фотографии срезов есть теперь во многих монографиях. Интереснее другое. В тех же тканях мы нашли микробов, которые были у больных мышей, а также у паразитов, но которых не было у мышей здоровых! Выходит, специфический микроб изменял поведение мышей, делая их самоубийцами. Позже мы установили, что сия бацилла сожительствует с червями, а в здоровой мышке убивается иммунной системой наповал.
Всё это было безумно интересно, ново и необычно. Рзабай защитил диплом и тут же получил кандидатскую степень. Целый год мы лидировали в индексе цитирования. Но что-то смутно меня беспокоило, какая-то идея во мне зрела как чирей на шее.
09.04
Елена,
Спасибо за правку и комментарии. Вероятно, вы правы: избыток специальных терминов имеется. Но куда без него? Растолковать, что эти термины значат, можно лишь в том случае, если написать содержание десятка-другого лекций по общей биологии. Понятно, что в этом случае мемуары превратятся в нечто совершенно неудобоваримое. Заменить же эти слова на что-то вульгарно-бытовое не могу, потому что и так уже упростил всё до последней крайности. Дальнейшее сведение к примитиву неизбежно извратит смысл написанного. Ну и что, если читателей будет мало? Вы всё равно получите ваш гонорар и отвяжетесь от меня – и оба мы будем довольны. А книгу, изданную жалким тиражом в 20 тыс. экземпляров, всяко раскупят – тем более, что я не единственный ее герой.
Я рад, что бигус вам понравился. А вы понравились Петровичу. Между прочим, его биография интереснее моей, и должность у него весомее. Подкатите к Валентине, она сдаст вам мужа с потрохами. На нем вы сделаете себе имя.
Последнее. Серебряная ложка нашлась. Она была между сидением и спинкой дивана. И напрасно вы думаете, что я подозревал вас в умыкновении ложки. У вас на лице написано, что вы не можете красть ложек, даром что журналистка.
Не корите меня за то, что отправляю текст маленькими кусочками. У меня теперь снова много работы, а писанина - вовсе не мой конек. И – вот вам очередной огрызочек моей жизни. Читайте.
***
Через год после защиты Рзабай собрался уезжать в Ташкент. Для этого было две причины. Первой было заманчивое предложение работы в ташкентском университете. Вторая причина была чем-то похожа на стрекозу,- если бы у стрекоз были длинные ноги, широко посаженные чернючие глаза и склонность к беспричинному смеху. Впрочем, может быть, это была крыловская стрекоза – та самая, которая попрыгунья и пускалась в «песни, резвость каждый час». Мы с Машкой устроили ребятам проводы, понимая, что это еще и помолвка, поскольку и Рзабай, и Зулхумар не имели родителей.
Мы немного выпили и болтали без умолку. Я спросил у Рзабая, чем он собирается заниматься в Ташкенте, и он ответил, что попытается продолжить начатое, в обход предлагаемой тематики. А потом выдал: «Буду в себе и в Зулхумар искать паразитов, из-за которых веду себя как умирающая мышь, а она – как кошка». И тут меня как кирпичом по темени стукнуло: вот оно, то, что беспокоило! Хорошо, что осенило не в ванной, а то бы бегал голышом по городу и вопил: «Эврика!»
На следующий день я отвез Рзабая с невестой в аэропот, а потом рванул в библиотеку. Интерес у меня был один: меняется ли психология поведения людей после глубокой обработки антибиотиками? И я нашел описания таких случаев в медицинской литературе пятидесятых. Приведу один из них.
«Больной М., 1931 г. рождения, рабочий, обратился на лечение 5.01.55 г. с жалобами на боли приступообразного характера в правом подреберье, горечь во рту при погрешности в диете, зуд кожи. Болеет на протяжении 2 лет. Ухудшение самочувствия отмечается за последний год. Прежде не лечился.
Объективно: кожные покровы чистые, обычной окраски с желтизной на лице. В легких везикулярное дыхание, хрипы незначительны. Тоны сердца приглушены, ритм правильный. ЧСС 78 ударов; АД - 160/90 мм рт.ст.
Живот мягкий, болезненный в правом подреберье. Печень плотная, болезненная при пальпации, выступает на 2 см ниже реберной дуги.
При рентгеноскопическом обследовании: незначительное затемнение в правом легком.
Кал, анализ на я/г: отрицательный.
