Давление

взял тебя на руки, поцеловал и положил в кроватку. Ты лежал, шевелил ручками и ножками, лепетал что-то. А в июне сорок второго, когда я приехал на побывку, ты уже бегал. У мамы был большой живот - скоро должен был родиться Саша. Но тогда мне с ним увидеться не удалось - вот-вот должны были прийти немцы, и я увёз вас в Казахстан, а сам опять ушёл на фронт. Так что с Сашей мы встретились уже после войны.
- И сразу друг друга узнали, - улыбнулся Саша. - Помнишь, как я к тебе на улице бросился, на брюках повис? Как я тогда понял, что это идёт мой папа?..
- Родные люди чувствуют друг друга, - кивнул Никита Ростиславович. - Я тогда опустился на корточки, смотрю - малыш очень похож на меня. Поцеловал тебя и стал подкидывать в воздух, а ты смеёшься! Смотрю - Валерка бежит, а за ним - мама с бабушкой и все остальные. Я тогда нарадоваться не мог! Это был самый лучший день в моей жизни.
Ближе к обеду у Никиты Ростиславовича собралось всё его большое семейство: пришли Фёдор и Николай с жёнами и детьми, пришла Галина с мужем и сыном. Отцу семейства дарили цветы, открытки; жена Николая принесла пирог, а Галина подарила папе шкатулку с изображением Сталинградской битвы для хранения медалей и орденов. И, когда все собрались в зале, Саша попросил:
- Папа, расскажи, как ты воевал, что тебе запомнилось больше всего.
- Да, папа, нам всегда интересно было слушать твои рассказы о фронтовой жизни, но ты редко об этом говорил, - вздохнул Фёдор.
- Много горя я увидел за те годы, - ответил Никита Ростиславович. - Сколько людей погибло у меня на глазах, сколько погибших в оккупации я видел, когда мы освобождали наши земли... И каждая смерть - это горе, невыносимое горе для близких.
Он закрыл лицо ладонью и некоторое время так сидел. Зазвонил телефон, трубку взял Валерка. Потом протянул её отцу:
- Папа, тебя.
Отец подошёл к телефону, взял трубку.
- Я слушаю... Спасибо... Спасибо, Валя. Так хорошо, что вы позвонили... Всё хорошо... Сижу вспоминаю то время, дети попросили рассказать. А вы где сейчас? Как проводите праздники?.. Конечно, осмотр врачей необходим. Учёба учёбой, работа работой, а о малыше нужно думать в первую очередь. Я вас навещу. Что вам привезти?.. Да, тогда до встречи. Был очень рад вас услышать.
Он положил трубку. Сделав вид, что не замечает сердитого взгляда мамы, он сел обратно в кресло и стал рассказывать:
- На войне было страшно, ещё как страшно... Когда я узнал о начале войны, то едва в панику не ударился. Думал - что же будет с моей семьёй, с детьми... До ноября сорок первого я работал в колхозе, занимался эвакуацией разной техники. Много людей ехали на восток, в Среднюю Азию. Я собирался увезти из деревни бабушку с дедушкой, но они твёрдо решили остаться, не бросать дом, хозяйство, даже если немцы придут. Бабушка говорила, чтобы увозил Ларису с детьми, а они останутся; так и не смог их переубедить. Но немцы прорывались на Москву, на юге их почти не было, и я тогда подумал, что они, скорее всего, не придут. А потом меня забрали на фронт. Было страшно. До сих пор помнится первый убитый под Москвой немец - я застрелил его почти в упор, когда освобождали посёлок. Было какое-то оцепенение, я знал, что каждую минуту могу погибнуть от пули, и это мешало мне нормально думать, действовать. Это был какой-то животный страх. В голове было одно: видишь немца - стреляй, иначе он убьёт тебя! Прячься в яме, в канаве, за стеной, не будь на виду! Это и помогло мне выжить. Конечно, своё дело делали фронтовые сто грамм, после которых мы дрались с врагом смелее, но к выпивке я так и не пристрастился. Под Москвой я был два раза серьёзно ранен, лежал в госпитале, после чего отправился навестить семью. Помнишь, Лариса, как ты была потрясена тем, что я жив?
