, любит – не любит – все равно, приедаются они быстро, красные  жены. Пять – шесть лет – и нет чувства, а потом как в ладони ромашку комкай -  насильно не станет люба. Плачут они, заливаются, слезами умываясь и землю вкруг себя орошают, лишь злобе в сердце мужском способствуя. И впрямь,что им надо? А одна, сказывают, при прощании все о последнем поцелуе молила, а сама украдкой в тот миг два волоска свои к пуговкам костюма спутника бывшего привязала, что тот не заметь. А когда  ушел он от нее к иной женщине на свидание, то при новых объятиях невеста богатая, на которую  променять  любовь прежнюю решился, волосы чужие на костюме суженого нашла, и тем самым свадьба расстроилась.  Потому и рвать нужно с ними, когда не милы станут, решительно и бесповоротно, ведь  сантименты всяческие лишь накоплению чувств ненужных способствуют. Вот о том же и я в рассказе своем, как следует от пут земной любви освобождаться, новому чувству предаваясь, и что может тогда статься, когда порывать с опостылевшей женой медлишь…

… Среди горожан, отличившихся  в травле дракона, был и бомбардир пушкарей  Педро Хуан Перейра, муж той синьоры, что прельстила чудовище. Жизни хват, усы подковой, судьбы баловень, он не упускал случая, а хватал  за хвост, понуждая  воле. Ему везло потому, как удача любит тех, кто умеет ею пользоваться как женщиной. А такие, как Дон Хуан, знают, чего хотят от жизни: подчинить себе в услужение, чтобы стать господином многих и не зависеть от избранных.

 Сколь помнится, несколько ядер из его мортиры попали в грудь зверю  и, хоть жизни того не лишили, но во многом удачному повороту дела в тот вечер способствовали, который гибелью чудовища завершился. Кое-кто из недоброжелателей и завистников лихого капитана говорил потом, что чудище само, мол, по своей воле с высоты низверглось, и под тяжестью собственной погибло, и воля провидения в том заключалась. Потому и снаряды пушечные бестолковые не большой урон жизни дракона могли заключать. Однако претор Эммануил Вентега в церкви толки сии высмеял и  свое авторитетное заключение вынес, что  силы ополчения городского роль здесь сыграли. Не будь их, неизвестно  чем бы  дело все кончилось. Бог располагает, а человек свершает, а посему и солдаты всяческого уважения заслуживают. И не прояви они тогда сметливость, еще неизвестно, скольких бед чудовище могло натворить, и хорошо еще, что того не сталось.

И, кроме прочего, вопрос сей неоднозначный и в ученой среде философическую  дискуссию при дворе герцога вызвал, где среди мужей  многомудрых были как хвалители подвига пушкаря городского и бомбардира, так и того насмешники. Что есть истина? – вопросом все задавались. Суверен был в ударе. Победило его, герцогово мнение, с которым после речи его блестящей никто спорить уже не отважился. И не потому только, что положением его светлости закреплено было, но и вельми разумным выглядело.

-  Пусть, правда то,- благообразный герцог глаголал, белоснежными кудрями потрясая. - Возможно, и не большой урон принести способны ядра пушкарей, что во множестве были в чудовище посылаемы. Среди коих, болтают, лишь несколько-то и в цель угодило. Вот только, правда то есть кажущаяся,- повторял оратор, перст воздымая и презрительно улыбаясь.- Кому истина эта нужна станет? Как с ней придется поколение подрастающее в нравственном отношении воспитывать, которое в уверенности пребывает, что в жизни есть место подвигу? Льет ли воду она, мнимая, на мельницу патриотизма, чувства священного, на любви к отеческим гробам взращенного? Способствует ли такая сплоченности на национальной идее и своей, доморощенной почве? Нет, трижды нет!!! – суверен витийствовал.- Потому как, правда, по большой сути, противна подобию  внешнему и приверженности  факту мелочному. Она же  способна реалии житейские отбрасывать, что шелуху от подсолнечников, до которых горожане охочи. Луща, зерна истины от плевел отделить, -  нам бы в усердии в занятии  нехитром с простолюдином сравниться!

Мириады правд разных в Лету канули, потому как оказались  не нужны  потомкам и не востребованы  людской памятью. Не лучше ли предположить,- рек герцог,- что благодаря стараниям ратников городских и отваге чудище побеждено было, а крепость духа воинства градова - тому условие, победы всеобщей. Правда большая и божественная, таким образом, универсальна по сути, дидактику в себя включает и смысл здравый,  пропедевтику пути нравственного. А по правде такой, духоподъемной, Хуан Перейра и его пушкари спасители отечества есть и того герои. Не согласные с тем - пустой логики аристотелевой пленники, возмутители покоя общества.  И не истины ищут в споре подобные, а победы самолюбию ущемленному.

А потому еще Хуан наш Перейра по настоянию герцога  на площади у городской ратуши, где происходило действо, губернатором был посвящен в рыцари  и награжден орденом истребителя драконов Георгия  да новым мундиром с золотыми на нем позументами.

