Апостол Павел. Ч. 1. Детство (Песах). Глава 1.

погубить род человеческий, коли в его руках — могущество и сила? Потоп, так потоп. Гром и молния, пусть будут молния и гром, и серный огненный дождь, если Он того пожелал. Не в этом главная Его сила. А вот скажи, как так получается: человек делает одну печать, и все оттиски ее похожи как две капли воды. Бог также создал всех людей по первообразу Адама, и все-таки не нашли еще двух из них, вполне похожих друг на друга…
Он молчал долго в промежутках между отдельными мыслями, что занимали его воображение. Отцовская рука во время этих разговоров часто ложилась на плечо сына, но Саул обычно старался незаметно высвободиться из-под тяжелого груза, вывернуться бочком. Он не любил этих рассуждений, они не нравились его матери.
— Мне по душе, что нет одинаковых людей на свете. Хорошо, что есть Эрец-Исраэль, но нет ничего плохого и в том, что есть Тарс. В Тарсе живут греки, евреи, римляне, мой мальчик. И у каждого из этих народов свой Бог, своя правда. Почему моя правда должна быть лучше правды соседа? Не знаю, не постигаю этого. И ты не знаешь. А вот подрастай-ка, умней. Тарс славится людьми учеными и образованными. Станешь и ты таким. Греческая академия не откажется принять в свои стены отпрыска семейства Павел, а мы с твоим дедом купили право на это имя всей своей жизнью. Ты и ответишь на вопросы, что роятся под моей шапкой. Не на все, конечно, не дано этого человеку. Да мне на все и не надо, я человек простой!
Вначале Саул боялся за отца. Тот не страшился мести Господней за неверие и насмешки, забывал о выполнении многих мицвот[18]. Он пил вино, и с удовольствием поглощал ягоды винограда, коварно протягивая их сыну. Он не стремился к рабби за решением в споре. Скорее мог прибегнуть к вполне мирской, римской власти. Отец честно служил фамилии Павел в своих торговых делах, и искренне считал себя частью ее. Мать говорила, что рано или поздно отец погубит их всех. Грехи отца падали на них с матерью, и Саул стал бояться, в конце концов, за себя с матерью. И ненавидеть отца. Так случилось, и так продолжалось долго. Всю первую половину его, Саула, жизни…
Все усугублялось тем, что у матери с отцом, несмотря на сложные отношения, была общая тайна. Эта тайна стала источником тщательно скрываемых Саулом переживаний. Он не признавался никому, но точно знал: мать с отцом бывают иногда другими. Согласными во всем, без исключения. Он относил это странное место, где свершалось невозможное, к их общей, матери с отцом, постели. Именно из комнаты с общим на двоих ложем мать появлялась иногда с совершенно безмятежным, даже счастливым лицом. Непривычно мягкая, довольная, казалось, всем на свете. Она даже напевала что-то, напевала глубоким грудным голосом. Мать была красива, далека от Саула в такие минуты бесконечно. Она не прижимала сына к груди, и не искала в его глазах ответа, не говорила, что именно он, Саул, ее надежда и отрада. И пусть с годами так бывало все реже, но он страдал, и ненавидел отца еще сильней. Мать принадлежала ему, а не отцу, он ревновал ее, но не знал об этом.
Тот, кто уже прожил детство, а потом и пылкую юность, приобретает защиту в себе от страданий, страстных, непонятных порывов. В этом ранние годы становления человека похожи на детские болезни. Переболел, справился, забудь о кори или свинке навеки, больше они тебе ничем не угрожают. Но дело в том, что непременно надо переболеть, это трудно, больно, и порой опасно для жизни. Вот и юношеские порывы, особенно в душах чутких, какой была Саулова душа, болезненно трудны, и даже опасны. Опасны еще и тем, что не видны так явственно окружающим; мало кто прозревает, что творится в сердцах юных. Никто не бросается с чашей воды к израненной душе, не спешит избавить ее от жара. Трудно справиться с тем, что так тщательно скрывают; куда легче высидеть у постели, борясь с явными признаками болезни.
Он вырос с одной мыслью, и мысль эта была: «наследие моей матери». Кровь потомка Венеамина бурлила в нем. Жажда деятельности снедала. Он хотел быть большим и великим. Он хотел быть самым большим…
И мать, только она одна, вот кто главный судья! Что ему остальные? Она должна сказать когда-нибудь: «Вот, ты вырос и оправдал мои надежды, мальчик. Ты стал тем, о ком я мечтала. Никогда твой отец не был так важен и нужен для меня, как ты. Никогда он не был тем, кого я любила. Только ты, Саул, только ты, мальчик мой…».
Любя ее глубоко и страстно, этот самый «мальчик» нашел в себе силы уйти, когда пришла пора. И было ему всего-то двенадцать тогда. Правда, он уходил, чтобы вернуться, с той самой славой, которая была ей нужна. Он отрывался от матери ради нее же самой. Вряд ли он осознавал, что уже в этом поступке сказались характеры отца и деда. То был поступок истинно мужской. Но Саул не мог знать, что просыпающаяся мужественность, оттолкнувшись от женской силы, пойдет дальше, взрастая и укрепляясь, и уведет его далеко, далеко от исходной точки. Знал бы, может, и остался бы у материнских колен и груди. Уж очень он ее любил.
Он уходил с отцом. Ничего не поделаешь. Путь к Храму был далек и тяжел для нее. Не место женщине там, где волны моря, потом дорожные тяготы, пыль, усталость. Грязь не должна прилипнуть к ее маленьким ножкам; усталость не должна погасить блеска ее глаз. И нечего женщине делать рядом с грозным Богом, подальше от всего страшного, трудного, у домашнего очага ее место. Пусть она ждет, а вот когда он вернется!
И в этом решении своем он уже поступал как мужчина, Саул из города Тарс, потомок рода Вениаминова…


