большего стоит, чем гнусная
действительность.
Гюстав Флобер
* * *
- ...И тогда, чтобы совратить его, привели блудницу, раздели её донага, да и втолкнули к нему в келью! И заперли их вместе... Затрепетал отшельник, увидя такой соблазн, помрачился его разум. А блудница расхаживала по келье, покачивая похотливыми телесами, да прижималась к страстотерпцу своим нагим телом. Что было делать святому? Как устоять??
- И вот, видя, что отшельник не поддаётся соблазну, а застыл, как соляной столп, блудница приняла тогда самую бесстыдную позу, против которой не устоит ни один мужчина: склонилась до самой земли и подняла к нему свой округлый зад – сосуд похоти.
«О, Фома, удовольствуй же меня и утоли мою страсть! – запела эта сладкоголосая сирена. – Я вся горю!»
Тут сестра Агнесса голосом попыталась изобразить сирену. Два десятка юных послушниц, с замиранием внимавших столь интересной проповеди, прыснули.
- И что же сделал тогда святой Фома Аквинский?! – глаза сестры Агнессы грозно засверкали, а голос возвысился. – Со словами «Ах, ты горишь? Так вот же тебе ещё огоньку!», выхватил он из очага горящую головню, - тут голос сестры Агнессы вознёсся до небес, - да и воткнул её в развратное лоно!!
От ужаса девочки содрогнулись, а кое-кто вскрикнул: все представили на месте той блудницы себя.
- Завыла блудница, заголосила нечеловечьим голосом, заметалась по келье, аки мышь на плите! Когда келью открыли, то увидели, что святой Фома Аквинский по-прежнему непорочен и сохранил себя для жизни вечной... Блудница же, как обнаружили, никогда уж более блудодействовать не сможет... и, стало быть, тоже спасена.
- Вот так бы и некоторых наших учениц надобно! ох, как надобно поучить!! Чтоб отбить похотливые мысли, которые так и лезут в ваши глупые головы... Всё. Во имя отца и сына и святого духа... Амен!
Все дружно перекрестились, а одна из послушниц, крупная девушка с уже развитыми формами, несмело подняла руку.
- Что, Розалия? У тебя вопрос?
- Как же так, сестра, - неуверенно заговорила та. - Как мог святой Фома обречь блудницу... заблудшую... на такую муку? Сжечь углями лоно... Он должен был возлюбить её по-христиански!
- Что?! Блудницу – по-христиански?? Ты издеваешься?
- Нет, сестра... Что вы! Но ведь христианская любовь должна...
- Каноник Фома Аквинский – один из столпов нашей святой церкви! У тебя он забыл спросить... Он сжёг её тело, но спас душу!
- Себя-то он не сжёг... - шепнула про себя Розалия, но сестра это услышала.
- Хватит! Всем - встать! За смешки и разговоры во время проповеди кое-кто получит запись в журнал наказаний. А за святотатские глупости получит вдвойне!
- Могу вас обрадовать, дщери мои, - голос сестры Агнессы зазвучал издевательски. - Искупать все прегрешения этого месяца будете перед самим попечителем нашего пансиона, преподобным мистером Рочестером! В субботу он прибывает к нам с инспекцией. Счастливых выходных!
При последних словах сестра Агнесса хищно улыбнулась, а ученицы пансиона св. Бригитты удручённо переглянулись: перспектива порки замаячила пред ними во всей своей неизбежности. Однако, на кого падёт это жестокое наказание, держалось в секрете, и каждая надеялась, что её минует чаша сия.
* * *
Будни закрытой школы Смирения и Непорочности им. св. Бригитты были скучны и однообразны, как дождливые осенние дни. Наполнены они были только молитвами, занятиями в классах, пением псалмов, да единственной за день прогулкой по двору, где девочки ходили по кругу парами.
Иногда в центре пустого, обсаженного вдоль забора деревьями, двора возвышался табурет, на котором стояла наказанная послушница. Тогда девочки ходили вокруг измученной долгим стоянием товарки, отпуская смешки в её адрес, что вносило в прогулку какое-то разнообразие.
