Мёд и молоко

Саша и утих. Тот, что был крупнее и, по всей видимости, вожак в этой маленькой хищной стае, двинулся на Сашу, тихо приговаривая:
- Да я же видел тебя тут. Постой-ка, - хищная улыбка стала шире - кто-то нашёл камень покрупнее и кинул в ту же лужу, - Точно. Помнишь, Хущ, он выбегал отсюда в прошлый раз. Ты ещё мне говоришь: "Что за хмырёк?", а я тебе такой: "Ну его. Появится на глаза - разберёмся!". Вот он, родной. Кто такой!?
Вопрос криком впился в грязные стены и сорвал лёгкую пыль с чердака. "Так-то были не голуби, показалось" - пронеслось в голове у Саши, но легче не стало. Сердце бешено колотилось, рот свело, в горле пересохло.
- Я... просто зашёл сюда... ухожу уже.
- Куда собрался? - толстый в два прыжка преодолел отделявшее его и Сашу расстояние и ухватил парня за грудки, - следишь за нами? Думаешь, сможешь сдать нас и тебе ничего не будет?
Сашка зажмурился и сжал рот. Противник был в два раза сильнее и больше его. Толстый почти оторвал Сашку от земли, послышался хруст рвущихся ниток на кофте, а в подмышках что-то больно хрустнуло. Сашка застонал и ухватился за грубые кулаки напавшего хулигана.
- Руки убрал! - крикнул ему в лицо Толстый, - говори, кому сдавать нас вздумал?
- Никому! - заорал Сашка и крепче сжал кулаки Толстого.
- Ах, ты... - прохрипел Толстый и отшвырнул от себя свою жертву. Тот, которого Толстый называл Хущом, стоял поодаль и глупо улыбался. Ему нравилось то, что происходило.
Сашка не смог удержаться на ногах, пролетел пару метров и сильно ударился головой об пыльную стенку. Глаза налились тьмой, а в затылке глухо заныло. Толстый даже не собирался на этом останавливаться. Он подлетел к Сашке и начал колотить его кулаками по голове и лицу, приговаривая: "Понял? Ты меня понял?". Из его рта противно пахло клеем. Его глаза мелькали над Сашкой. Злые глаза. Пьяные хрусталики. Удары были то сильные, от которых Сашка всем телом хотел вжаться в стенку, то слабые тычки, то обидные оплеухи. Сашка почувствовал, как нос предательски закровоточил и, даже над глазом, стало как-то холодно и мокро одновременно. Ссадины уже не болели каждая в отдельности, - полыхала и горела вся голова, будто кто-то осыпал её горячими углями. Сашка закрывался руками, но это мало спасало - Толстый, обезумев от злости, одурманенный непонятно чем, начал бить ногами прямо по рукам, от чего кисти завыли сильнее головы.
"Убьёт!" - подумал Сашка. "А на неё так и не взглянул сегодня" - пронеслось в душе.
- ВЗЗЗЗЗЗХХХХХХХШШШШШШ! - послышалось где-то сверху. Толстый замер и поднял голову.
- Что такое? - Хущ уставился в потолок своими бездумными глазами. Казалось, он страдал синдромом дауна, от чего все его движения и слова были заторможенными.
- Ветер... - задумчиво прохрипел Толстый, - очуметь гул, да?
Голос его дрогнул. Хущ вжал голову в плечи и оглянулся по сторонам.
- Может, свалим отсюда?
- Надо ж разобраться со стукачком, Хущ!
- ВВВВЗЗЗЗЗЗЗЗХХХХЩЩЩЩ! - снова прогремело где-то, совсем близко. А с потолка и с тёмного чердака посыпалась пыль. Много пыли.
Хущ хватанул эту пыль носом и начал громко кашлять, хватаясь за горло. Его буквально рвало, глаза покраснели и вылезли из орбит. Потом, будто кто-то открыл банку с ураганом. Налетел сильный ветер, внутри которого запевали свою песню невидимые духи. Стены дрожали, осыпалась штукатурка. Толстый попятился назад, ему в глаза прилетела большая порция пыли и ветра, потом, схватившись за лицо, он оступился и полетел вниз по крутой длинной лестнице. Его голова глухо стукалась о твёрдый бетон, руки и ноги сплетались друг с другом. Ещё один кувырок и Толстый упал навзничь, раскинув свои грязные кулачищи в разные стороны. Под головой разрасталась алая лужица. Хущ кашлял, задыхаясь.
