Царскосельский лицей и Пророчество Пушкина

                                        Бескомпромиссно А.С.Пушкин ставит вопросы и в отношении к религии и истории своего великого народа. Таково его отношение и к общественной жизни и понимание прав и обязанностей гражданина, сформировавшееся ещё в Царскосельском лицее и впоследствии не менявшееся в течение всей жизни.  
                                       «В вверенном мне воспитательном учреждении есть главное – нет духа раболепствия» - докладывал императору Александру I директор Царскосельского Лицея В.Ф. Малиновский.
                                      «Они составляли одно общество, без всякого различия в столе и одежде, как древний аристотелевский Ликей; в их образе жизни и взаимном общении наблюдалось общее равенство. Товарищество без всякой подлости было священно. Им никто ничего пространно не толковал. Токмо вопросами возбуждались их способности. Лишённые косых привычек их отцов, выходили из этой школы для Служения государству и Отечеству люди умные и прямые. Люди новой породы – будущие дипломаты и законодатели» (Ю.Тынянов, «Пушкин»).
                                       С целью « воспитания общего духа, свободного от раболепия и господства» директор Лицея Василий Фёдорович Малиновский предложил тверского семинариста, в котором М.М.Сперанский принимал участие - А.П.Куницына, считавшего, что из его учеников « должны быть собраны депутаты, чтобы создать новые законы, навсегда отменить рабство».

                                      «Всему должно учить на родном языке, без иностранных преподавателей( холодны, далеки, не поймут)» считали в лицее и преподаватели и учащиеся. В речи по поводу открытия лицея, профессор А.П.Куницын, обращаясь к ученикам ни разу не упомянул царя.   А.П.Куницын призывал лицеистов « отвергнуть кичливость предками», но « не быть последними в Роде, состязаться в славе с отцами».
                                     «Если граждане забудут о должностях и общественные пользы подчинят своекорыстолюбию, то общественное благо разрушится и в своём падении ниспровергнет частное благосостояние. Добрый означает сообразность вещи с назначением, ни более, ни менее. Вещи добры, когда служат средством к достижению цели. Так и добро есть стремление к счастью. Ложная гордость основана на воображении, которое без всяких на то оснований порочит окружающих и возвышает гордеца. Скупость – единственная страсть, но справедливость и малодушие не есть страсти… В сих пустынных лесах – назвать так Царское Село, быть может, смело, но нужно возбудить их воображение: так недавно эти парки были пустынею – давно пора нам сделаться русскими».
                                       В речи преподавателя предметов «Права естественного» и «Изображения системы политических наук»  А.П.Куницына выражение «В сих пустынных лесах» дважды подчёркнуто. Юный Пушкин глубоко воспринял наставления уволенного из Петербургского университета за «ниспровержение всех связей, семейственных и государственных» профессора нравственных наук, выпускника Гейдельберга и Геттингена.
                                     «Свободы сеятель пустынный», «Пустыни сторож безымянный», «На берегу пустынных волн», «И чудо в пустыне тогда совершилось», «Пылай камин в моей пустынной келье», «В пустыне чахлой и скупой», «Отцы пустынники и жёны непорочны», «В обители пустынных вьюг и хлада, Мне сладкая готовилась награда»…
                                       Поэт понял тайный смысл Лицея «в пустынных лесах» - единственного в крепостной России учебно-духовного учреждения, где в воспитании отсутствовало унижение властью. Лицеисты не были встроены в существующий порядок общественной жизни России и потому они были обречены быть одинокими как в пустыне …
                                       С одной стороны души их были открыты новому Родовому миросозерцанию в соответствии с высоко нравственным учением «Естественного права», а с другой - им было пусто и холодно среди «барства дикого», лести и холуйства придворного «света». Заметим, юный Пушкин не из крепостных крестьян, но именно барство называет «невежественным» и «диким»:
                               
                         «Среди цветущих нив и гор
                            Друг человечества печально замечает
                          Везде невежества убийственный позор.
                                 Не видя слёз, не внемля стона,
                            На пагубу людей, избранное судьбой,
                          Здесь барство дикое, без чувства, без Закона,
                              Присвоило насильственной лозой
                           И труд, и собственность, и время земледельца.
                           Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
                            Здесь рабство тощее влачится по браздам
                                         Неумолимого владельца.
                           Здесь тягостный ярём до гроба все влекут,
                        Надежд и склонностей в душе таить не смея,
                                      Здесь девы юные цветут
                              Для прихоти бесчувственной злодея.
                                      Опора милая стареющих отцов,
                                Младые сыновья, товарищи трудов,
                            Из хижины родной идут собой умножить
                            Дворовые толпы измученных рабов.
                           О, если б голос мой умел сердца тревожить!
                              Почто в моей груди горит бесплодный жар
                             И не дан мне судьбой витийства грозный дар?
                               Увижу ль, о друзья! Народ не угнетенный
                                И рабство, падшее по манию царя,
                              И над Отечеством Свободы просвещенной
                                   Взойдёт ли наконец прекрасная Заря?» (1819г.)                                                                                                                                  

                                          «Пустынность» лицеистов способствовала искреннему, глубоко личному обращению к Богу. В таком одиночестве и пристало чистой душе молиться не только о личном спасении, но и о благе ближних, униженных в своём государстве.
                                            Пушкин знал эту отрешённость от мира, эту «пустынность» и оттого не искал замены счастию в привычках и обрядах – «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».  

