чтобы все в одно и то же время, а потом - как отрезало. Хоть часы сверяй.
После небесной помывки подсыхает моментально, можно и вздремнуть. Без гамака спать только стоя. Не вздумай прилечь на покров. Почему? Ковырни ногой или попрыгай на одном месте – узнаешь. На всю жизнь охоту отобьет, если только ты сам не родня расползающимся – тех, что вовсе без ног, и тех, кто лишние отхватил по жадности. Если был здесь бог, наделял природу, то с чувством юмора у него случился явный захлест. Женька мог бы подтвердить.
Внизу у реки – гамаки. В верхнем базовом лагере – палатки, без змей – сожрали их, но туда только через две недели. А уже здесь самые змеиные места. Врали нам, что в запрошлый сезон, одного ненавистного «капрала» (из местных), когда спал, обмазали выделениями самки в ее брачный период. Сползлись со всей округи – палатка буквально шевелилась. Впрочем, сам он к тому времени был уже мертв. Брачный ли период, не брачный – ядовиты одинаково, но в брачный сильно злые. Не слишком мудря, выжгли огнеметом. Лучше бы помудрили, потому как, рванул боезапас, который тот держал у себя. Чудом никого не зацепило. Короче, повеселились. Издали смотрели, как надувались и лопались тушки… Личные вещи обычно оставляли себе на сувениры, на память - кто бляху, кто тесак, а кто новый прицел со «шмалки». Единственный случай, когда никто не рискнул. Закопали на месте со всем его хозяйством. На пару дней разговоров хватило, а потом опять скукота.
Лапша на уши. Мы тоже такой можем понавешать про синих от холода и одиночества медведей. Хотя… Шут их знает. Здесь внизу многое сойдет с рук, будет списано на боевые потери, а в базовом лагере дисциплина насаждается. Мало кому хочется закончить жизнь, когда гнилостные древесные муравьи, вроде наших земляных «стеклях», будут выжирать тебя изнутри через вставленные во все дыры бамбуковые трубки… В любом случае, подобные наборы не для нас.
Каждая царапина, каждый укус – язвочка. Приобретешь похвальную привычку проваривать белье, прожаривать, сушить на раскаленных камнях, коптить в дыму. И различные вариации, пока каждый становится поклонником собственной и начинает убеждать в преимуществе других. Нет смысла плодить паразитов, забираясь в воду. Здесь она настолько напоминает какао, что дома, как бы не ностальгировал по этим местам, в столовой от подноса с гранеными стаканами, заполненных этим напитком, шарахаешься.
Две недели внизу - и пересменка. Отдыхаешь, лечишь язвы, отходишь, отмокаешь душой в верхнем базовом лагере. Достаточное время, чтобы избавиться от подкожных червей, подлечить желудочный сальминоз до степени, что уже не разбрызгиваешь пищу снизу.
Две недели - и опять вниз. Здравствуй, зеленый дьявол, давно не виделись! И опять. До тех пор, пока не кончится контракт или не закопают в зеленке.
Змеи, змеи, змеи… Пальмовые, что устраивают свою жизнь на самой верхотуре, в кроне, тростниковые - зеленые птицеяды. Водяные. И белые, что живут в камнях и под гнилушками… Под слоем, что пружинит под ногой, - собственная жизнь, расползающаяся от шагов или упрямо атакующая, отстаивающая свое место. Каких только не удалось попробовать – запеченных в тесте или золе, мелких, свитых спиралью и рубленых здоровыми кусками, хрустящих на зубах и нежных, целиком приготовленных на пару к самым разным соусам, залитых маринадом, жареных на вертеле. Пил кровь… Сразу живую и коктейль - сливал в рисовую водку, превращая местную «живую» в еще более... Рисовая водка – дерьмо редкостное. Впрочем, все, что крепче десяти градусов, в тропиках форменное самоубийство. Это не в гостинице под кондейшеном водку жрать и там же опохмеляться. Но водку пьем строго – мензурками натощак, подмываемся, как бы, изнутри.
Нам их лекарства не понять; тут и расплющенная в лист полугнилая обезьянка и земляные морщеные коренья… Все это уже за десяток метров от лавки обдает сладковатым гнилосным запахом. Лечимся лучшим средством – настоящим украинским борщом. От здешней кишечной заразы лучший яд. Местных, когда мы их этим борщом угостили, скрутило хуже нашего. И позже, от этого варева держались подальше – круглили глаза, щебетали, пихали локтями новичков, чтобы попробовали.
Скоро на том берегу подъедет водовозка. На пляжик выйдет чужой «папуас», будет размахивать мачете, кривляться, орать в нашу сторону что-то обидное. Потом из нашей зеленки на песок выйду я. Установлю треногу из жердей, обопру на них винтовку, выстрелю и промахнусь в первый раз. Все будут огорчены – наши всегда смотрят от края зеленки, переживают. На пляж не выходят, много чести для тех. Нам как бы все равно. Это ритуал. Потом промахнусь во второй раз. Мне не хватает удачи и каких-то полста метров. Скорее всего, это психологическое.
Завтра. Я знаю, что завтра. Сегодня специально заряжу «нецелевым», специально выстрелю в сторону. Подойду к самым колышкам, границе зыбуна. Мне главное поближе рассмотреть островок, что прибило к косе. Если ползком, если связать попарно жерди, пропихивать их как лыжи… Если до завтра этот плавучий островок не сорвется с косы… если не промахнусь к нему, удержу направление во время дождя… Там должно быть много водяниц. Они ядовитые, но кусить не могут, если только сам не начнешь запихивать палец в глотку.
Кто-нибудь, скорее Сергей - он издали похож на меня – выйдет из зелени, также, как всегда, установит треногу, не спеша выстрелит. Я думаю - вот будет фокус, если попадет. Но чудес не бывает. После промаха, как только звук выстрела достигнет того берега (вряд ли он там слышит посвистывание пули – не настолько я самоуверен), «папуас» спустит штаны, потом нагнется и будет смотреть промеж ног в нашу сторону. Я мечтаю попасть в него именно этот момент. Давно мечтаю. Он будет ждать. Должен выстрелить еще раз, таковы условия игры. Два выстрела. Так сложилось само собой еще в первую неделю. Потом он сядет и будет гадить, выражая презрение к моей стрельбе, к нам. На том пляжике должны быть сплошь его отметины.
Я знаю, как все произойдет завтра. Его перевернет через голову, отбросит, он будет лежать среди собственного дерьма, не веря, что это произошло именно с ним. Потом придет боль, и он умрет, возможно, не сразу. Там будет много суеты. Возможно, подвезут что-нибудь крупное. На пристрелке оставят несколько черных клякс на нашем пляже, перенесут огонь глубже, и все потонет бесследно в теле огромной зеленой медузы.
Я буду лежать на своем островке до вечера, разговаривать со змеями, пока сумрак не начнет скрадывать тот берег…
