Этап взросления

спину или в бок огрести. «Калаш» справедлив, у нас скоро учения со стрельбами. Майор Ананич – любитель войнушек, его и особист Кобов не удержит! Марш-бросок со смешком, проверяет. Эх, засунули слесаря в сторожа!
      Капитана-чекиста и нового заместителя командира части опасались командир роты и его заместители. Особенно во время подготовки   «изделия» для старта и во время пуска. Из Москвы такие тузы наезжали! Маршальские погоны и министерские животы сильно напрягали, но когда появлялись космонавты, возникала эйфория. Автографы просили у всех, герои расписывались на открытках, комсомольских билетах, в альбомах. Отказов почти не случалось. Андриан Николаев, правда, как-то пытался пригнуться в автобусе, но Попович его «выдал»: не обижай ребят! Ту интересную встречу Низам запомнил навсегда, веря, что судьба в твоих руках.
      Тогда Кузнецова определили на КПП, еще одно теплое и   хлебное место старослужащих. Оказалось, он очень этого хотел, не появлялся в казарме трое суток. Ротный, оказалось, был в курсе.
      Младший сержант Урусбаев, разводящий номер один в карауле,  всю ночь менял и проверял часовых и сейчас наслаждался                                  законным  отдыхом. После позднего завтрака спать не хотелось, не   тянуло в помещение. Около караульного помещения, во дворике, старослужащий Кузнецов без чьего-либо понуждения усердно   начищал сапоги. Для роты охраны это было событие! Георгий                        обыкновенно поглядывал на всех сверху вниз, слегка покрикивал на новобранцев, смотрел подозрительно, когда его называли ефрейтором,   с усмешкой наблюдал за действиями Низама, только что прибывшего   из школы младших командиров. В роте шутили, что пряжку и  сапоги Кузю могут заставить надраить лишь маршал или начальник гауптвахты.
       «Интересно, отчего Кузнецов так сияет? – думал младший сержант. – Выгладился, побрился и даже ефрейторскую ленточку новую пришил. Может, в самоволку собрался после дежурства? Они на КПП все           балованные. Столетних аксакалов из себя строят! Хотя у меня с Кузей понимание…»
       Урусбаев огляделся. Стоял апрель, благодатный месяц для недолговечных тюльпанов степи и полупустыни. Сморщенные, позелененные еще кое-где пески обступали стартовую площадку со всех сторон. Скоро растительность выгорит, но шустрые варанчики по-прежнему будут выглядывать из норок, в теплые ночи приползут на свет фаланги, не такие уж и страшные для тех, кто прокладывал самые первые тропы к звездам. Скорпионы поопаснее.
       - Строевой смотр не скоро, развод тоже. Уж не на свидание ли наряжаешься? – не выдержав, поинтересовался младший сержант.
       - Конечно! На самое важное свидание в жизни! – с вызовом ответил ефрейтор. – До приказа об увольнении – сто дней. Тороплюсь наверстать упущенное. А то все скромничал, в отличниках ходил. Побеждал в соревнованиях. Стыдно – на губе ни разу не был. Почудим в конце, может, удастся напоследок.
      - Вряд ли вам это позволят, - как можно официальнее произнес Урусбаев. – Не пройдет номер.
       Взаимопонимание, переходившее в дружбу, они не афишировали. Беседы в карауле, подобно первой, душевной, никто не подслушает, даже капитан Кобов, вечно вербующий себе агентов. Замполит открыто          действует, особист – тайно. Они предпочитали методы Кобова. А сейчас Георгий на КПП, у ворот и цепи, подчиняется ротному напрямую и, конечно, Андрею. Панфиловичу. У КППшников две свои, отдельные комнаты, хотя находятся они в здании караулки; халява для заслуженных «дедов» перед дембелем.
       Кузнецов повернулся к разводящему спиной, как бы намекая, что ему, старослужащему, не о чем говорить с молодым, пусть даже младшим командиром, и исчез за стеной.