                                            Поэт помнил, кто и когда и где его воспитал и зачем разбудил его душу к духовной жизни:
                                             
                                        «Куницыну – дань сердца и вина,
                                         Он создал нас, он воспитал наш пламень.
                                               Поставлен им краеугольный камень,
                                                 Им чистая лампада возжжена…
                                            Друзья мои прекрасен наш союз!
                                           Он, как душа, неразделим и вечен –
                                           Неколебим, свободен и беспечен,
                                           Срастался он под сенью дружных муз.
                                             Куда бы нас ни бросила судьбина
                                              И счастие куда б ни повело,
                                             Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
                                                  Отечество нам Царское Село» (19 октября 1825 г.)  

                                          «Пламя чистой лампады, возжжённой» Александром Петровичем Куницыным на «поставленном им краеугольном Камне» Родового «Естественного права» в душе его учеников никогда не угасало в благодарном сознании Пушкина.
                                                 
                                               «Но в нас горит ещё желанье,
                                                 Под гнётом власти роковой
                                                   Нетерпеливою душой
                                                  Отчизны внемлем призыванье» (1818 г. «К Чаадаеву»).

                                            И через восемнадцать лет в последний год жизни отношение поэта к абсолютному для него принципу Свободы Народа ничуть не изменилось:
                                               
                                               «Всему пора: уж двадцать пятый раз
                                                Мы празднуем Лицея день заветный…
                                                Вы помните: когда возник Лицей,
                                                Как царь открыл для нас чертог Царицын,
                                                И мы пришли. И встретил нас Куницын
                                                Приветствием меж царственных гостей.
                                                Тогда гроза двенадцатого года
                                                 Ещё спала. Ещё Наполеон
                                                 Не испытал Великого Народа –
                                                 Ещё грозил и колебался он…
                                                 Припомните, о други, с той поры,
                                                 Когда наш круг судьбы соединили,
                                                 Чему, чему свидетели мы были!
                                                 Игралища таинственной игры,
                                                 Металися смущённые народы;
                                                 И кровь людей то Славы, то Свободы,
                                                 То гордости багрила Алтари…
                                                 Вы помните: текла за ратью рать,
                                                 Со старшими мы братьями прощались
                                                 И в сень наук с досадой возвращались,
                                                 Завидуя тому, кто умирать
                                                 Шёл мимо нас…и племена сразились,
                                                  Русь обняла кичливого врага,
                                                  И заревом московским озарились
                                                  Его полкам готовые снега».
 
                                Как видим, А.С.Пушкин никогда не переставал «гореть Свободою» на «алтаре Отечества», с детства он был «озарён заревом московского великодушного пожара». И именно это жертвенное состояние его верящей Богу души и определяло его отношение к черни. Для великого поэта не было авторитетов как в мирской, так и т.н. духовной жизни. Чернь духовная и мистическая и «светская» ему были омерзительны вдвойне.

                                В Евангелии от Иоанна есть понимание этого жертвенного горения души:

                               «Не дванадесять ли часов во дни?» – вопрошает Спаситель Апостолов, - «Кто ходит днём не споткнётся, яко свет мира видит перед собою. Но кто ходит в ночи – Свет да имеет в себе. Лазарь успе, пойду возбужу его».
                                Апостолы не поняли о каком свете говорит им Христос, и один из них, Фома, сказал ему – «что ж пойдём и мы и умрём вместе с ним», потому что только такое понимание сочувствия было тогда доступно их сознанию.
                                Вот и мы, грешные, грешные но ещё к тому же и «празднословные и лукавые» люди, готовы скорее умереть с Христом Иисусом и быть искупленными Его Кровию, вместо того, чтобы по высочайшему примеру и Подвигу Его Жертвы самим принести себя на Алтари Отечества, Свободы, Жертвенной Любви…

                               Увы, нет в нас чести и достоинства , чуткого слуха и Веры Слову Горнему Небесному, есть токмо робкое послушание весьма спорному авторитету земной, давно уж не воинствующей, но заключившей постыдное соглашение со злом власти миродержца века сего трусливой церкви.
                                Вместе с исповедующим праведное Слово Небесное юным Поэтом и Молитвенником нашего великого народа нечем нам внять «Неба содроганью, горних Ангелов полёту, гад морских подводному ходу (мир нави) » и «дольнему прозябанию Лозы» на наших бескрайних русских полях.
                                Лозы Рода – Древа Жизни, той самой Лозы о которой говорил Спаситель:

« Аз есмь Лоза Истинная, и Отец мой Делатель есть. Ветвь мою, не творящую плода изымает. Творящую же плод очищает от омертвевших, да множайшый плод сотворит.
Уже вы