Сашка, повергнутый в шок этой картиной, вскочил на ноги, голова завыла жуткой болью, грязные стены дома закружились вокруг. Мальчишка рванулся по крутой лестнице, и, не прошло и полминуты, как он преодолел все четыре этажа и вылетел на улицу.
Он бежал. Бежал быстро, спасаясь от духов, которые повергли его врагов с помощью ветра и пыли... И могли добраться и до него. Кто знает, что у них на уме. Он бежал, рассекая воздух, словно пуля, спасаясь от жутких и мерзких побоев. Лицо болело, нос кровоточил, с рассечённой брови капали горячие капли крови. А он бежал. Бежал, не останавливаясь, обгоняя дома, людей и машины. Куда бежал? Понятно куда. Страх и инстинкты привели его к родному дому. Предстоял серьёзный разговор с родителями. Куда серьёзней, чем накануне.

5
Мать всхлипывала в углу комнаты, скрестив руки на груди и с нежностью смотря на Сашу. Отец сидел на стуле, крепко сжав и без того тонкие губы, от чего его рот стал похож на нечётко нарисованную карандашом линию. Сашка сидел на кровати, опустив голову, смотря в пол. Грустная картина.
Раны были обработаны, кое-где залеплены пластырем. Бровь распухла до устрашающих размеров и теперь казалась нависающим козырьком над распухшим синим веком. С десяток шишек на голове, многочисленные царапины и синячки, - Сашкино лицо пестрило яркими красками, будто радуга.
Больше всего жалко было мать, которая, только увидев сына на пороге, что был в измятых и грязных штанах, побитый и сгорбленный, словно столетний старик, только охнула и тут же по её щекам покатились крупные слёзы. Она схватила Сашку за плечи и, плача, задавала один лишь вопрос: "Что случилось, сынок?". Сашка хмурился, отводил лицо в сторону, а сердце рвалось на куски, при виде плачущей матери. Вскоре мальчик собрался с мыслями и тихо сказал:
- Мам, я расскажу, только не плач, пожалуйста. Не плач, мамуль, я расскажу. Успокойся.
Но мать не могла остановиться. Слёзы градом катились по её щекам, а руки дрожали и трогали сына, будто сквозь одежду пытаясь увидеть новые синяки и побои. Теперь Сашка рассказал свою историю, отцу и матери, так и не выдав имя и наружность своей любви. Пока мальчик рассказывал, мать только "ойкала" и вжималась в маленький угол комнаты, отец хмурился всё больше и больше. Сашка ни разу не всхлипнул и не заплакал, хотя было до жути обидно, а голова распухла и болела, - каждое слово отдавалось в ней глухим ударом огромного и тяжёлого колокола.
- Мы, кажется, вчера с тобою говорили... - сказал отец. Слова из его рта цедились, будто крем из кондитерского пакета.
Саша грустно вздохнул, не отрывая глаз от разноцветного ковра, узоры на котором были так похожи на тот незабываемый мир, что ждал его в заброшенном доме.
- Теперь ты видишь, как грустно бывает, когда не слушаешь родителей. Видишь?
Сергей Николаевич сам вздохнул. Глубоко и медленно. Словно боясь, что воздух заполнит его лёгкие и разорвёт их в клочья, - до того он был зол. Сашка молчал. Мать всхлипывала. Все эти звуки начинали выводить отца из себя. Последние капли терпения сказали:
- Посмотри на мать. Смотри, что ты с нею делаешь. Думаешь, мне легче?
- Я больше туда не пойду, - прошептал сын.
- Ну ещё бы! Смотрите-ка, мы уговорили короля! - голос Сергея Николаевича дрожал и уже больше напоминал крик, - стоило прийти домой побитым, получить встряску от местных гопников-наркоманов, чтобы понять, насколько опасны заброшенные дома, помойки и тёмные переулки! Чтобы понять, что нет никаких призраков, духов и пришельцев. Что опасна сама жизнь, а не твои фантазии, которые делают из тебя большого ребёнка! Это нужно? Нужно покалечиться, довести мать до слёз, чтобы понять... Ну? Говори!
