Дачник-неудачник

стреляют где-нибудь неподалёку отсюда?
  – Нет, что вы, мой сын в Москве уже давно работает. Там и жильё купил. И семья его вся там. А тут мы одни с супругой.
  – Москаль твой сынок, стало быть. Продался за рублишки. Все вы тут продались москалям. Ну ничего, скоро мы очистим нашу землю от таких, как ты и твой сынок.
  – Да я тут при чём? – почти простонал Григорий. – Я никогда не выступал за раскол Украины.
  – Тогдi чому ти не пiшов захищати свою землю вiд окупантiв? (укр.) – не выдержал молчания один из бойцов группы, который выделялся высоким ростом и худобой.
  – Стар я уже для войны, – тяжело вздохнул Никишин.
  – Стар!? – воскликнул лысый. – У нас с тобой пару лет разницы. Я с первых дней вступил в батальон. Добровольно вступил, никто меня не заставлял. Уже полгода воюю с вашими недоносками.  Да так воюю, что даже  перестал счёт вести отправленным лично мной в ад сепаратистам и пришлым казачкам. Но у нас в батальоне есть ребята и постарше нас с тобою.
  – Я, конечно, извиняюсь, – попытался возразить пленник, – но у меня тридцать пять лет подземного стажа и силикоз в придачу. Половина лёгких пылью забита. Никудышный из меня вояка. Да и на кого я свою старуху оставлю? У неё диабет.
  – Никак разжалобить хочешь? Это напрасно, – заметил старший группы. – Война, папаша, штука жестокая. Тебе не повезло: ты оказался не в том месте и не в то время. Так бывает. А нам теперь нужно принять решение, что с тобой делать. Козырь, твоё предложение? – обратился он к бритоголовому.
  – А что тут думать, Полковник, – ухмыльнулся Козырь, – кончить и прикопать.
  – Какие ещё будут предложения, побратимы?
  – Краще взяти з собою, а потім обмiняти.  Мiй брат у них у полоні, – сказал долговязый.
  – Поддерживаю, – добавил другой боец. – Лучше взять с собой, а то не поверят, как в прошлый раз, что мы  погуляли  далеко по тылам.
  – Так тому и быть, – решил Полковник. – Забираем и уходим.
  – Как хотите, – пожал плечами Козырь. – Лично я предпочитаю ходить налегке. А вы, молодые, если так захотели, будете тащить на себе этого силикозника. Своими ногами он долго не потопает, точно вам говорю. Уж я-то знаю.
  – Всё, прекратили базар, – строго сказал старший. – Грак, оттащи подальше велосипед и прикрой. Две минуты на перекур – и будем выдвигаться.
  У Григория защемило сердце. К горлу подкатил ком. Сейчас он переживал уже не за себя, а за оставленную на даче супругу, которая изойдёт слезами от переживаний за него.
  – Хлопцы, отпустите, Христом-богом прошу, – взмолился несчастный мужчина,  непроизвольно опускаясь на колени. – Жена у меня там одна. Помрёт ведь.
  Козырь, зло сверкнув глазами, оторвал от груди пригревшегося котёнка, резким движением свернул бедолаге шею и бросил парализованное тельце в муравейник.
  – Ещё слово – и  с тобой то же будет. Веришь? – прорычал он и, довольный произведённым на пленника эффектом, уже спокойно добавил: – Выполняй, что тебе говорят, и, быть может, увидишь свою старуху. Поверь, далеко не всем везёт так, как тебе, кто нас повстречал, когда мы на  работе.
  Ровно через две минуты старший группы скомандовал:
   – Выдвигаемся! Гоблин, ты первый, Лютый – за ним, Грак и Купол ведут дачника, Козырь замыкает. Дистанция прежняя – в пределах видимости. Первый пошёл!
  –  Командир, – обратился Козырь, – ты не против, если я пару-тройку «сюрпризов» оставлю?
  – Это само собой, – согласился Полковник. – Не отставай только.
  Не успела группа скрыться из виду в зарослях лесопосадки, а бритоголовый уже поставил первую растяжку. Своё дело он знал в совершенстве, работал быстро и уверенно, надёжно маскируя взрывное устройство. Через два дня на нём подорвётся тринадцатилетний мальчик с собакой. Но Козыря сейчас абсолютно не интересовало, кому достанется очередной «сюрприз». За время участия в войне он много поставил подобных ловушек и ни разу не видел результатов своей работы. А если бы и видел, разве это что-нибудь изменило бы?
  Глубокой ночью отряд прибыл в расположение своего батальона. И начались у Никишина настоящие мытарства в плену у армии в собственной стране. Из одного подвала его перебрасывали в другой. Постоянно допрашивали, нередко с применением физического и психологического воздействия. Иногда забывали покормить, и воду выдавали дозировано. Подвалы, как правило,  были сырыми, душными и переполненными людьми, среди которых находились серьёзно раненные. От их грязных бинтов исходил неприятный, тошнотворный запах. Поэтому когда Григория через две недели поместили в обычную тюремную камеру, то условия в ней показались ему сравнимыми с пятизвёздочным отелем. Хотя он и в трехзвездочном никогда не был. Здесь его допрашивал человек, представившийся следователем СБУ. Уговаривал Никишина сознаться в террористической деятельности, ну или хотя бы в пособничестве террористам. Однако через три дня следователь потерял к   нему всякий интерес, и  Григорий снова был отправлен туда, откуда его доставили, – в грязный и душный подвал. Ещё через неделю Никишина Григория Ивановича включили в группу для обмена военнопленными и, по странному стечению обстоятельств, обменяли на того самого Козыря, попавшего вместе со своей разведывательно-диверсионной группой в засаду ополченцев. У диверсантов была заранее заготовлена легенда о принудительном призыве и нежелании воевать со своим народом, они уже давно всё осознали и никогда больше не возьмут в руки оружие, их жестоко обмануло собственное правительство, бросив на бойню в миролюбивый Донбасс. И всё в этом духе. Те, кто были более убедительными, попали в первую партию обмена, согласно Минским договорённостям. А Козырь, имевший богатое уголовное прошлое,  умел быть очень  убедительным.
  Григорию, по сравнению с другими пленниками, тоже повезло: домой он попал через месяц после захвата разведгруппой. Жена с трудом узнала мужа. Он похудел   на двадцать килограмм, потерял почти все зубы и стал абсолютно седым. Счастливому возвращению Никишина радовались все – супруга, друзья, соседи. А он только беззвучно плакал. Его отучили  радоваться.