- Да, ведь и похоронка пришла давным-давно, и писем ты не писал, - ответила мама. - Я плакала, плакала, моя мама меня успокаивала, а потом ты мне приснился, мы с тобой о чём-то долго разговаривали, ты сказал, чтобы малыша, когда родится, назвали Сашей. Тогда же меня видения мучали - как будто твой призрак приходил. Поэтому я, конечно, удивилась, когда ты вернулся, и была очень рада.
- Вот видите! - обратился Никита Ростиславович к детям и внукам. - Призраки - это плод нашего воображения, так что не бойтесь ничего такого. Всё это живёт лишь в нашем сознании... Ну так вот, я приехал тогда для того, чтобы увезти семью на восток, потому что немцы двигались теперь на юг, к Сталинграду. Достал в колхозе грузовик, отремонтировал его, стал собирать тех, кто хотел уезжать. Своих посадил в машину, но бабушка и дедушка опять не хотели уезжать. Но я настоял, чтобы они ехали с нами, и они тоже сели в машину - ведь Ларисе и детям нужна была их помощь. Мы покинули деревню, а через два-три дня там появились немцы...
- Спасибо тебе, папа, - тихо сказал Саша.
- Я всего лишь выполнял свой долг, - ответил отец. - После вашей эвакуации я вернулся в Сталинград. Тогда и начался тот кромешный ад, о котором вы все слышали и читали. Город осыпали бомбами, всё горело, пылало, дома рушились... Улицы были забиты трупами. Всюду - выстрелы, пули свистят... Люди падают один за другим... Каждую улицу, каждый дом отвоёвывали мы у немцев. Как я не погиб в те страшные дни - осталось для меня загадкой. Ни сна, ни покоя - постоянные стычки с врагом. Когда не оставалось патронов - дрались врукопашную. Я становился всё более жестоким к врагу, всё увереннее отражал его удары, атаковал его. Теперь боялся больше не смерти, а того, как вы без меня будете, если погибну, но думал, что мать всё-таки вытянет вас пятерых - тем более что Федя уже почти взрослый был, мог пойти работать, бабушка с дедушкой помогут, другие люди помогут... Особенно запомнился мне случай, когда я подорвал фашистский танк. Он нёсся на наши окопы, я сидел чуть в стороне, и, когда он был метрах в тридцати, выскочил из окопа, бросился наперерез, метнул в него связку гранат и тут же упал на землю. Грохнуло так, что земля задрожала и меня оглушило. Потом я какое-то время ничего не слышал. Танк сгорел вместе с экипажем - никто не вылез. Вспоминается случай, как мой друг погиб во время танкового сражения - в его танк выстрелила колонна фашистов, и машина загорелась и взорвалась. В те же осенние дни сорок второго года погиб мой младший брат Сева...
Глаза отца стали красными. Он помолчал и продолжил:
- Каково это было - спать на снегу, на морозе... Те солдаты, кто выжил потом, особенно молодые, заболевали и умирали после войны. И такие условия были, что всё равно где спать - свалишься в яму и спишь, ничего не чувствуя. В декабре сорок второго года мы беседовали с одним командиром - невысоким, полноватым мужчиной, простым с виду, и это был Никита Сергеевич Хрущёв. Мы познакомились, после войны списались, и он помог мне начать новую карьеру - политическую. Во время войны я общался и с Георгием Константиновичем Жуковым - мы познакомились ещё в детстве, когда я обратился к нему за выделкой ковра, и до сих пор дружим.
- Помню, я как-то раз шёл к ГУМу в длинных широких штанах - мода такая была, - вспомнил Саша. - И встретил Георгия Константиновича. Он спрашивает: "Улицы подметаешь, Саня?" Я растерялся, только потом понял, что он про штаны говорил.
