Пороховой заговор (повесть).

больней… Бретоны терпеливые были – вот, и докажешь, какой ты бретон!
- Извините, господин учитель, больше не буду, - заканючил нарушитель, быстро терявший решимость становиться «бретоном».
- То-то же, смотри у меня, - слегка оттаял учитель и подумал: «Все знали, что нельзя было сердить Генриха 111 зимой, когда дул норд-ост. В такое время король справлял нужду лишь с превеликим трудом. Скопившиеся в нем нечистоты ударяли ему в голову, и тогда он был способен на любую жестокость…» - Жилища их были, - продолжил вслух, - шалашами в лесах, покрытые кожами, ветвями и дерном. Утверждают, что поныне в северной Шотландии есть крестьяне, которые не имеют других жилищ. В Ирландии есть также бедные люди, живущие в подобных шалашах с низкими крышами: они спокойно проводят жизнь в сих простых жилищах, питаясь молоком и некоторыми кореньями, кои называют «потато».
Учитель оглядел класс: школяры притихли и внимательно слушали. Что и говорить, интересный предмет история, нужный и полезный, не то, что какая-то арифметика или латынь: сплошная цифирь и зубрежка.
«Герцог де Гиз не послушался мудрого совета, - вспомнил снова о своем запоре учитель, - не беспокоить короля в известные периоды: и что же получилось? И он, и его брат были убиты…»
- Сей род жизни может дать некоторое представление о жизни древних бретонов. Пищей им служили обыкновенно молоко и дичь, которые находились в изобилии в лесах и полях. – Учитель перевел дыхание. – Что ж касается до домашних птиц, как то гусей и кур – он бросил взгляд в окно и увидел стайку кудахтающих иллюстраций к своим словам, - хотя они разводили их при жилищах, но не употребляли в пищу, а держали только ради удовольствия («Вот поэтому у них, наверное, и никаких запоров не было!») «Карл 1Х, предшественник Генриха 111, тоже страдал запорами да такими, как никто в королевстве – что называется «королевскими» (по длительности). Не это ли явилось одной из причин Варфоломеевской ночи?»
- Неужели они не ели ни кур, ни гусей даже по праздникам? – чей-то вопрос вернул учителя в реальность.
- Цезарь утверждает, что закон их запрещал им, есть оных. Они не ели даже рыбы, хотя реки и моря, коими они были окружены, могли доставлять им оную в большом количестве.
- Ну, и дураки! – послышался тот же голос.
- Что-что? – недослышал тугоухий учитель, но реплика в силу своей рискованности не повторилась.
- Города их или, лучше сказать, деревни были не что иное, как куча хижин, отделенных одна от другой без всякого порядка и без улиц. Они строили их обыкновенно на расчищенных местах в лесу, вход в который был окружен небольшим валом, или срубленными деревьями.
- Ой, кушать хочется! – завопил кто-то с задних скамеек. Крик пробил пробку в ушах учителя, и он полез за часами.
- Сейчас, сейчас, детки, немного осталось. Потерпите… Несмотря на то, что они вели простую жизнь, и столь отдаленную от всякой пышности других народов, они имели острый ум, были даже проницательней галлов, своих соседей, если можно положиться на свидетельство Тацита. А Диодор Сицилийский предпочитал их даже римлянам в непорочности нравов… Все! Урок окончен.
Подняв веселую кутерьму, школяры ринулись из класса. Неуемная живость, свойственная детскому возрасту и с таким трудом подавляемая в томительные часы учения, вдруг разражается, словно взорвавшись, криками, пением и проказами маленьких сорванцов, которые собираются на лужайке и, разбившись на группы, принимаются за свои состязания. Тогда все берегись, и не вздумайте мешать!
Учитель почувствовал некоторое облегчение, оставшись один. За день, оглушенный несмолкающим гулом голосов и, задыхаясь в спертом воздухе классной комнаты, он непрерывно сражался (один против целой оравы), пресекая озорство, побуждая к труду безразличных, силясь просветить тупоумных и укротить упрямых. Мысли его спутались и потускнели от того, что он выслушал сто раз подряд все тот же затверженный наизусть глупый урок, когда единственное, что нарушало унылое однообразие, - это различный вздор, изрекаемый отвечающими. Хмурый облик и монотонное скандирование того или иного хнычущего подростка стояли перед глазами и в ушах. Если постоянное напряжение умственных сил испытывает человек хрупкого телосложения (к такому и относился наш герой), наделенный душой, жаждущей более высокого поприща, чем мучительство школьников, то и становится ясно, что икота и постоянные запоры происходят не только от неправильного питания. Напротив, у людей полных, даже если они и учительствуют, каждое утро, сразу же после завтрака, бывает хороший стул, что стоит им не больше усилий, чем другому плюнуть. Стульчак настолько всесилен, что многое меняет в человек: даже «нет» в устах «нормальностульца» звучит не столь категорично, чем «да» в устах «запорострадальца». Надо ли пояснять, что наш герой, как о манне небесной, давно мечтал о… поносе!

