бормотал: «Mon Dieu, c'est tout à fait admirable! »; дворецкий Джемисон от эстетического потрясения выронил поднос с бокалами шампанского; кокер-спаниель Радж сделал лужу; а полковник Фрай, как говорят, даже на мгновение потерял сознание. Одним словом, успех был ошеломляющий.
Через полчаса, несмотря на образовавшуюся вокруг Байрона суматоху, Роджерсу все же удалось увести друга в соседнюю комнату. Хотя для этого ему пришлось совершить изрядную бестактность в отношении маркизы де Курвуазье, которая вцепилась Джорджу в полу сюртука и ни за что не хотела выпускать: Сэмюэль пребольно ущипнул ее за пикантность, отчего аристократка громко вскрикнула и лишилась чувств.
- Послушайте, лорд, как это вам удалось? Я ничего подобного раньше не слышал, -спросил он, оказавшись с поэтом наедине.
- Да так, - кокетливо ответил Джордж. - С утра было хорошее настроение. Вот и вышли стишки...
Проснувшись на следующее утро, Байрон тут же бросился к письменному столу. Через полчаса он перечитал то, что вышло, и удовлетворенно закивал. «Я назову их...», - пробормотал поэт, но не закончил, потому что в нос ему ударила волна зловония. «Что за черт!», - вскрикнул он с гримасой отвращения.
- Паркер! П-а-а-ркер!!
Дворецкий вошел в спальню и, склонив голову, встал перед Байроном.
- Слушаю, милорд.
- Паркер, я же еще вчера приказал, чтобы запаха не было.
- Мы осмотрели все. Джонатан лазил под все кровати в доме, заглядывал во все темные углы и даже в дымоходе смотрел. Воняет.
- Да не просто воняет, а убивает наповал. Посмотри на пол. Эти мухи, по-твоему, отдыхают?
- Нет, милорд. Эти мухи мертвы.
- Открой сейчас же все окна и иди искать дальше. Чтоб вечером вони не было!
Паркер ушел, а Байрон снова схватил перо и начал работать. Но к полудню из-за смрада находиться в доме уже было нельзя. Тогда он взял все необходимое и поехал в гостиницу.
Войдя в номер, поэт достал из саквояжа письменные принадлежности и немедленно сел за стол. Но обмокнув перо в чернильницу, он вдруг замер. В голове не было ни одной рифмы, ни одного слова, ни одной мысли. Он встал и прошелся по комнате. Ничего. Байрон с ужасом посмотрел на свои руки. Затем почему-то взглянул на потолок. «Этого не может быть», - пробормотал он. Его губы тряслись. «Этого не может быть!», - крикнул он, что было мочи, отчаянно глядя вверх, словно пытаясь пробить взглядом деревянные перекрытия старой гостиницы и найти ответ где-то там…
Тут он подбежал к столу, схватил чернильницу и со всей силы грохнул ее об пол. «Домой, срочно домой, - прошептал он. - Пусть умру я там, но умру поэтом!»
Джордж уснул лишь под утро с пером в руке. Весь пол его спальни был устлан бесчисленными листками бумаги с изумительными стихами.
Когда он открыл глаза, вони уже не было, и комнату наполнял дивный запах весенней свежести. Однако вместе со зловонием ушло и вдохновение: в течение следующих пятнадцати дней Байрон не написал ни строчки. Поэт впал в отчаяние и начал стремительно погружаться в пучину порока и похоти. Он напивался с моряками в трактирах и проводил ночи в дешевых гостиницах с портовыми шлюхами. Друзья сторонились его общества и даже переходили на другую сторону дороги, лишь бы избежать беседы с этим, как говорил Томас Мур, вонючим оборванцем.
В конце концов Джордж не выдержал и уехал в Грецию сражаться за независимость. Вот так-то.
