Ванькины пруды (рассказ)

целебный, с прополисом. Который здесь, в городе, за серьёзные деньги покупать приходится -  а в деревне он задаром, только заголяйся перед теми липовыми пчёлами! Обработают так, что только охать да покряхтывать останется.).
- Тебе бы, Ванюш, в позапрошлом веке родиться, и чтоб обязательно барином-помещиком. Это, кажется, у Чехова рассказ такой есть. Называется «Крыжовник». Там  про одного чудака, который всю свою усадьбу этим самым крыжовником засадил, и прямо-таки им обжирался. А  его гости т не поймут никак – чего вкусного-то? Кислятина одна, оскомину только набивать. Вот уж действительно чудак!
    - И никакой не чудак! - сердился Иван. – А гости его- дураки. И не поймут они его никогда.
    - А ты, значит, понимаешь? – подначивала Варвара.
    - А я понимаю! – соглашался Иван внешне спокойно, хотя в душе раздражался. – Понимаю, потому что для этого мужика этот самый крыжовник не просто ягода, а   с в о я   ягода, персональная, собственным потом политая, собственными руками самолично выращенная!
    - Да не собственными, Вань, а крестьянами нанятыми. И пока они с этими кустами ковырялись-валандались, этот барин на веранде чаи гонял. С тем же  вареньем крыжовниковым.
    - И опять вы, мадам, меня в угол не загнали. Сама же сказала – нанятыми. А за наем платить надо. Они, крестьяне, тоже не на помойке найденные, они за просто так жил рвать не стали бы. Знаю я этих крестьян. Те еще жуки- хитрованы.
    - Значит, и деды твои тоже?
    - А как же? Это только голытьба за лозунги бесплатно  глотки драла, да и то только по первости. А потом скумекала, прикинула кой-чего к носу, и под этими самыми лозунгами на самые жирные места – шасть! И опять давай орать за равенство и всеобщее братство. Очень, конечно, заманчивое это дело – лозунги орать да персональную задницу откармливать на незаработанном тобою хлебушке.
    - Тогда я чего-то никак не пойму, - терялась от его мыслительных выкрутасов Варвара. – Сам говоришь, что  твои деды-прадеды за просто так ничего не делали. Зачем же тогда они те пруды вырыли? Если бы персонально для себя, то это я еще могу понять, но ты же сам говоришь…
    - Да не поймешь ты… - бормотал Иван. -  Я и сам-то иной раз задумаюсь, и у самого шарик за ролик – зачем? Может, просто память о себе хотели оставить? Может, чего сказать нам, сегодняшним, этими самыми прудами хотели, а мы, дундуки, все никак понять не можем. А, может, уже и не дано нам понять, по шалапутству нашему. Кто теперь знает…
    - Философ ты, Ваня, – подводила черту Варвара. – Сократ-Сенека-Маразм Роттердамский. Пойдем лучше чай пить,- и тонко так, язвительно добавляла.-  С вареньем крыжовниковым.

    И вот, значит, собрались и, наконец-то, поехали, благо и у него, и у Варвары отпуска, а у Клавуньки – каникулы. И приехали уже к вечеру.