       На столе контрольно-пропускного пункта тем временем зазвонил телефон. Из окошечка появилось остроносое лицо главного                                  человека на КПП – сержанта Андрея Панфиловича. Он с ефрейтором  одного призыва, ему Кузнецов и подчинялся в данный момент.
       - Едут! – взволнованно выкрикнул «белорус Панфил». – Едут! Кузя!  Где тебя носит? Их, конечно, долго не задержим, - добавил он тихо. –  Номер машины известен. Как бы дело не сорвалось… Но мы действуем по уставу. Давай, Кузнец! Смотри, не подведи! Жаль, мне от телефона не отойти.
      Запыхавшийся Георгий вынырнул чуть ли не из щели, вырытой на всякий случай около караулки, в руках он сжимал сверток, напоминающий колоду карт.
       «Ошалел, небось, со своими новыми пожитками носится, - подумал Урусбаев. – Как женщины становятся в конце службы. Покупают все. Так и есть, какие-то фото в карман нагрудный запихал, выпирают. Нет, опять в руку их взял…».
       Капризно засигналил у ворот подъехавший автомобиль, но Георгий, видимо, на этот раз сознательно не торопился пропустить машину: цепочки не снял, створки пошире не развел.
       «Что-то произойдет, - заволновался Низам. – Что-то здесь не так… Надо подойти ближе…»
       Из окон выглядывали любопытные караульные. Панфилович  таился за фанеркой оконца и с надеждой смотрел в щелочку. Словно  танкист, опасающийся пули. В любую минуту могли позвонить, могла сработать сигнализация. Происходило что-то не совсем понятное.  Красавица «Волга» гудела, Кузнецов двигался к ней торжественным строевым шагом. Какой это был шаг! Лучшие строевики могли бы позавидовать.
       - Товарищ полковник! – отрапортовал он. – Помощник дежурного по КПП ефрейтор Кузнецов… Распишитесь, пожалуйста, а то скоро домой, на память. Вот открытки.
       Дерзость ефрейтора могла вылиться в неприятности. Эту машину опекали, знали о ней заранее, ее рискованно было долго задерживать, наоборот, положено пропустить побыстрее.
       - Хорошо, - ответил веселый голос из кабины. – Поможем. Давайте.
       Обаятельный, голубой, как небо, офицер-летчик не рассердился,  он улыбнулся добро и приветливо. И все почувствовали, что он свой  в этом казахстанском апреле. Тогда, в 1961, тоже был апрель, и  распускались байконуровские тюльпаны под его шагами в вечность. Обаятельная улыбка заразила всех: смеялись и сверкали части       «Волги», пряжки и лица Урусбаева и Кузнецова, песчинки  вальсировали под ветром на глянцевом асфальте возле автомобиля;   и солнце, казалось, тоже скалило зубы и прикрывало усмешку веером.
       Полковник быстро расправился с открытками и вернул их Георгию.
       - Спасибо, Юрий Алексеевич! – воскликнул тот счастливым голосом. – Это для нас очень почетная награда. Автограф на всю жизнь! Счастливого вам пути, звездного!
       Цепь опустилась на асфальт, ворота разошлись, и автомобиль набрал скорость.  
       - Всего вам доброго, ребята! – сын планеты, первым побывавший в космосе, родной и близкий каждому человеку, махнул на прощание рукой и одарил всех еще раз всеобъемлющей, прекрасной, такой близкой каждому гагаринской улыбкой.
       Стало понятно, о какой встрече толковал ефрейтор. Вне  сомнения, что Панфилович и все старослужащие роты были с ним в сговоре.
       - Вот так, Низам! – тепло произнес Георгий. – Не горюй,  у младшего сержанта еще все впереди. И успехи, и тревоги, и отпуск.
        Свидание, похоже, растрогало его, сообщило ему лирическое настроение. За ними наблюдали в окна, подходила смена с постов.               Ефрейтор вдруг ухмыльнулся, вытянулся перед Урусбаевым, лихо поднял руку к виску.
       - Желаю хорошо отслужить! Можно идти, товарищ младший сержант?
