Подводный мир

уверен.

Разбудили меня звякающие и брякающие звуки во дворе моего дома. Сигнализацию я либо проспал, либо кто-то её обошёл. Моего кормильца в доме не было, так что,
возможно, это был и он, ведь кто ещё так откровенно стал бы в моём дворе хозяйничать. Я встал с кровати, неожиданно ощутив какую-то пружинящую силу во всём
теле. Как будто лет десять сбросил. Не было и следов волдырей, глаза совершенно не болели и не зудели. Я бесшумно подошёл к окну и посмотрел через щель ставен.
Нет, это был не давешний мужик, а мой сосед, Виталя, деловито перебирающий всякую утварь из моего сарая. Интересненько! Это он что, уже мой скарб прибрал?
Сколько же я проспал?

- Виталя! - окликнул я его, приотворив входную дверь, а она у меня без скрипа открывается, спасибо барсучьему жиру. - Что же ты без спроса по чужим дворам
шастаешь?

На его реакцию стоило посмотреть. Он поскочил вертикально вверх чуть не на метр, одновременно взвизгнув, как курсистка при виде мыши, и отбрасывая от себя
большой металлический чан, в который я собирал воду. Учитывая, что Виталя был здоровенным амбалом под два метра ростом, и даже последние годы лишений не
сделали его худым (хотя, безусловно, он порядочно сбросил), этот прыжок был достоин восхищения.

- Серё-ё-ёга! - дрожащим голосом протянул Виталя, приземлившись. - Ну, ты меня напугал!
- Да неужто? - я открыл дверь полностью и встал в дверном проходе.
- Я тут это... тебя же не было сколько!... ну, я и подумал, - приводил он в порядок слова и мысли.
- Чего добру пропадать? Так?
- Ну, да. Ну, ты же понимаешь.

Конечно, я его понимал. Сам бы поступил так же. Вопрос только в сроках.

- А сколько меня не было?
- Да дня три точно! Ни ответа, ни привета! Как тогда утащил тебя тот, в плаще, так больше мы тебя и не видели.

Из этого следовало несколько очевидных, но не очень приятных моментов. За мной следили постоянно, в оконце, через амбразуры, через щёлки - кому как сподручнее.
Значит, моя линия обороны не так уж и идеальна. Следил не один Виталя, хоть он и один из ближайших моих соседей, значит, полно народа интересуется постоянно
моим хозяйством на предмет бесхозности. Те, кто следил, видели мою реакцию на вечерний вой, и это минусует мои достоинства. Они видели моего гостя, что мне
совсем не нравилось, потому что было чем-то очень личным, что не хотелось выставлять напоказ ни по каким причинам. И, к тому же, я лежал в отключке три дня.
Три дня! Да за это время мой дом мог трижды поменять хозяина. Удивительно, что этого не произошло. Возможно, меня боялись сильнее, чем я думал.

Нужно было срочно менять ситуацию, возвращать былую репутацию загадочности, угрюмости и злобы. При этом у меня заныло внутри от одной сладкой и страшной мысли.

- А что, Виталя, хотел бы ты присматривать за моим хозяйством, пока я буду в отъезде? За долю малую, конечно.
- Спрашиваешь! - обрадовался Виталя.
- Мы с тобой детали обговорим после, а ты пока приберись здесь да подумай до завтра, что бы ты хотел улучшить, от чего бы отказался, и сколько бы ты за это всё
хотел. А я пока в дом, мне тут кое-что проверить надо.
- Да я здесь быстро! Тут ничего и не было такого-то... - Виталя быстро сориентировался на местности, мигом расставил всё по своим местам, как раньше, и
взглянул на меня: - Ну, до завтра, что ли?
- Давай, пока! С утреца заходи.

Виталя быстрым шагом ушёл к себе, ажурно миновав все мои сигнализации (я непроизвольно выстроил в голове новую, более надёжную, схему расстановки сигналок), а
я закрылся в доме. Мне нужно было найти что-то, подтверждающее мою догадку. Искать долго не пришлось. На поставленном на попа деревянном ящике, накрытым старой
ажурной занавеской и выполнявшим роль прикроватного столика, под "Преступлением и наказанием" Достоевского лежала записка, а рядом с ней остро отточенный
карандаш.

