По парадной лестнице с длинными пролетами в обрамлении выкрашенных белой краской гипсовых перил я поднимался на самый верх. На третьем этаже справа был вход в танцевальный зал. Точнее, сначала был вход в темный узкий коридор, с одной стороны которого была раздевалка. Это светлое и просторное помещение меня настораживало тем, что было общим для всех, и хотя, в отличие от балетного кружка, мальчиков здесь было много, я всё равно стеснялся.
Я не входил в раздевалку, потому что нашел для себя другое место. По центру лестничной площадки третьего этажа была большая двухстворчатая дверь. Однажды я приоткрыл её и увидел просторный полупустой зал с огромным окном в противоположном конце и роялем перед ним. Окно не придавало помещению вида светлого и солнечного, и без искусственного освещения здесь царил полумрак и зябкость. Наверное, потому что всё время была поздняя осень.
За этой дверью, не ступив и двух шагов внутрь, я переодевался, оставаясь в итоге в трикотажном темно-синем спортивном костюмчике с растянутым воротом и оттопыренными коленками. На ноги я надевал привычные чешки и, стараясь быть незамеченным, выходил. Я на что-то складывал свои вещи. То ли это был стул, то ли небольшой стол, то ли ещё какой-то предмет, удобно поставленный кем-то прямо около двери. Эта комната всегда была открыта, и лишь однажды я застал в ней людей. Это были две женщины, которые сидели у рояля. Я не разглядел их лиц. В сумрачной комнате на фоне окна, они казались мне темными и бесцветными силуэтами. Они на секунду прервали свой разговор, кажется, обернулись на меня, а потом продолжили. Я потихоньку переоделся и прошмыгнул в коридор.
Танцевальный уклон в ДК АПЗ был, можно сказать, народным. Мы танцевали какие-то польки, гопаки и т.п. Нашим преподавателем была более взрослая женщина, чем та, которая приучила меня к балету. Она сидела в левом от входа углу зала за черным роялем, сама играла на нем и одновременно командовала нами. Чаще всего танцы были массовыми с невыразительными парными действиями. То есть мне мало приходилось танцевать с кем-то из девочек. Меня это радовало, потому что я очень стеснялся брать их за талию, иногда оставляя руку как бы в подвешенном состоянии. Выступали мы преимущественно на сцене того же ДК, и к исходу учебного года я стал тяготиться этим занятием.
В пятом классе, не без помощи родителей, мне удалось откреститься от танцев, под предлогом того, что я записался в футбольную секцию. Это был не первый мой спортивный опыт, и как все предыдущие и последующие продлился он не больше года. В общем, к шестому классу я снова оказался в цепких объятьях завуча по воспитательной работе, личностные качества которого, усиленные посулами отвратительной характеристики, заставили меня вновь призадуматься о творчестве. Видимо, утвердившись в мысли, что с танцами покончено уже навсегда, я решил пойти в хор, хотя, как сказал выше, никаких предпосылок к этому не было.
Хор репетировал на втором этаже в помещении, расположенном, сразу под танцклассом. Все были поделены на солистов, а также на первый и второй голоса. Если бы был третий голос, то я пел бы именно в этой группе. Во время выступлений я стоял на самом верху подмостков, и я уверен, что наша руководительница была бы мне благодарна, если бы я просто открывал рот, однако в те времена это ещё не считалось обычным делом на эстраде, и я честно доставлял окружающим страдание.
В этот период мы повзрослели и посмелели, и нам стали доступны такие места ДК АПЗ как балкон и крыша. Вид с балкона концертного зала был шикарным. Потолок зала был очень высоким. Балкон прилегал к противоположной от сцены стене, огибал угол и тянулся вдоль той стены, в которой были входные двери, чуть не до самой сцены. Изящной формы обрамления с лепниной в то время ещё не выглядели чудовищно.
Но более всего мне нравилась крыша. На неё вел вполне приличной высоты выход из торца коридора, по которому мы попадали на балкон. На первый взгляд в крыше не было ничего примечательного, кроме того, что обычной крышей она была только на две трети. А вот одну треть занимала совершенно плоская площадка, в окружении живописных перил. Рассказывали, что раньше здесь было кафе или танцплощадка. Когда раньше? Насколько раньше? Что за кафе? Кто сюда ходил? Как и с кем ходил? Какой была музыка? Как стояли столики? О чем говорили люди? Почему закрыли это заведение? Эти вопросы будили моё воображение, а вкупе с живописным видом крыш центральных кварталов города, создавали романтическое настроение. Я не искал ответов на эти вопросы, их было достаточно самих по себе.
После шестого класса родителям удалось отбить меня от хора под предлогом трудностей в учебе и нехватки свободного времени, а может быть и под каким-либо другим. Так или иначе, но ДК АПЗ на какое-то время выпал из поля моего зрения.
Я бывал там эпизодически и позже. Помню, как однажды зимним вечером целым молодежным хороводом, состоявшим из несложившихся, полусложившихся и сомневающихся пар, мы ввалились в ДК АПЗ, чтобы посетить открывшееся там кооперативное кафе с коктейлями, в которых плавало подтаявшее мороженное, и с видеомагнитофоном, по которому крутили сначала «Тома и Джерри», а потом фильм про Индиану Джонса.
А ещё некоторое время спустя, я оказался в ДК АПЗ, будучи невероятно увлеченным одним творческим проектом, для которого требовалось репетиционное помещение. Нам предоставили тот самый танцкласс. И зеркала и станки – всё оставалось таким же. Не было только рояля и не было танцующих детей. Это было время, когда разваливался завод Армалит, наступали его последние дни. Уже было не до клуба, и он дрейфовал, казалось, сам по себе. Всё ветшало.