       - Конечно, - растерянно ответил Низам, не ожидавший подобной любезности и только еще утверждавший свое младшее командирство.
      Кузнецов четко повернулся и отошел, печатая шаг. Да, это был настоящий отличник, бывалый, прекрасно понимающий, как нелегко Урусбаеву, начинающему командиру отделения. Кузя хоть и зазнавался немного и показывал, что «служба не мед», но при случае всегда приходил им на помощь, как старший брат. Сердито, порой приемом, одергивал тех из своего призыва, кто позволял себе особую бестактность по отношению к молодым товарищам по роте.
       Поддержка пришла вовремя: «фазаны» и «молодые» уважительно и удивленно глядели на младшего сержанта и думали: «Непрост младшой… Гляди-ка, быстро добился почтения от самого Кузнецова. Командир отделения у нас, видать, стоящий».

       Тогда солдаты из роты охраны неплохо поработали на сборе  автографов. Если «дядька» отряда космонавтов,  героический генерал, расписался, не особенно хмурясь, то маршал авиации враз поставил  всех на место. «Вы мне у министра обороны подпись попросите!»   Впрочем, на полигоне давно усвоили, что летчик, хоть и маршал,  остается таковым всю жизнь. Низам позже собрал богатый урожай автографов, хотя Кобов пригрозил: «К конструкторам не суйтесь, сгною!» Не такие же они дураки, чтобы засекреченных ученых раскрывать. Очень сожалел Низам, что Гагарина больше не увидел, вскоре произошла нелепая трагедия.
      Воспоминания оказались для ученого побудительными, надо срочно навестить талантливого инженера Кузнецова! Встречались редко, распад СССР осложнил и почтовые связи, но пора! Тульская оборонка сейчас    едва выживает, заказов мало. На планете – кавардак и беспредел, надо   с этим что-то делать. И он догадывался – что именно, получив непонятные древние рукописи, овладев шаманскими и ламскими практиками. Евгения Павловна умеет расшифровывать. Экспедиция вместе с Кузнецовыми - отличная идея! Белорус Андрей Панфилович, ныне красный директор, тоже войдет в дело. Ведь мы все – дети Байконура, «Ленинска-7» и девяносто пятой площадки…

       …Генерал Кобов сидел на заседании Совета безопасности с хмурым лицом, напрочь заглушив выправкой свою солидность и начальственность. Он не совсем «мальчик для битья», но претензии, вне сомнения, достанутся и ему.
       Неудачные пуски случались и во времена его капитанства.  «Протон», потом первый луноход разрушились на глазах, чуть  не убив бойца из роты охраны. Часовые не покидали постов во время  пуска, остальных всегда отправляли в степь. Разбирались, искали «козлов отпущения». Таковыми могли быть «америкосы», вредители, халатные специалисты. С него тогда слегка снимали стружку, начальству доставалось больше. Сейчас он за все отвечает, с американцами – совместные проекты, Китай дружелюбен. Исламских террористов еще на подступах пасут таджики, узбеки и казахи, да и его люди не зря зарплату получают. Но все же…
       - Валентин Степанович, задержитесь! – Первый и главный не отпустил его с другими, получившими хороший нагоняй в кабинете. Президент, знавший толк в делах спецслужб, деловито давал  поручения. Устал, но не подавал вида. У Кобова особые полномочия в расследовании случившегося по своей линии, сегодня Первый их еще расширил. СВР и ГРУ поделятся самой свежей профильной информацией, обрисовывая, штрихами намекая на источники. Кроме того, Первый предполагал назначить встречу со своими личными информаторами в Женеве и Вене. Условие: Кобов (в гриме) встретится с ними инкогнито, их он, соответственно, не должен знать в лицо. Австрийский «доброжелатель хозяина Кремля» - мужчина, швейцарский – женщина. Об этих контактах никому в ФСБ, ФСО и других ведомствах знать не положено. О том, что ему доверяют, генерал знал и раньше, но теперь…
       - Разрешите исполнять? – Кобов едва не приложил руку к виску,