"Я был вынужден уйти домой, поскольку не могу долгое время находиться на вашей стороне. Но Ваше здоровье не вызывало у меня опасений. Вернусь примерно через
три дня, точнее сказать не могу. У меня есть, о чём с Вами поговорить. М. Н."

И постскриптум - "У вас тут есть карандаш и бумага! Это удивительно!"

Почерк был очень чётким, учительским, с тщательно прописанными под нужным нажимом и углом буквами. Ни дрожи в руке, ни, насколько я мог судить, грамматических
ошибок, слово "Вы" с большой буквы - интеллигент, одним словом! Как он остался в живых в этой передряге, для меня было ещё одной загадкой. Но теперь я знал,
что и я для него по какой-то причине тоже являюсь тайной, и поэтому был уверен, что он сдержит своё обещание, и придёт, пусть и не через три дня, но придёт.

А покуда я разбирался с Виталей. Озадачил его своими делами, прибыль впополаме определил (хотя был уверен, что рано или поздно Виталя начнёт меня надувать,
если не буду его постоянно взбадривать), убрал поглубже те вещи, до которых бы не хотел, чтобы кто-то добрался без моего ведома. Съездил с Виталей в город по
поставщикам, познакомил их друг с другом. В общем, передал бразды, так сказать. И в ожидании этого М. Н., которого я уже обозначил как Михал Николаича, сел, да
и прочёл "Преступление и наказание". Ну и псих, скажу я вам, был этот Достоевский!! Крутой, короче, чел. Достойный!

***

Он пришёл через неделю, на этот раз в полдень. Был немного запыхавшимся, и от него, теперь уже точно, пахло озоном.

- Здравствуйте! - замахал он мне рукой, как только его силуэт вырисовался из тумана. - Извините за опоздание, дорога запуталась.
- Пошли в дом, - оборвал я его, оглянувшись на соседские дома. Наверняка за мгновение до моего взгляда часть занавесок торопливо задёрнулась.
- Да, да, я понимаю!

Он зашёл ко мне и уселся рядом с печкой, уже остывшей с того дня, как он умудрился её растопить.

- Что, так и не топили с тех пор? - зябко поёжился он.
- У меня не получается.
- Затопить вам?
- Нет, это долго, а я хотел бы побыстрей кое о чём вас попросить.
- Ну, сначала ведь всё равно надо будет поговорить, а разговор точно будет не скорым. Обсудить всего много придётся.
- Ну, закладку тогда, не больше.

Я сходил за дровами, он полез в карман и достал коробок спичек, содрал с одного полена бересту, сложил колодцем поленья - чирк! - и огонь загорелся. Я смотрел
на него как заворожённый. Первое время все пытались, как и прежде, растапливать печки, разводить огонь. Но по какой-то причине дрова не горели. Газ, которого
было повсюду в достатке, да, горел, но очень сильным пламенем, и потому готовить на нём было сущим бедствием - снаружи всё пригорало, а внутри не
уготавливалось. А потом как-то уже и отвыкли от привычного огня, и печи в домах стояли просто большими кирпичными памятниками прошлой жизни. Среди повсеместной
сырости они накапливали холод и зябь, и теперь их старались завесить коврами и одеялами, потому что толку от них больше не было. А сейчас передо мной горел тот
самый огонь, горел легко и радостно, занявшись с первой спички, несмотря на то, что дрова были сырыми, как, впрочем, и всё вокруг. Этот живой огонь давал
ощущение тепла, уюта, радости какой-то тихой. Хотелось плакать, хоть я вроде как и суровый мужик. И я смотрел и смотрел на него, и мог бы так просидеть
вечность. Но для М. Н., видимо, огонь был всё так же привычен, и потому он, отряхнув руки, повернулся ко мне, и заговорил:

