каким-то боком и Костя, сосед Арсения по комнате. У Кости я видел Колькин брелок. Может быть еще кто-то замешан, мне пока неизвестно. Более того, Арсений утверждает, что уехать ему из Буруна не дадут. Тут меня прошиб пот, а мне дадут? Я же был у участкового и все ему рассказал. А если бы не рассказал? А вот если бы я не рассказал, то мне в понедельник к вечеру бы сообщили, что Колька Анисин, собрав вещички, укатил на Большую Землю, получив расчет в конторе. Кто бы это сделал? Да кто угодно: хоть Некрасов, хоть его жена, хоть Сизов. Причем, мне бы намекнули, что не надо поднимать шум. А пока, Некрасов только посоветовал, чтобы я шел и дальше пьянствовать и о Кольке забыл. Он, наверное, счел это за предупреждение. Только я этого, с похмелья не понял. Мне стало жутко, и помощи попросить не у кого. Арсений, мой теперешний товарищ по несчастью, производил впечатление обреченного, смирившегося со всем человека.
В коридоре опять затопали. Кто-то снова направлялся в «курилку». Я вышел в коридор и увидел Арсения. Он стоял в той же позе, что и час назад, и сосредоточенно курил.
- Никак не могу уснуть, - сказал он, увидев меня.
- И я тоже.
Мы помолчали. Я хотел найти какие-то слова для него, чтобы он почувствовал во мне нового друга, причем, может быть, единственного. Вместо этого я выругался и сквозь зубы прошипел:
- Некрасов, сволочь. Дорого бы я отдал, чтобы покопаться у него в сейфе.
- Зачем? – спросил Арсений.
Я рассказал, что Некрасов мне показывал дела пропавших за десять лет двадцати восьми человек. Как ни странно, эта цифра Арсения не испугала. Напротив, он встрепенулся и сказал:
- Сейф в опорном пункте?
Я кивнул.
- Я его вскрою в пять минут. Только нужен фонарик, а то темно. Пошли? – он испытывающе посмотрел на меня.
- Пошли, фонарик у меня есть. Батарейки свежие, светит как прожектор.
- Тогда собираемся и через пять минут встречаемся у входа на улице.
Я кивнул.
Когда мы шли по пустынной дороге, и я еще отметил, что следов мы не оставим, так как снег сегодня, вернее вчера не падал, я спросил:
- Арсений, почему ты решил мне помочь?
- Я не знал, рассказал ты Некрасову или нет про Кольку. А ты рассказал, да видать так его напугал, что он тебе и сейф открыл, и дела показал. Что такого ты ему сказал?
- Ничего особенного, так наорал и то с похмелья.
- Теперь мы с тобой в равных условиях. И ты знаешь, и я знаю. Ты знаешь про Кольку и с моих слов знаешь про Гришку. Я - наоборот. Если будут избавляться, то от обоих. Поэтому надо вместе держаться.
- Согласен, - ответил я, - и благодарю за доверие.
- Бога благодари, я исхожу из обстоятельств.
Мы подошли к опорному пункту милиции. Я ожидал, что Арсений достанет из кармана набор отмычек и примется за работу. Но в руках у моего нового товарища я увидел большую связку ключей. Через две минуты Арсений открыл висячий замок, и мы зашли в помещение. Я включил фонарик. Его луч быстро нашел большой старый металлический сейф. Я посмотрел на Арсения.
- Ерунда. Сейчас мы его, родимого быстро вскроем.
Арсений определил необходимые ключи и принялся за работу. Я осмотрел помещение. На стене висел портрет Дзержинского и какие-то графики, датированные позапрошлым годом. Кругом было грязно и полно пыли. Чему удивляться? Зимой опорный пункт не отапливался, поэтому сюда участковый почти не заходил. Летом, скорее всего, он тут порядок наведет.
- Готово, - прошептал Арсений и открыл тяжелую дверцу.
Я посветил фонариком внутрь сейфа. Дела были на месте. Я их вытащил и положил на стол, передал фонарик Арсению, а сам раскрыл первую папку.