Анализ мочи: показатели в норме, за исключением незначительного превышения по билирубину.
Хронический кашель (больной не курит). Частые безболезненные расстройства стула. По словам больного, два-три раза в неделю температура повышается до 37,5 – 38,2 градусов.
Диагноз неопределенный, симптомы волчанки, туберкулеза легких, желудочно-кишечной инфекции и гепатита присутствуют, но выражены неотчетливо.
Выполнено лечение пенициллином по схеме: 6 раз в сутки по 1,5 млн.ед. в течение 7 дней, тетрациклин 4 раза в сутки по 0,25 г.
На приеме по завершении лечения: утверждает, что чувствует себя хорошо. Объективно: все показатели в норме.
Еще через неделю пациент М. был госпитализирован в психо-неврологическом диспансере. Основания: подавленное состояние. Отказ отвечать на любые вопросы. Речь – скудная, односложная. При настойчивых попытках продолжить беседу проявляет агрессивность. Стремится к уединению: зимой уходит в лес и бродит один по пять-шесть часов, возвращаясь в темноте. Не выходит на работу. Отказывается посещать массовые мероприятия, в т.ч. партсобрания. Замечен при попытке ограбить ларек с продовольствием. От дружинников, которые пресекли кражу, убежал.
Соматические проявления: здоров. По мнению жены, прибавил в весе и выглядит моложе, чем до болезни. Сослуживец (сменный мастер) отметил, что М. стал проявлять невероятную силу: поднял и перенес один станину от токарного станка весом около 300 кг.
Диагноз: предположительно, нетипичная вялотекущая шизофрения в обострении. Показано лечение в стационаре».
Такие случаи были особенно частыми с начала сороковых и до конца пятидесятых. Только в России их было описано в литературе больше сотни. По существу это означало, что их фактическое количество составляло тысячи. И действительно, в то время наблюдался и всплеск преступности, и рост числа психических заболеваний неизвестной этиологии – но всё списывали на недавнюю войну и послевоенную неустроенность. Примерно то же самое происходило и в Европе, и даже в Америке – а уж ее-то война коснулась только краешком. Во всех случаях просматривалась общая схема: болезнь, массированное воздействие антибиотиками широкого спектра действия, а затем – «внезапная» асоциальность и снижение уровня интеллекта на фоне роста физической силы, общего оздоровления и внезапной моложавости у пожилых.
Я тщательно набирал и обрабатывал статистику, стараясь не поддаваться ощущению, что мне уже всё ясно. Но новые и новые штришки ложились мазками в картину, которая была цельной, яркой и отчетливой – и, вместе с тем, совершенно омерзительной.
По мере того, как пенициллин продвигался из Европы и становился доступным там, где прежде его не знали, в тех же местах наблюдали случаи «шизофрении», «паранойи» и прочих расстройств, аналогичных описанному выше. Такие больные быстро выздоравливали душевно, но и теряли внезапно появившиеся силы и молодость.
В начале шестидесятых подобные случаи стали крайне редкими, но затем они волной накатывали снова. Я насчитал три волны, горбами прорисованные на статистических графиках – и все три были привязаны по времени к появлению новых антибиотиков: мощных, неизбирательных, убийственных.
В шестидесятые годы были впервые описаны как самостоятельное заболевание иммунодефицитные состояния. Затем иммунодефицит научились создавать искусственно – для нужд набиравшей силы трансплантологии, либо вынужденно – при лучевой терапии онкологических больных. Наконец, по миру покатился вал ВИЧ. Во всех этих случаях пациентов обрабатывали огромными дозами антибиотников, сульфамидов и прочей химии. И с той поры асоциальные типы стали появляться все чаще и чаще. Никто не думал о том, что бедняга, заболевший ВИЧ, тронулся умом от того, что его пичкали антибиотиками; все считали, что причина кроется в психологической травме – тем более, что душевное расстройство, как правило, быстро проходило.
В общем, гипотеза подтверждалась: в теле каждого из нас сидит то ли паразит, то ли симбионт, которого при определенном усердии можно убить антибиотиком – но лишь на время, потому что повторное заражение в обществе инфицированных неизбежно. И именно эта тварь делает нас людьми – социальными созданиями, наделенными разумом.