 И что любопытно, более иных исходом спора мудрого остался недоволен сам отец Эммануил, пастырь душ  тамошнего прихода и капеллан церкви святой Варвары, среди прихожан коей и сам бравый капитан числился. Городских защитников радетель, Вентега, тем не менее, не мог с сиятельнейшим герцогом в деталях согласиться. Смущало падре, что казался ему совсем не похожим на героя народного  Педро Хуан Перейра. В церковных делах тот был мало аккуратен и, бывало, вечерним службам в костеле предпочитал праздное времяпровождение за бутылкой вина привозного, до чего слыл охотником. Решил священник про себя внимательнее за прихожанином своим наблюдать. А это, тем более что  помнились ему жены того сетования на беспутство мужа и небрежение  долгом супружним, на что жаловалась на исповедях. Спорить же с сиятельнейшим герцогом и его вельможами, фарисеями да прощелыгами, Вентега не отважился. Сам понимал он необходимость примеров назидательных для юношества и истории города. Казалось ему, священнику, не лучший пример для подражания был выбран, хоть  речь герцога и на него произвела впечатление.

К слову сказать, непросто истина сия дидактическая, за которую герцог ратовал, к жизни потом пробивалась. Видать, не лучшего кандидата на роль героя отечества герцог тогда выбрал. Всякое о Педро Перейре и его  прошлом болтали. Человек он пришлый, так и не сумел в местное общество вписаться, к чему и не очень стремился, гордыней обуреваем. Ландскнехтом был призван на службу, до того ж кондотьер-бродяга авторитета над собой не признавал и себе был хозяином. Кое-кто божился, что и не рыцарь он вовсе, а флибустьер, а потом каторжник беглый за преступления многочисленные в соседнем королевстве разыскиваемый. Потому, что, пиратствуя, гнев соседнего монарха вызвал, за что и был в камлот заключен, в застенки, которые ему удалось обманом покинуть и скрыться. Разное про капитана злословили. Внутренний облик того оставлял желать лучшего. Бретер, записной дуэлянт, что ко всем придирается лишь бы повод найти картель на вызов послать и утешиться, еще одного человека к праотцам направив. Лангобарды, в окраинах коз пасущие, не раз того видели среди природных кущей, где занимался Дон Перейра любовью грешной с женщинами, чьи имена и произносить- то боязно из авторитета  покровителей тех в обществе. Планида недостойному благоволит, вот и сейчас ненароком во спасители отечества записался.

Противоречивые чувства горожан разбирали, среди коих зависть к заезжему выскочке была не малой. Не все учел, видать, мудрый герцог, который, как всегда оказалось, не очень-то и  прислушивался к тому, что вне замка народ болтает. Кое-кто из врагов Дона Педро и завистников шептать грязное начал.  Вопрошали, как оно, мол, случилось, что чудище перед гибелью с полчаса времени под балконом  дома капитана возлежало, а супруга героя народного того совсем не убоявшись, о чем-то с ним беседу вела неторопливую и видом зверя ужасного не была поколеблена? И еще шептали, что то был  и не зверь вовсе, а тайным образом в него превращенный рыцарь бедный, разыскиваемый властями за убийство. А драконом он уже потом стал, чтобы избегнуть кары, искупавшись в волшебной речке Лее, которая на всяческие чудеса горазда. Впрочем, на каждый роток платка не накинешь. И в преуспевании не стал исключением  Хуан Перейра, о котором нещадно враги злословили. Но он мало тому печалился, и забот у него особых не было, разве что жена досаждать стала: дурнела.

Не радовали его  теперь, как прежде, прелести ее дородные, когда разоблачалась  еженощно в супружеской спальне умышленно медленно и старалась завладеть вниманием мужним, брезгливым теперь и снисходительным. Нет, не думал о ней Дон Хуан Перейра, о приевшейся  женщине, пахнущей кухней. В мыслях и мечтах к иным возносился, городским кудесницам, чьим вниманием благосклонным не уставал пользоваться. Новых женщин все жаждал, и страсти  похотливой был пленником, с кровью и стонами,  заверениями тех в любви, что под ним извивались, слезами их и клятвами, которые, впрочем, ему и без надобности. Так что стало ему и  не хватать их, женщин, потому как  не осталось и юбки такой, под которой  бы он не похозяйничал и свое б не получил, мужское.

… Случилось ему намедни, по городу прогуливаясь, в лавке побывать жидовской, где всяческим скарбом торгуют. Заприметил он там сквозь стекло неумытое оконной рамы картину за спиной хозяина в золоченой раме. Это и заставило бомбардира не побрезговать и войти в лавку, куда бы прежде не стал наведываться. Был там портрет женщины красоты немыслимой.  Как тот у него оказался, хозяин объяснить не сумел.  Явно не место ему находиться  было среди нищеты и убогости  товара дешевого. Пользуясь правом сильного,  Дон Хуан попросту конфисковал картину, завладел ею, никого не спрашивая. Но и жида, чтоб совсем уж не обижать, облагодетельствовал. Кинул ему, как собаке кость, золотой дукат -  малую часть того, что портрет, видимо, стоил. Дома после ужина, выпив в спокойствии, Перейра рассматривал полотно и радовался, что не прогадал при покупке.

С холста смотрела в мир рыжеволосая красавица,