[1] Авдий — от древне-еврейского имени עֹבַדְיָהוּ (Обадьяху) — "слуга Божий".


[2] Циля — "пребывающая в тени (Бога)". В Торе — жена Лемеха, см. Берешит 4:19.


[3] Махла (ивр. מחלה, ‎ по одной трактовке "болезнь" по другой "мягкость, нежность"). Первое упоминание подобного имени: дочь Салпаада (Цлофхада) (Чис. 26:33). Одна из пяти сестер, потребовавших унаследовать землю умершего отца, так как у того не было сыновей (Чис. 27:1-11).


[4] Центральное событие праздника пасхи у евреев — пасхальный вечер, се́дер. У седера есть свои законы, истекшие века изменили, расширили Хаггаду, то есть регламент пасхального вечера; но упомянутые в романе ее элементы существовали и в самые давние времена. В течение седера принято задавать вопросы, помогающие главе седера вести рассказ об Исходе евреев из Египта. Вопросы задаются детьми или младшими участниками седера. При этом практикуется нечто вроде ролевой игры. Умный сын, именуемый мудрецом, хахамом, задает вопросы по существу: что было заповедано нам в этот день, каковы установления песаха. Он не ведает сомнений в ценности установлений, он просто не хочет ошибиться. Нечестивый сын, раша, он во всем испытывает сомнения, мало того, относится к происходящему свысока: «чем это вы (вы, но не он, любимый) занимаетесь? Глава седера должен дать ему отпор. Простодушный сын, это человек, задающий вопросы типа «что это?», тыкающий во все пальцем, и не более того. И, наконец, есть те, кто вообще не задает вопросов, не умеет, им не интересно. Их тоже следует вовлечь, этих молчаливых. Каждый обязан постичь истинную ценность праздника.


[5] Зехави — древне-еврейское имя, переводиться — "золотой (ая)".