Сашка поднял на отца красные от обиды глаза. Сергей Николаевич изумился - ещё никогда взгляд сына не был настолько проницательным, по-настоящему взрослым, смотрящим в душу, а не на физическую оболочку. И отец уловил в этом взгляде кое-что. Там внутри, в глубине карих мальчишеских глаз, на него смотрел взрослый мужчина, запертый по воле Саши глубоко-глубоко. Он словно кричал: "Смотри, я здесь! Я есть, я в любую минуту могу стать твоим взрослым сыном. Но есть ли толк?"
Голос Сергея Николаевича стал мягче.
- Смотри мне. Я не позволю, чтобы какие-то отморозки побили моего сына и остались безнаказанными. Ты запомнил их?
- Да ты-то куда? - охнула мать, - тебе мало изувеченного сына?
Сашка почувствовал, как проносится холодок внутри живота.
- Пап, не нужно! Я больше туда не пойду, клянусь!
- Хватит! Мы просто сообщим в полицию и снимем побои, - отец глянул на часы, - шесть часов. Собирайся.
Сергей Николаевич быстро вышел из комнаты.
- Что ж такое, - всхлипнула мать.
- Мам, всё будет хорошо. Прости меня. Ты же знаешь, если папа решил что-то, то его трудно переубедить. Не плач, прошу тебя.
Ольга Петровна села рядом с Сашей и нежно обняла его за плечи. Мальчик почувствовал, как тепло заполняет душу, словно сосуд, в который медленно льют вино. Мама легко коснулась губами его лба.
- Я не плачу, сынок, всё в порядке. Пообещай мне...
- Я клянусь, мам.
- Ты расскажешь мне...
- Ты не поймёшь.
Ольга Петровна вздохнула, тяжело поднимая лёгкими сгустившийся от материнского горя воздух.
6
Они плыли на машине по утонувшему в осеннем предвечернем воздухе городу. Сашка сидел на заднем сиденье; отец, молча, вёл автомобиль, наблюдая, как мимо проносятся безымянные люди в таких же серых авто. За блестящим лобовым стеклом лицо каждого из них напоминало костяную маску. Город двигался, в тупом, густом потоке. По его улицам текла жизнь, словно кровь по брюшной артерии. Маленькие переулки-капилляры, тоже были наполнены движением. Вечная суета.
Пару раз отец и сын столкнулись взглядами в зеркале заднего вида. Сергей Николаевич опять уловил, как на него смотрит взрослый парень. Почти мужчина. Почти он сам.
Сашка думал о доме и о ней. Дом, она, мёд, молоко... Не может быть, что я её больше не увижу. Снова не почувствую запах сладкого воздуха, сквозь который ко мне тянет руки она. И что нас разлучило? Обыкновенная жизнь? Серые стены, каменные колонны, пара отморозков? Мёд и молоко разбивается о серую пыль? Это грустно. Грустно до слёз.
Повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, сын сказал:
- Их покалечили призраки...
- Что? - отец рассеянно глянул в зеркало заднего вида.
- Гопников покалечили призраки... папа.
Сергей Николаевич лишь покачал головой. Тихо сказал:
- Сашка, Сашка. Ты сидишь в машине, побитый. Мы едем снимать эти твои побои. Ты видел плачущую мать. Поклялся, что больше не пойдёшь в этот проклятый дом... и тут же опять говоришь про свои тупые фантазии!
Тишина в голосе отца взметнулась ввысь.
- Их покалечили призраки, - кивнул Сашка, - я это наверняка знаю. Добрые призраки. Мы их просто не видим и...
- Молчи! - вскричал Сергей Николаевич, - молчи и не смей со мной говорить об этом. Стоило в детстве тебя пороть, а не соглашаться на воспитательные методы мамы... Молчи, сын.
Отец глубоко вздохнул. Они проезжали мимо того самого дома.
Они мчались в густом потоке машин мимо того самого дома. И Сергей Николаевич и Сашка не могли не глянуть в его сторону. Дом приветствовал их тёмными окнами и пастью... И мощной, золотой, слепящей вспышкой, которая вырвалась из окон, словно вязкая патока, сладкий мёд.
- Ты видел! - закричал Сашка, хватая отца за плечи. Мальчик широко улыбался. В глазах играло золото, - ты видел, папа! Это она! Она!
- Господи, я чуть не впечатался в машину! - сказал Сергей Николаевич, - возьми себя в руки.
Они