Военное детство

Пуф!
Толечка не выдержал и упал без сознания…
Целый месяц отпаивала Анастасия сына разными травяными отварами и больше никогда от себя не отпускала.

Середина сентября сорок третьего года. Вечером Толик почувствовал какое-то необычное оживление среди обитателей барака. Вот и Ивановна с Петровной тихонько зашли к Анастасии и о чём-то зашептались…
– Спи, сыночек, спи. Я позже лягу, – гладя непослушные волосы Толечки, говорила Анастасия.

Печка была холодная, топить её было сегодня нечем. Анастасия уложила сына в кровать и укрыла его одеялом с головой, оставив щёлочку для носа и глаз. Сыну было неуютно без маминого плеча, поэтому ему не спалось. Он долго наблюдал, как мать подходила то к  двери, подставляя ухо к закрытой щеколде, то к окну. Отогнув уголок занавески, долго всматривалась в ночную улицу, освещённую осенними звёздами. Освободив ухо из-под одеяла и вслушавшись, мальчик уловил какие-то звуки… В конце концов веки его невольно сомкнулись, и он уснул.

Утро следующего дня было солнечным и тихим. Держась за руку матери, Толик шёл по улице, которая на удивление была безлюдна: основная часть немецкой техники и солдат покинула ночью город.
– Матка, ком, – услышала Анастасия голос немца. Он сидел на крыльце дома в нательной рубахе, лицо его было печально и совсем не воинственно. Вдалеке послышалась артиллерийская канонада. Анастасия остановилась, прижав к себе сына. «Наши наступают», – мелькнула радостная мысль.
– Слышишь? – спросил немец.
– Слышу, – ответила Анастасия, не скрывая улыбки.
– Ваши!
– Наши! – смелый и утвердительный был ответ.
– Своих ждёшь?
– Жду, – спокойно ответила женщина.
– Будут ваши три дня потом, – сказал немец и показал три растопыренных пальца.
– Пан, а как же кофе, который вы собирались пить в Москве? – смело спросила Анастасия.
– Москау! Эх, матка, Москау видим, как свиньё нёба…

К вечеру в бараке стояла тишина – ни единого звука. Всё местное население, в основном состоявшее из женщин и детей, надеялось, что оставшаяся в городе немчура покинет будущей ночью город, никого не тронув. Но случилось иначе. Немцы, вооружённые автоматами и палками, быстро передвигались по улицам, стучали в двери, окна и с криками «Шнель! Шнель!» выгоняли всех на улицу.
«Время к ночи – сентябрь не греет. Что задумали ироды?» – неслись в голове мысли у Анастасии. Вскочив на лавку, она стащила с печи вытертое байковое одеяло, на ходу приказывая сыну:
– Скорее, сыночек, надевай свой пиджачок!

Едва успела женщина соскочить с печи, в комнату ворвался фриц и замахнулся на неё палкой. Анастасия проворно схватила за руку сына и выбежала на улицу, где уже собралась толпа народу. Немцы гнали по улице людей, и их становилось всё больше и больше. Шли долго, подгоняемые окриками и автоматными очередями. Толик видел, как двое подростков, отделились от идущей толпы и, пытаясь убежать, были убиты выстрелами в спину. Их тела лежали недалеко от обочины дороги. Распластав руки, они обнимали родную землю. Женские рыдания пронеслись по колонне.

– Мама, а что, нас ведут расстреливать? – шёпотом спросил Толик.
– Расстрелять они могли нас и у траншеи. Мы нужны им для других целей, – наклонившись, в самое ухо прошептала Анастасия сыну. – Не бойся, – добавила она и крепче сжала его ладошку.
Сгущались сумерки.
– Бежичи. В Бежичи пришли, – слышал Толик в толпе то справа, то слева название посёлка.
Немцы остановили и  скучили людскую колонну, приказав расположиться на ночлег прямо на земле. Анастасии повезло: она с сыном оказалась на чьём-то огороде под яблоней. Накинув на плечи прихваченное с печи одеяло, женщина села на землю, оперлась спиной о ствол яблони, посадила на колени сына, прижав его к груди.
– Спи, Толечка, утро вечера мудренее, – шептала мать своему сыночку.