[6] Блогословение (בְּרָכָה, браха), доброе пожелание, высказывание доброго пожелания. Корень ברך (брх) этимологически связан со словом «берех» — «колено», и в Библии глагол барах встречается как в значении «становиться на колени» (Пс. 95:6), так и в значении `благословлять` (ИбН. 24:10), что указывает на прямую связь между этими двумя действиями (очевидно, первоначально при обряде благословения благословляемый обязательно становился на колени). Осуществление благословения предполагается с помощью Бога, и поэтому лишь благословение, опирающееся на силу Божью, является действенным. В семье функция благословения принадлежит главе семьи. Так, Ной благословляет Сима и Яфета (Быт. 9:26-27), Исаак — Иакова, а затем и Исава (Быт. 27, 28:1-4).
БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПРИ ЗАЖИГАНИИ СВЕЧЕЙ (Биркат га-нерот). Благословение над свечами и зажигание свечей в канун субботы, перед заходом солнца, в канун всех праздников и Судного Дня является заповедью для женщин. По мнению мудрецов, это способствует семейному покою и миру в семье, «ибо если нет свечей, то нет и мира, который теряется во мраке» (Шаб. XV, Раши).


[7] Назорей (ивр. נָזִיר‎, назир — «посвящённый Богу») — в иудаизме человек, принявший обет (на определённое время или навсегда) воздерживаться от употребления винограда и произведённых из него продуктов (в первую очередь, вина), не стричь волос и не прикасаться к умершим (Чис.6:1-21). Степень святости назорея приближается к святости коэна и даже первосвященника. В случае нарушения обета назорей должен остричь голову, принести искупительную жертву в Храме и начать свой обет сначала.
В целом уже Талмуд не одобряет практики назорейства, так как аскетизм противоречит духу иудаизма (Нед. 77б; Наз. 19а и др.). Постепенно практика назорейства вышла из употребления, и в средние века не встречается упоминаний о назореях (а слово назир стало обозначать монаха в применении к другим религиям).


[8] Благословение народа и праздника.


[9] Благословение времени.


[10] Амен (иврит. "верно", "да будет так"; тот же корень, что в слове эмуна — "вера") — в иудаизме и христианстве — слово, произносимое теми, кто присутствует при чтении определенного ритуального текста (молитвы, благословения, клятвы, проклятия), в знак согласия с содержанием этого текста. Обычно — ответ молящихся членов общины ведущему литургию. В таком качестве А. около 30 раз встречается уже в текстах еврейской Библии, или Танаха. Очевидно, что уже в эпоху Первого Храма произнесение А. было основной формой участия массы верующих в литургии. Показательно, что при переводе Танаха на греческий язык еврейские мудрецы-хахамим не сочли возможным переводить А. в силу особой сакральной важности этой формулы. Из Танаха через Септуагинту и Вульгату, а также из самой еврейской литургии А. попадает не только в христианскую литургию, но и во все (с разными модификациями) европейские языки. В современном иудаизме А. произносится после каждой бенедикции, в частности после каждого из 19 благословений в Амиде, после каждого из трех стихов священнического благословения — Биркат коѓаним, после каждого раздела Каддиша. В Новом Завете А. часто встречается в самом начале того или иного поучения без связи с предыдущим. В исламе А. произносится после чтения первой суры Корана.
В еврейском языке образован из букв А М N — 1, 40, 50 — 91 и таким образом однороден с "Иегова Адонай" — 10, 5, 6, 5 и 1, 4, 50, 10 — 91 вместе; это одна форма еврейского слова "истина".
Египтяне употребляли это слово для призвания своего великого Бога Тайны, Аммона (или "Аммаса, скрытого Бога"), чтобы тот проявил себя им. Иегова-Адонай есть новая форма одноголового бога — Амуна или Аммона, которого египетские жрецы призывали под именем Амена.


[11] В качестве карпаса используют овощ, на который произносят благословение Боре при а-адама —