* * *

- Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно и иначе называется – «длительностью», - больной так быстро тараторил, что стоявший в толпе писарь с дощечкой и грифелем, едва поспевал. – Относительное, кажущееся или обыденное время есть или точная, или изменчивая, постигаемая чувствами, внешняя, совершаемая при посредстве какого-либо движения мера продолжительности, употребляемая в обыденной жизни вместо истинного, или математического, времени, как-то: час, день, месяц, год…
- Можно, сударь, чуть помедленней? – взмолился господин с дощечкой, и безумец, как ни странно, внял мольбам, чуть сбавив обороты.
- Абсолютное пространство по самой своей сущности, безотносительно к чему бы то ни было внешнему, остается всегда одинаковым и неподвижным…
-Благодарю вас, сударь! Вот сейчас в самый раз.
- … относительность есть его мера или какая-либо ограниченная подвижная часть, которая определяется нашими чувствами по положению его относительно некоторых тел и, которое в обыденной жизни принимается за пространство неподвижное…
Эх, жаль – мало дощечек захватил, посетовал писарь, беря последнюю. В следующий раз нужно побольше захватить, а то хозяин опять будет недоволен: почему все на полуслове обрывается?
- Возможно, что не существует в природе равномерного движения, которым время могло бы измеряться с совершенной точностью.
- А как же часы? – перебил какой-то толстяк, запуская руку в карман за хронометром. - они у меня хорошо ходят: не отстают, не спешат… Так что это вы зря!
Безумец никак не среагировал на глупость, продолжая нести собственный бред:
- Все движения могут ускоряться или замедляться, течение же абсолютного времени изменяться не может…
- Не ври, не ври, не ври! – обиделся владелец часов и пошел прочь.
- … время и пространство составляют как бы вместилище самих себя и всего сущего. Во времени все располагается в смысле порядка последовательности, в пространстве – в смысле порядка положения…
- Заумь какая-то, - заворчал очередной недовольный, и от огорчения стал чесать за ухом.
- … по самой своей сущности они есть места, приписывать же первичным местам движения нелепо.
- Вот именно: нелепо! – согласился все тот же недовольный, и окончательно разобидевшись, ушел. Толпа постепенно редела (трудно было понять, о чем шла речь), и даже светило-солнышко, по-видимому, тоже отчаявшись уразуметь что-нибудь, как-то бочком-бочком стало незаметно заворачивать куда-то за крыши домов, изображая, будто бы дело к вечеру идет.
- … вот эти-то места и суть места абсолютные, и только перемещения из этих мест составляет абсолютные движения…
- Тут свободно, что ли место? – гаркнул подошедший крестьянин и толкнул ученого, посторонись, мол. – А то мне надо товар разложить с вечера! Завтра с утра поздно будет, торговать надо.
- … причины происхождения, которыми различаются истинные и кажущиеся движения, - безропотно продолжал больной, как бы и, не заметив грубияна, - суть те силы, которые надо к телам приложить, чтобы…
- Посторонись, говорю! – замахнулся на беднягу наглец. – Вот сейчас я к тебе и приложу!
- … чтобы произвести эти движения, - закончил фразу ученый.
- Чем он вам мешает, уважаемый? – вступился за обижаемого писарь, тем более что и последняя дощечка иссякла, и руки освободились для чего-либо иного.
- А тебя не спрашивают! Чего лезешь? – оскалился грубиян и попер на жаждущего справедливости.
- … истинное абсолютное движение не может ни произойти, ни измениться иначе, как от действия сил, приложенных непосредственно к движущемуся телу…
Крестьянин снимал с телеги корзины с овощами и ставил их бесцеремонно чуть ли не на голову ученому, а тот лишь отодвигался и пятился, сдавая территорию без боя. От такой несправедливости все в душе благородного писаря содрогнулось, возмутилось, взбунтовалось.
- … тогда как относительное движение тела может быть, и произведено без приложения сил к этому телу…
Пожалуй, и в правду, «без приложения сил» не обойтись, подумал герой-писарь и ринулся в атаку. Не долго думая, он огрел узурпатора по голове со всей присущей писарю (все же не борец и не воин) силой, сложенными вместе дощечками, – чтобы не сломались по отдельности. Эффект превзошел все ожидания – даже безумный ученый вздрогнул и улыбнулся.
- Чего, сударь, дере-е-е-тесь? – жалобно пропел нахал, оседая на землю. Порок частично наказан, и добродетель формально (надолго ли?) восторжествовала.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дом лорда Монтраеля. Хозяин беседует с полоумным ученым. Приход графа и карты Таро. О политике.


 Из рукописи, найденной в Вестминстерском подвале:


«… сей орган, представляющий народ, предлагал законы, назначал налоги и поддерживал в равновесии королевскую власть. Собрание это состояло из трех сословий: из духовенства, пэров и народных депутатов. Парламент делился на палаты: верхнюю и нижнюю, или общенародную. Верхняя – включала в себя 24-х епископов, архиепископов и пэров (герцоги, маркизы, графы, виконты и бароны). Они имели заседателей, знающих законы, и назывались «советниками», не имеющими подавать права голоса в собрании. Пэры в своей палате сидели на мешках, набитых шерстью, чтобы показать – это основная отрасль торговли. Нижняя палата называлась народной и состояла из депутатов от городов и деревень.
Один лишь король имел право созывать парламент. В его отсутствие, или по малолетству, замещающий созывал парламент именем короля. Сборы продолжались не менее сорока дней: по королевству рассылался циркуляр ко всякому владетелю, как духовному, так и светскому, явиться в такое-то время и в такое-то место для решения дел гражданских и церковных.
Что касается порядка созвания нижней палаты, то король посылал письма наместникам всех провинций (шерифам) для извещения народа, чтобы он выбрал двух кавалеров от провинции, двух мещан от всякого города и по одному или двум представителям от всякого замка или поместья.
По прибытии делегатов в Парламент и во все время их там пребывания, они и их семейства избавлялись от всякого преследования и заключения по какой бы то ни было причине, включая измены, вероломства и бунты.
Всецело зависело от короля и назначение места для проведения заседаний. Обычно