Когда для меня закончился тот самый проект, из-за которого я застал увядание некогда именитого заведения культуры, я отдалился от ДК АПЗ, и отдалился надолго.
За время моего отсутствия зданием бывшего клуба исчезнувшего Армалита заинтересовался Кубанский госуниверситет, привел его в порядок и разместил там свой филиал, ютившийся до того на промышленной окраине города. Так и закончилась история ДК АПЗ, хотя ещё довольно долго на его фасаде, на самом-самом верху, над пятью небольшими полукруглыми окошками можно было разглядеть пятиструнную лиру с двумя развевающимися лентами, на которых красовалась надпись «клуб завода Армалит».
МОЙ СПОРТ
Я неспортивный человек. Это надо признать.
В детстве я был уверен, что главное это труд. Все так считали, все меня в этом убеждали, и мне стало казаться, что главное – это захотеть. Захочешь и всё. Все двери перед тобой откроются, и все достижения тебе покорятся. Ну, конечно, для этого надо много трудиться, так сказать, работать над собой, но это уже вторично. Главное было захотеть.
Помимо множества творческих и развивающих кружков, родители стремились привить мне любовь к спорту. Первой попыткой было плавание. Сегодня я думаю, что это решение, как и все первые решения (чаще всего), было самым правильным. Всё-таки им стоило настоять и заставить меня ходить на эту секцию. Из всех последующих спортивных попыток, на мой взгляд, именно эта имела наибольшие перспективы. Сегодня мне понятно, что мои физические данные, разумеется, в соответствующем спорту возрасте, наиболее соответствовали именно плаванию.
На городском стадионе ГОРОНО (ныне «Юность») в те времена было три открытых бассейна. Где занимались юные пловцы в холодное время года, я до сих пор не знаю. Один бассейн был плавательным: с дорожками, трибунами и т.п. Второй был прыжковым. Он был очень глубоким, рядом с ним и над ним возвышалась вышка с трамплинами и выдвинутыми над водой площадками для прыжков в воду. Далее располагался «лягушатник» - бассейн для самых маленьких.
Перед забором, отгораживающим бассейны от стадиона, была высажена аллея пирамидальных тополей. Уже тогда они были необычайно высоки. Они запомнились мне покрытыми густо зеленой листвой. Их верхушки мерно раскачивались на фоне синего летнего неба, а листва словно переливалась под ветром.
Я посетил секцию по плаванию два раза. Мне было лет семь. Плавать я не умел, потому первая задача тренера была очевидной. Держаться на воде учили с помощью пенопластовых дощечек. Они казались мне очень ненадежным спасательным средством, и я откровенно трусил.
С самого детства у меня сложился стереотип тренера, как человека несколько грубоватого и громко разговаривающего в повелительном тоне, что было следствием первого признака. Индивидуальный подход и внимательное отношение к некоторым юным спортсменам, которые, можно сказать, впервые в жизни оторвались от мамы на два или три часа, не входили в набор их методик.
Вода, изрядно хлорированная в гигиенических целях, заливалась мне в нос, в результате чего неприятно саднило где-то почти в горле. От бортика оторваться было страшно, а если это и получалось, то дрейф на пенопластовой дощечке не доставлял никакого удовольствия. Короче говоря, я сходил ещё раз и бросил это дело. Я не помню, чтобы я устраивал какие-нибудь истерики, но очевидно у меня был такой несчастный вид, что мать приняла решение больше не издеваться над ребенком. Так плавание закончилось.
Следующая попытка заняться спортом связана с футболом. Удивительно как мало я помню из целого года посещения этой секции. Я не помню, как туда пришел, каким было моё первое занятие, и даже с кем из ребят я занимался. В сущности, можно воспроизвести только две картинки: первая – мы играем в футбол на козьем поле, и вторая – мы переодеваемся на тренировку в ДК Желдормаш, куда нас перевели на время морозов. Мне нравился футбол, у меня неплохо получалось, но физически я был недостаточно вынослив. Наверное, тогда я впервые почувствовал боль в боку от длительного бега. Но в отличие от всех остальных моих попыток и посещенных спортивных секций, в этот раз я запомнил тренера. Я до сих пор помню его лицо и даже то, как его звали. Он был хорошим человеком. Потом он, кажется, некоторое время даже тренировал городскую взрослую команду.
Я ушел из футбольной секции по настоянию родителей, с одной стороны, и нажимом школы – с другой. Родители считали, что я стал отставать в учебе, а завуч не унималась в попытках заставить меня посещать хор или танцевальный кружок в ДК АПЗ, «как все из нашей школы». Короче, я бросил футбол, но, кажется, особенно не сожалел.
Следующую свою попытку стать спортсменом я помню очень хорошо. Она была наиболее ошибочной в выборе вида спорта. Прежде чем о ней рассказать, нужно сделать небольшое отступление.
К тому времени мне исполнилось уже 13 лет. Критический возраст для созревающего юноши, ищущего самоутверждения через физическое превосходство. Тот, кто искал его через что-то иное, например, через интеллект, выглядел отщепенцем и «додиком». Если сочеталось физическое и умственное превосходство, то это был идеальный коктейль, но сила была на первом месте с явным отрывом.
Мы взрослели не в те времена, когда можно было увидеть фильмы с Брюсом Ли. Нашим кумиром был Толгат Нигматулин. А в более ранний период нас очаровал японский фильм «Гений дзюдо». Суть этого фильма заключалась в том, чтобы показать, что этот вид единоборства круче всех