Быть может, когда-то на заре времен в стае степных обезьян объявилась заразная болезнь, едва не выкосившая их всех. Началась гонка: иммунная система приспосабливалась к инфекции, а микроб вырабатывал свою стратегию нападения, в которой приоритетами были ослабление ответа иммунной системы и модифицирование поведения обезьян таким образом, чтобы передача инфекции была как можно надежнее. Объединение, совместные действия, частые контакты, включая сексуальные стали постоянной потребностью. Но для любых видов животных рост стаи чреват исчерпанием ресурсов территории. Отбор нашел выход в увеличении мозга и в коллективных действиях, позволивших получать пропитание и защиту там, где прочие звери не выжили бы. В растущих объединениях нужно было искать средства для коммуникации – так возник язык, а далее появились религии с их массовыми мистериями, поселения, армии, города, государства…
На огромных территориях, на которых расселились люди, не могли не возникнуть обособленные штаммы паразита, которые начали конкурировать между собой. Именно они стали причиной войн и – вот парадокс! – еще более тесного объединения людей внутри государств. Национальная культура с ее религиозными предпочтениями, языком, традициями и прочим – не более чем идентификатор «свой-чужой», который позволяет выявить носителя альтернативного штамма и расколоть ему череп.
Это всё было страшно и унизительно. Но до поры-до времени оставалось лишь гипотезой, требующей подтверждений опытом.
12.04
Елена,
Вы ведь знали о моей теории инфекционного очеловечивания, не так ли? Что вызвало в вас такой протест? Ну, живут же в вашем кишечнике замечательные E. coli, и вы не паритесь по поводу их присутствия? В вас содержится килограммов пять бактерий! Вот и на homophilus shibrjaensys смотрите отстраненно. Да, своими токсинами они отнимают у нас сколько-то лет жизни – но ведь они и дают нам жизнь. Диплодок существовал, если ему не откусывали голову, лет шестьсот. И что с того? Его память простиралась от силы на пару минут. А мы носим в своей памяти события почти всей жизни, да еще и опыт наших предков и современников. Разве это – не достойная компенсация?
Вы снова укоряете меня излишним обилием технических деталей. Я уже приводил вам свои аргументы и вряд ли стоит повторяться. Можете кромсать текст так, как вам заблагорассудится – но, Бога ради, высылайте мне редактированный вариант для согласования, иначе коллеги меня засмеют. Я не могу этого допустить, потому что дорожу остатками репутации.
Вы встречались с Петровичем? Расспросите его о встрече с Вечным Жидом и о том, как он научился летать. Это преинтереснейшие истории, хотя в их достоверность я не очень верю. Он ведь мистификатор, Петрович. Хотя – однажды я сам видел, как он воспарял. Да.
Жду Вашего ответа не
|
Не читая пока дальше, смею высказать предположение (гипотезу), что зараженные мышки хотели побыстрее умереть. Да? Потому что "вылечиться" было бы слишком просто для рассказа... А!!! Я угадала!
"И это – нО просто академические рассуждения." - Е наверное. Извините за исправления. Эх, мои бы "произведения" кто-нибудь вычитал.
Феноменально, но сейчас это прослеживается с ковидом. Он испугался, что его совсем изведут и превратился в обычный грипп.
_________
Очень интересный рассказ. Незамызганный сюжет. Подробное описание "дороги", которую ученый прошел на пути к результату - лекарству "счастья", правдоподобность гипотезы и её дальнейшее доказательство, говорит о компетентности автора в паразитологии.
Я бы разделила рассказ на четыре части.
Первая интересна, т.к. почти все что-нибудь об этом да знают. Это как у Петра рассказ про реальность. Все подобное переживали, приятно себя чувствовать причастным. Жизненности добавляют всем понятные эпизоды с аспирантами, с женой, переписка с биографом. Приятно отвлекает ненавязчивый юморок и народный жаргон.
Вторая часть перенасыщена наукой. Затянута. Очень хочется разрешить себе диагональное чтение. Но я же обещала!
Третья начинается и заканчивается в дурдоме. Тут снова интересно всё, которого даже чуть не хватает. Сюда бы эпизодиков.
Четвертая часть - неожиданный финал не получился. Он есть, но так обыденно и долго расписан, что хочется проворчать: да уезжайте же вы на свой остров быстрее.
Можно бы было поспорить о том, что есть "счастье", но не хочу. Я для себя такого счастья не приемлю. Воооот! Если рассказ заставляет задуматься и поспорить, значит он не зря написан.