- Меня Михаилом Николаевичем зовут, - подтвердил он мою догадку.
- Сергей, - представился я в ответ.
- А по отчеству?
- Да как-то не дослужился ещё до отчества.
- Мне это очень непривычно, я и учеников своих по отчеству называл, а вы-то уж взрослый мужчина.
- Сергей Максимович.
- Вот и познакомились, наконец, - довольно кивнул он.
- Что, непросто вам было эти годы? - помолчав, спросил он.
- Да, как-то не очень страшно оказалось. Самый ужас прошёл мимо. Просто непонятно всё теперь - за что уцепиться, где правда, какие законы, что получится, а что
нет. Не в смысле между людьми, а в смысле - в природе.
- Да, я понимаю, мне так многие рассказывали из вашей половины мира.
- Это как?
- Понимаете, мир каким-то образом разделился на несколько частей, между которыми пролегает туман. Половина людей, животных и вещей может существовать только в
одной части, другая - только в другой. А я вот, видите, могу и там и сям. Но тут - недолго. И странная штука - я вот, понимаете, тут, а жена моя с детьми и
внуками - где-то у вас. И я вот хожу, ищу их, а найти не могу.

Глаза его блеснули, но он сдержался, хотя чувствовалось, что боли в нём изрядно припасено, и он просто её завалил грудой дел, чтобы не сойти с ума.

- Ведь когда всё это произошло, мир перевернулся, кто где был. А я вот в училище. Задержался после уроков - ну, то да сё, тетрадки проверить, отчёты всякие,
как обычно. И тут как раз шум и гам этот. Я сначала подумал - землетрясение. Все выбежали на улицу, грохот, пожары, никто ничего не понимает. Я сначала
дёрнулся к себе в кабинет - важные бумаги забрать. Ну, мол, мало ли - спросят, а у меня нет. Кто же знал, что всё это будет уже навсегда утеряно. И вдруг - вся
бумага начала сначала тлеть, а потом вспыхивать. Вообще всё сгорело - книги, обои, паспорта. Удивительное дело. Так избирательно - раз, и нету. Дом деревянный
стоит, а внутри по стенам пепел. Или обложка от документов расплавилась, покорёжилась от огня, а самих документов как и не было. И запах такой противный стоит
повсюду. Я бегом к себе. Понятно, кругом беспорядок, паника, сутолока. Добежал до улицы - соседний дом стоит, а за ним пелена эта. И моего дома нет. А жена с
дочкой и внуком дома были в этот день.

- Сначала я, конечно, вообще не мог понять, что к чему. Думал - всё пропало, никогда больше их не увижу. Но на фоне общей беды это как-то замялось. Я помогал
другим, в бригады всякие вступал - одна закончит свою работу, расформируется, я в другую добровольцем. Потом как-то всё наладилось, но тоска такая наступила,
что я стал в этот туман всматриваться. А потом увидел, будто морок какой, что туман не сплошной, а будто там тени какие-то ходят. И вот в какой-то отчаянный
момент я до того не захотел больше ничего, что пошёл прямо туда, в туман. Меня особо никто и не останавливал, и без того было хлопот у людей. Банды эти... Ну,
в общем, никто толком и не заметил, что я пропал. Друзей-то у меня не было особо. А я в туман этот зашёл, и за тенью иду. А она, смотрю, будто не просто так
плавает, а вроде как убегает от меня, что ли. То есть я быстрее, и она быстрее. И вот бегу я уже почти, хотя там не видно ни зги, и споткнуться запросто можно.
Главное, не упасть, говорят. И вдруг вроде как через... тугой такой барьер протискиваюсь, и раз! - и я на вашей стороне.

Тут М. Н. серьёзно разволновался, пытаясь объяснить мне всё произошедшее как можно понятнее. Он размахивал руками, встал со стула даже, постоянно смотрел мне в
глаза - понимаю ли я, что он говорит. Я понимал прекрасно. И, конечно, я понимал и к чему он клонит. Но не перебивал. Это было не нужно.

- Поначалу я и не понял, - продолжал он, - что попал на другую сторону. Тоже люди, тоже беда, все всклокоченные ходят. По ощущениям было не очень понятно, но
как-то сыро, что ли. А вот когда увидел клочок газеты какой-то замызганной, тогда и удивился - надо же, думаю, везде бумага сгорела, а здесь нет. Потом меня
пытались поймать какие-то люди. Интеллигент, мол. Я, видите ли, на интеллигента похож - пояснил он мне,