- Агафонов Николай Петрович, 1978 года рождения, родился в Перми. Две судимости за хулиганство, - читал я вслух первый лист дела, - административные наказания за драку.
Я пролистал несколько протоколов об административных наказаниях. Они меня не интересовали.
- Ага, вот, нашел. Заявление от Люськи Сизовой. Пропал 25 сентября 2006 года. Так, рапорт Некрасова о поисках. Поиски ни к чему не привели. Рапорт участкового в райцентр о пропаже. И вот самый последний документ, составлен в одиннадцатом году. Поиски прекратить, считать умершим. Объявить заинтересованным лицам о праве обратиться в суд за признанием Агафонова умершим. Ознакомлена Люська. Лихо.
Я стал смотреть другие дела и быстро выяснил, что Агафонов был последним пропавшим лицом, на которого было заведено дело. Он был последним, кого хотя бы на бумаге искали, и о пропаже которого, Некрасов сообщил вышестоящему начальству.
А с тех пор прошло шесть лет.
- Ты понял? – спросил я Арсения.
- Как не понять. Теперь рабочие не пропадают, а рассчитываются с работы, и уезжают на Большую Землю. Так удобнее.
- Странно, а почему Некрасов велел мне в понедельник зайти и написать заявление о Колькиной пропаже.
- Ну и что. Что он реагировать будет? Полежит твое заявление на всякий случай, а как только ты уедешь или … пропадешь, он его выбросит.
Я заглянул в сейф. На стопке лежалых, пожелтевших бумаг лежал лист белой бумаги с моим портретом! Это была ментовская ориентировка. Я посветил фонариком на листок и прочитал:
«Разыскивается опасный преступник Терентьев Павел Николаевич. Далее описываются приметы, рост, прическа и в чем был одет, когда меня видели в последний раз. С большой вероятностью преступник может быть вооружен. Принять меры к задержанию».
- Чего ты там ищешь? – спросил Арсений, - неужели не видно, что он этот сейф давно не открывает. Даже по замку видно. Если бы замок открывали регулярно, я справился бы с ним гораздо быстрее. Пошли отсюда.
- Пошли.
Арсений закрыл сейф, а затем и входную дверь. Мы взяли из-под крыльца веник из тонких прутьев и тщательно смели следы на приступках и вокруг крыльца. Убедившись, что наше посещение опорного пункта останется незамеченным, мы отправились в обратный путь.
- Вот куда надо бы залезть, - показал Арсений на контору лесозаготовок.
- Зачем, - удивился я.
- Как зачем? Мы знаем двоих, кто точно не уехал, а пропал. Можно посмотреть документы в отделе кадров. Ведь на расчет пишут заявление, а потом получают расчетные деньги и расписываются.
- И книжку трудовую получают, и тоже расписываются.
- Как они с этим делом управились, хотелось бы посмотреть, - прошептал Арсений, - а заодно выписать всех рассчитавшихся за последние шесть лет и проверить, кто из них жив.
- Ты сможешь открыть замок? – спросил я.
- Плевое дело. Но давай дождемся, пока Кольку не уволят. Сходим туда во вторник, или в среду. Только надо наших всех напоить, чтобы спали крепче.
- У меня как раз День Рожденья в среду. Я проставлюсь по полной программе, а ночью мы в контору наведываемся.
- Нормально, - ответил Арсений, - надеюсь, что до среды нас не угробят.
- Типун тебе на язык.
Мы вернулись в барак, и, попрощавшись, разошлись по своим комнатам. Я прилег на кровать и попытался уснуть, но разные мысли лезли в мою голову и мешали. Получается, что Некрасов знает, кто я на самом деле. Тогда почему он до сих пор меня не сдал? Почему не арестовал? Ориентировку он получил уже давно. Возможно, даже раньше того дня, когда я появился в Буруне. И ни каких действий он не предпринял. Ничего не понимаю. Какую роль он мне уготовил? Про мои прошлые «подвиги» в ориентировке не говорилось. Но если преступник объявлен в Федеральный розыск, то уж точно не за мелкую кражу. Не может Некрасов этого не знать. Значит, к той роли, которую он мне готовит, мое криминальное прошлое не имеет отношения. В делах, которые я видел в опорном пункте полно пропавших с судимостями. Это не помешало им пропасть. Значит, и я тоже должен буду пропасть. Некрасову это даже удобно, меня все равно ищет вся полиция страны. Ну, не нашла, так тоже бывает. А кроме полиции искать меня некому. И пропадет в тайге не Павлик Терентьев, снайпер штучного образца, угробивший за свою карьеру полтора десятка душ, а Коля Симонов – мелкий уголовник и мошенник, к тому же почти состоявшийся алкоголик.