- Стиляга, - усмехнулся Никита Ростиславович, посмотрев на сына, и продолжил воспоминания. - Ноябрь и декабрь всё решили: мы перешли в наступление. У наших солдат выносливость была необыкновенная. Это была и сила характера, и безысходность - ведь за спиной были наши родные и близкие. Многое решил приказ "Ни шагу назад!" - на той стороне Волги немцы так и не оказались. Представляете - столько прошли, столько городов захватили, а тут несколько месяцев не могли продвинуться ни на шаг! Да и к тому же они истощились - наших снабжали пайком, а они голодали. Вот и стали сдаваться один отряд за другим. К концу января все сдались. Фельдмаршала Паулюса наши в плен взяли. Мне выговаривали за то, что я стрелял в противников там, где надо было брать в плен. Но я отвечал гитлеровцам их же жестокостью. Пленных было очень много - шли толпами, многие едва держались на ногах. И вот смотрим - на балконе флаг развевается: противник разбит! Все наши обнимаются - и знакомые, и незнакомые. Один солдат на гармошке заиграл, и мы в пляс пустились. До конца войны было ещё далеко, но как же было радостно, что эта долгая и страшная битва окончена, что мы разбили врага! А после Сталинградской битвы мы погнали гитлеровцев обратно как поганую скотину.
- Давайте я чай приготовлю, - вызвалась Галина, на время оторвав отца от воспоминаний.
- Приготовь, дочка, - улыбнулась мама. - Там в буфете вазочки с печеньями и конфетами, неси сюда, пусть все угостятся. Да, ведь есть ещё и торт!
Жёны Фёдора и Николая вызвались помочь Гале, и они втроём отправились на кухню. Потом Саша с Валеркой сходили и принесли тарелки с кусками торта, вазочки со сладостями и чашки с чаем. Всё поставили на столик и стали пить чай с десертом.
- Сколько тогда люди натерпелись при оккупантах... - вспоминал Никита Ростиславович. - В каждом городе, посёлке, в каждой деревне было горе - люди плакали над погибшими от рук гитлеровских захватчиков. Мы успокаивали людей как могли, говорили, что за всё отомстим, за каждую жизнь ответят оккупанты.
Он встал с кресла, открыл шкаф и достал альбом. Присел, надел очки, стал рассматривать фронтовые фотографии. Дети и внуки столпились вокруг него.
Вот Никита Ростиславович с другим солдатом рвут флаг с фашистской свастикой. А вот бойцы в окружении жителей освобождённого Белгорода. На одной фоторафии Никита Ростиславович держит на руках маленького мальчика. На обороте фотографии было написано: "Не бойся. Мы изгнали их НАВСЕГДА. 5/VIII/1943 г."
- После битвы на Курской дуге наш прорыв ускорился, - продолжал отец. - Мы быстро выбивали немцев из городов и деревень, сильного натиска с их стороны уже не было. Новгород совсем обезлюдел - на улицах никого не было. Наш отряд появился там настолько внезапно, что много немцев не успели бежать и были взяты в плен вместе с главарём. Мы про этого главаря много узнали. Скольких людей он загубил, скольких по его приказу повесили! Когда нам про него рассказывали, я не выдержал - прямо там его застрелил. Старшина мне выговор сделал за самоуправство, пригрозил штрафной ротой, но в итоге замял дело. И вот немецко-фашистские захватчики были изгнаны с территории Советского Союза. Мы прошли Белоруссию, вступили в Польшу. Под Варшавой я едва не погиб - меня ранили куда-то под ребро, и я скатился по берегу к реке и так и остался лежать ни жив ни мёртв. Очнулся - какая-то молоденькая девушка, медсестра, тащит меня наверх. Ей тяжело, а я из-за ранения идти нормально не могу, говорю ей: "Дочка, оставь меня, оставь! Я всё равно скоро умру! Не надрывайся из-за меня!" Она не оставила - дотащила меня полуживого до лазарета, там мне пулю вытащили, перевязали рану.
Он показал фотографию этой девушки в альбоме:
- Вот она, моя спасительница. Мы с Марией Савельевной до сих пор переписываемся, она в Харьковской области живёт. Ей в конце войны звание Героя Советского Союза дали, и правильно - она этого заслуживает.
...И вот советская армия входила в Берлин. Оставались считанные дни до конца войны.
- Немцы знали, что гитлеровской армии пришёл конец, но тем не менее упорно сопротивлялись