Ночь окутала землю. Холодные звёзды печально взирали на человеческие страдания. Анастасия обвела взглядом Большую и Малую Медведицы – их звёзды ярко светились в тёмной бесконечности. Женщина вспомнила своё до  свадебное свидание с Андрюшей, когда они считали звёздочки этих самых Медведиц. Неожиданно по небосклону покатилась звезда. «Выжить. Выжить вместе с сыном сейчас, завтра и потом», – лихорадочно быстро загадала желание. Яблоневый пожелтевший лист неслышно опустился на голову Анастасии. «Подремать, хоть чуть-чуть: завтра понадобятся силы», – подумала она и закрыла глаза…

На смену звёздной ночи пришёл рассвет с туманом и сыростью. Чужая речь, похожая на лай собак, автоматная очередь заставили вздрогнуть. Тёмная людская лавина двинулась по направлению к Смоленской дороге. Увидев немецкую технику, Анастасия, сказала соседке, шедшей рядом с девочкой лет семи:
– Так вот для чего мы им нужны! Будем живым щитом при отступлении иродов.
Всю отступающую технику немцы поделили на части, действительно прикрыв спереди и сзади гражданским населением, которое пригнали к шоссе. С обеих сторон колонны шли охранники, вооружённые автоматами и палками.

Туман рассеялся. Небо стало почти чистым. Спотыкаясь на выбоинах разбитой войной дороге, что вела на Смоленск, шли довольно быстро. От шедших рядом людей Толик услышал незнакомое название «Красный кооператор», о котором говорили в толпе.
– Мама, здесь дома красные? – удивлённо спросил мальчонка Анастасию.
– Нет, сынок, так совхоз назвали до войны… Старайся ступать аккуратно, чтобы не упасть, – сказала мать, крепко держа Толечку за руку.

Вдруг послышался в небе шум моторов, немцы засуетились. Показались два русских самолёта-ястребка. Они низко пролетели над колонной и исчезли. Через некоторое время появились вновь над обочинами дороги и прицельным огнём стали уничтожать немецкую охрану. Среди немцев началось смятение и паника. Русские, шедшие в центре  колонны, воспользовались этим. Они вырвались из оцепления, смяли охранников и побежали по неубранному картофельному полю. Среди  бежавших была и Анастасия с сыном. Стрельба с самолёта отсекла немцев, которые пытались вернуть беглецов.
– Толечка, скорей, скорей, – как заклинание повторяла Анастасия, не выпуская из своей ладони  руку сына.

Все вырвавшиеся из колонны устремились к оврагу, что находился в ста метрах от дороги. Бежать было трудно: ноги то и дело путались в высохшей картофельной ботве и сорняках, люди падали плашмя; те, кто уже не мог бежать, ползли на четвереньках. Анастасия обронила своё одеяло: Толик, наклонившись, хотел подхватить его, но не успел и упал на живот. Ждать, пока сын встанет, было опасно, и мать тянула свой драгоценный груз, оставляя за ним след на влажной земле. Кубарем скатились в овраг, заросший густым орешником.

Тяжело дыша, Анастасия лежала на боку под кустом, крепко прижав к себе обеими руками сына, не в силах пошевелиться. Она чувствовала, как под рукой учащённо бьётся его сердечко. Притаившись и прислушиваясь, лежали долго.  
Погони не было. Самолёты улетели, а немцы, собравшись силами, погнали живой щит дальше.
Наконец Анастасия расслабила затёкшие руки, села, повернула к себе сына. Лицо Толечки было сплошь заляпано грязью, пуговки распахнувшегося пиджачка оторвались, разорванная в клочья рубашонка задралась, живот и грудь были в грязно-кровавых подтёках и царапинах.
–   Ничего, ничего. Кажется, мы выжили, – улыбаясь сквозь слёзы, сказала Анастасия.
Часа через два люди, сумевшие спастись, стали перекликаться и подавать друг другу сигналы. Их собралось двадцать три человека…
Страшная война для Толечки закончилась. Началось тяжёлое послевоенное время…