Одно мне было непонятно, почему сначала пропал мой сосед Колька Анисин? Почему Некрасову надо было сначала добраться до него? Проще было бы начать с меня.
Глава 7
Воскресное утро в Буруне отличалось от остальных тем, что по воскресеньям для рабочих лесозаготовок топилась баня. Еще с вечера субботы в бывшем сельском клубе, который располагался на самом краю поселка, затапливались две большие печки. Топили печки сами рабочие по очереди. Я один раз этим занимался вместе с Колькой. Не спать пришлось всю ночь.
Проснувшись, я собрал одежду для стирки, сменил постельное белье и на своей кровати, и на Колькиной. Грязное постельное белье уложил в специальный мешок и выставил в коридор. Через пару часов за этими мешками придут из поселка двое мужиков и унесут сначала на «прожарку», а затем их жены займутся стиркой, когда все желающие закончат помывку. Во вторник чистое постельное белье будет возвращено в общежитие. Такой вот непритязательный быт был налажен для работников лесосеки.
В бараке было еще тихо, никто еще не проснулся. Я взял мыло, мочалку, полотенце и отправился в баню. Мне не очень хотелось мыться в компании. Тем более после всего произошедшего. Казалось, что все кругом замешаны в этих странных исчезновениях. Конечно, я понимал, что привлекать рабочих к любым криминальным делам – дело пропащее. Они здесь все временно, на Большой Земле могут и проболтаться, к тому же все они еще и пьянствуют беспробудно. Какие дела можно иметь с такими людьми? Но Костя? Откуда у него Колькин брелок? Он же замешан! Может и другие тоже, понять логику преступников сложно, а то, что в Буруне не первый год совершаются преступления, я был уверен. Я сам долгие годы был не в ладах с законом, поэтому любое его нарушение я чувствовал за версту. А здесь и принюхиваться особо не надо. Нужно непременно узнать, в чем состоит смысл пропажи людей в Буруне. Тогда можно подготовиться к своему собственному исчезновению. Тогда можно использовать ситуацию в своих целях.
Размышляя подобным образом, я шел по дороге к бане. Дорога была пустой. Тут увидел, что навстречу мне со стороны лесосеки движется собачья упряжка. Являясь единственным в Буруне зимним средством передвижения, собачьи упряжки не были редкостью. Поравнявшись со мной, упряжка остановилась. Я увидел, что в санях сидит старик, который вчера подсел ко мне за столик в кафе во время ярмарки.
- Здравствуй, Николай, - приветствовал меня старик, и я удивился, что он помнит мое имя.
- Доброе утро, - ответил я.
- Как Москва? Как столица? – спросил он в два приема, как будто речь шла о двух разных городах.
- Стоит Москва, чего ей сделается.
- Это хорошо. В баню?
-Да, сегодня воскресенье. Спасибо за балык, было очень вкусно.
Старик заулыбался:
- Это я сам делал. Лучше меня никто не может балык делать.
Я знал, что у хантов похвастаться чем-то, самое любимое занятие, даже если для самолюбования нет причин. Значит он - хант. У манси с этим вопросом все гораздо скромнее. Старик порылся в санях и достал сверток.
- На, Николай, это тебе.
- Что это? – спросил я удивленно.
- Это копченый медведь. Очень вкусно.
Я удивился еще больше. С чего бы это он решил меня одаривать. Я хотел отказаться, хотя бы из вежливости, но старик сунул мне сверток под мышку и, прикрикнув на собак, поехал дальше по дороге. За бараками