Многочасовое стояние на табурете было, конечно, суровым наказанием - не сравнить с наказанием линейкой по пальцам вытянутой руки, что обычно применялось учителями на уроках. С табурета этого иногда и в обморок падали, но порка – это было посерьёзнее!
Порка воспитанниц была, пожалуй, единственным развлечением сестёр-наставниц, да и самой директрисы, молодой настоятельницы матушки Элеоноры. Говорили, что к ней был неравнодушен сам попечитель пансиона, преподобный мистер Рочестер, который, не смотря на её молодость, и назначил её директрисой. Сама же сестра Элеонора при упоминании его имени благоговейно закатывала глаза и была предана ему безмерно. А скорее всего, и влюблена в своего благодетеля...
В последнюю субботу месяца заседал совет наставниц во главе с директрисой, где и выносились вердикты о наказаниях.
После этого в дортуаре выстраивалась вся школа: послушницы, наставницы и учителя, и старшая сестра-наставница Агнесса торжественно объявляла, кому из учениц, за что и сколько ремней причитается получить для полного очищения от прошлых, и уже многими подзабытых, грехов.
Таковых неудачниц всегда набиралось не меньше двух-трёх, а иногда и более. Сёстры тут же, под руки отводили провинившихся в приёмную при кабинете директрисы, где всё заранее было подготовлено к экзекуции.
Когда в кабинет заводили очередную несчастную, она, прежде всего, видела большое кожаное кресло в центре, стоявших вокруг него сестёр-воспитательниц в своих закрытых монашеских платьях с головными накидками, и сидящую за директорским столом красивую матушку Элеонору. В углу мрачно восседал Франко, шофёр-механик пансиона, крепкий малый с волосатыми руками, сложенными на груди, исполнявший роль экзекутора. Все были настроены весьма торжественно.
Вошедшей указывали на кресло, и несчастную охватывала дрожь; до неё никак не доходило, что нужно не садиться в него, а перегнуться через его широкую спинку. Когда ей поднимали юбки и спускали панталоны, несчастная в ужасе начинала вырываться, но сёстры уже держали её за руки.
- Франко! – командовала настоятельница, и зрачки её расширялись.
Франко с широким кожаным ремнём в руках лениво выходил в центр.
- Послушница Мария Пиблс, - торжественно объявляла директриса голосом богини Немезиды. - Десять ремней!
Франко усмехался, разглядывая поднятую над креслом девичью попу и, хорошенько примерившись, бил... Уже после шести звонких шлепков попа становилась розовой, а если их назначалось двадцать или более, то после них она превращалась в малиново-красный шар...
Крики негодницы разносились по всему пансиону; красивое лицо матушки Элеоноры покрывалось пятнистым румянцем, глаза её то сужались, то расширялись; стоявшие вокруг сёстры, тяжело дыша, посматривали на махавшего ремнём Франко, представляя под этим ремнём собственные задницы...
Потом процедура повторялась с другими провинившимися; тянулся весь процесс довольно долго, так, что к концу его все участники облегчённо и просветлённо вздыхали, промокая на лбу капли пота.
* * *
...Наконец, выпоротые негодяйки были отпущены с миром. Сёстры-наставницы, возбуждённо галдя, тоже направились к выходу.
Одна из них, скромная, небольшого роста, крутобёдрая Марта, отстав от остальных, нерешительно подошла к Франко и взяла его за руку. Тот удивлённо оглянулся.
- Матушка велела проводить вас... – соврала она, кося от волнения глазами.
- Сам не дойду, что ли?..
- Ничего... провожу, мне ведь не трудно, - смущённо сказала сестра и повела его на первый этаж, к выходу, будто сам он был найти его не в состоянии.
Выведя его во двор, сестра Марта забыла, что уже можно возвращаться, и провела Франко до самого гаража, а затем и зашла за ним внутрь.
- Ну, чего тебе? – насмешливо спросил Франко, вешая ремень для наказаний на гвоздь. – Порка, что ли, понравилась?
Марта обеими руками взяла его широкую, грубую ладонь и принялась её обцеловывать. У того глаза полезли на лоб.
- Понравилась, Франко, милый... – лепетала она, не выпуская его руки. – Уж так понравилась... И меня тоже, Франко! Я так грешна... Выпори, прошу тебя! За грехи и наказание надобно... тогда и прощение будет...
- Вот дуры бабы, - удивлялся молодчик. – Что ж ты не молишься? Не испросишь прощения у господа?..
- Молюсь, Франко, ещё как... Но то Господь!.. А ты тоже не откажи... Пока нету никого...
- Где ж я тебя тут разложу? – криво усмехнулся он, озираясь в полумраке гаража и снимая с гвоздя ремень. – Разве только стоя...
- Стоя, миленький, стоя, - быстро согласилась сестра Марта; тут же наклонившись, она задрала юбки и принялась развязывать подвязки. – Сейчас вот, только развяжу...
Довольно скоро перед Франко предстала белотелая обширная задница, размерами значительно превосходившая ученические - в гараже даже немного посветлело.
Франко упёр Марту руками в бампер школьного «Паккарда», на котором возил настоятельницу, закинул ей юбки на спину и, не долго думая, принялся работать своим широким увесистым ремнём. Марта начала повизгивать от ударов, как свинка, крутя своей мощной попой во все стороны. Штаны механика при этом сильно оттопырились.
- Сколько тебе причитается? – спросил он с сомнением.
- Десяти хватит, Франко... – задыхаясь, отвечала задастая сестрица. – Потом по-другому... накажешь ещё...
Франко давно уже хотелось этого «другого». Отсчитав десяток звонких ударов и отбросив ремень, он крепко взялся мозолистыми руками за её раскрасневшиеся округлости, извлёк своего толстого «удава» и, примерившись, вогнал его сестрице Марте под самые ягодицы. Тут несчастная издала такой протяжный стон, будто прощалась с жизнью...
Через минуту шофёр уже работал, как паровой молот, наклонённая Марта, упираясь в никелированный бампер, стенала на все лады, тёмно-красный «Паккард» раскачивался... Задав ей не менее ста ударов, Франко, наконец, грозно зарычал и щедро плеснул семенем на её дебелые округлости.
- Ну что, сестрица, тебе понравилось? – самодовольно усмехался он, застёгивая брюки. - Заглянешь ко мне ещё?
Марта, постепенно приходя в себя, провела рукой по своей «наказанной» заднице и незаметно поднесла ладонь к лицу, с вожделением втягивая такой непривычный, сильный запах.
Затем с обожанием посмотрела на Франко и принялась завязывать подвязки чулок.
- Загляну, миленький! А ты меня... – хотела она что-то спросить, но не решилась. - Поцелуй меня, Франко! – и она потянулась к нему счастливым лицом.
- Ну, вот ещё... Была охота, - нахмурился он.
- Ну и ладно... Я и сама поцелую, - и она, справившись с подвязками, быстро приблизилась и чмокнула его в небритую физиономию.
Минут через двадцать сестра Марта, с блеском в глазах и румянцем во все щёки, уже выходила из гаража. Через стекло вестибюля пансиона за ней с язвительной усмешкой наблюдала вездесущая сестра Агнесса...
* * *
- Не соизволите ли, дорогой мистер Рочестер, навестить нас в ближайшую субботу? – говорила сладчайшим голосом в телефонную трубку матушка Элеонора. – Зачем?.. Ну, видите ли, конец месяца... Вы как-то изъявляли желание проинспектировать наши воспитательные мероприятия. Я как раз решила внести в них кое-что новое... с вашего одобрения, конечно. И мы вас очень ждём, наш дорогой преподобный!.. Что? Да, и я лично... Очень... Непременно... – голос её сделался