Марина, жена Петрухина, как всегда обрадовалась, она вообще гостей любила, да и сам хозяин крякнул чего-то приветственное, брови угрюмые малость сгладил. Ну, сначала привычные хлопоты: разгрузиться, подарки, где спать определиться, то, сё… Потом -  «давайте к столу, специально сами не ужинали, вас ждали».
  - Ну, как вы тут? – спросил Иван, вилкой споро орудуя (вот картошечка! Вот огурчики! Сразу на вкус чувствуется - со своего огорода, не магазинные.).
    - Да так же, как и вы там, - усмехнулся Петр, но сразу подумал, что вроде как обидно сказал, ершисто слишком, поэтому сразу поправился, как у них в деревне говорят, отступного дал.
    - Ничего, Ваняш, живем. Других не хуже. На одеться-обуться хватает, харчи, считай, свои. Чего еще надо. Живем, хлеб жуем…
    - Вид у тебя какой-то…больно унылый. Не развалилась еще эта ваша «Сельхозхимия»-то?
    - Разваливается, Вань, разваливается… А как же! Все как положено. Кризис!
    - Хреново положено, если разваливается. А, ладно, нам-то чего. Как говорится, лишь бы не было войны.
    - Машину новую купили? – ревниво спросила Марина (а чего спрашивать, если на ней приехали?).
    - Купили. Старую молодым отдали, пускай уж…
    - Как они живут-то?
    - Нормально. Чего им…
    - Детишек?
    - Не-а. Не хотят пока. Говорят - не нагулялись. Лучше, говорят, собаку купим. С синим языком. Хунь-хунь.
    - Чау-чау, - поправила мужа Варвара. – Такая китайская порода.
    - А почему с синим-то? – удивилась Марина.
    - А кто ее… - пожал плечами Иван. – Да будь хоть с зеленым в крапинку, все одно не нужна. Нашли, понимаешь, замену! – начал он раздражаться.- Деда бы Федота из могилы поднять! Он бы показал им хунь-хунь! Дрыном!
    - Балбесы! –  все же не сдержался, выплеснул давно томящее. – Катьке уже за четвертак, в деревне таких старородилками называли. Нет, лучше кабыздоха, б…! И не какого-нибудь, а китайского! Видел я таких в журнале! Морда чайником, язык как не у людей! Настоящий хунвейбин! А-а-а… -  и рукой махнул, дескать, балбесы, они и есть балбесы, свои мозги им не вкрутишь, а дураков учить - только портить.
    -Как ваш-то Серега?
    - Сегодня во вторую. Серега… - хмыкнул Петр, -  тоже тот еще …фрукт! Не, зарабатывает нормально, ничего не скажу, руки у малого на месте, и башка тоже. А жениться – ни в какую! Тоже, может, какую- нибудь… хунь-хуню заведет вместо жены.
    - И невесты нет? – не поверила Марина. – Такой парень! Кровь с молоком!
    - Да живет тут с одной… - нехотя, сквозь зубы процедил Петр. – Ребенок у ней, да и сама на три года старше. Беженка, в общем…
- Русская?
- Говорит, русская. А там кто её… Беженка.
- Какая хрен разница, беженка-не беженка?  - опять завелся Иван. - Ну и дите, ну и что? Оно в чем виновато? Чего ж сделаешь, раз так карта легла.                  
    - Вот и мы думаем, что делать нечего…Да все ж таки обидно, Вань: вон, деревенских-то девок полным-полно, да и какие девки! Ух, а не девки! И
без дитев, и замужем не были! А эти…Понаехали тут…Только воду мутят…Да нацию русскую вырождают своими выбл…ками.
    - Петь! – рявкнула Марина.- За столом материться!
    - Чего Петь? Сама дура! – и передразнил зло. – «Может у них любовь, Петь, никуда не денисси!». Правильно Ванька сказал - дедов бы из могилы поднять! Они бы показал этому…любовнику такую любовь! Вожжами! А-а-а… - и опять рукой махнул. – Наливай, Вань, так и быть, согрешу…
    - На пруды-то наши ходишь?
    - Да так… - неопределенно ответил Петр и почему-то глаза опустил – Делов много. Не до развлечений. Значит, говоришь, машину-то совсем недавно сменил? Я и гляжу – прям блестит. Молодец, Вань, твердо на ногах стоишь. Самый что ни есть настоящий наш, жигуновский! -  и хохотнул. – И языки у нас не синие! Если только носы, да и то если только после  праздников! А языки красные и здоровенные! Как лопаты! Поро-о-одистые!
Вот так, за разговорами, просидели далеко за полночь. Нормально. Главное – дома, в деревне! Сколько уж собирался-то…

    На пруды Иван отправился рано утром, еще толком и не рассвело. Он вот так и хотел, чтобы по самой рани, по росе, и чтобы ноги в ней обязательно намочить, как в пацанах, когда на покосы ходили и на рыбалку. И Клавуньку будить не стал, хоть она и просила сводить ее пруды дедовские посмотреть. Заинтересовалась…Завтра сводит, а сегодня ему одному надо, обязательно одному…Иван поднялся на косогор, потом - через овраг, через брошенные Подмалинки. Хорошая была деревенька, небольшая, какая-то аккуратненькая и оттого уютная какая-то, д о м а ш н я я. И все Подмалинки-то – одна улица, и Филимоны, Минька с Прошкой, вон в том доме жили, крайнем, где старые ветлы. Дрались как черти, а сестры ихние, Валька и Зинка, орать были здоровы, а вообще ничего девки были, смирные. С Зинкой он даже целовался вон в тех кустах, через которых прямо на поле можно было выйти. А когда нацеловавшись, под кофту к ней, Зинке-то, полез, пощупать чего там у ей имеется, много ли добра -  в лоб заработал. Она, Зинка, хоть и девушка была, а кулачина у нее как у самого настоящего мужика. Они, Филимоны, все такие, кулакастые.
    Сразу за деревней начиналось поле и упиралось – если напрямик, то километра через три -  в густющщий ельник. Потом пологий склон, там всегда скотину пасли, потому что клевер -  и вот они, пруды. Все три. Рядом. А между ними – протоки.

В самом ближнем, вытянутом к горке, всегда рыбу ловили, и карась здесь пер такой, что настоящий рыба-кит, а не просто карась. Аж из Заманихи и из Коростылей рыбаки приезжали, а это совсем не ближний свет, это почти город. На этом пруде было как-то по-домашнему уютно, спокойно и не хотелось никуда торопиться. И думалось здесь легко и благостно, и хотелось любить, и грустить о чем-то таком, что никогда-никогда не сбудется, а все равно ждешь и обязательно веришь…Пруд этот почему-то Девкиным называли. Почему? Говорили, что будто бы здесь давным-давно какая-то девка утопилась от несчастной любви. Врали, наверное, не было никакой девки. Но красиво – Девкин пруд.                            
В другом, что справа от Девкиного, почти квадратном, всегда живом, веселом и солнечном, купались. Здесь и песок был, и щитовая будочка для переодевания, и даже детская купалка, совершенно бесполезная, потому как пруд у песочка был мелкий сам по себе, и на глубину уходил совсем на противоположной стороне, там, где стояли вдоль берега, наклонившись к самой воде, старые раскидистые ивы…
А вот зачем третий пруд, Иван так и не знал. И действительно, какой-то странный пруд. И на месте странном: в неприятной, гнетущей, непонятно откуда в этих местах взявшейся котловине, заросшей поверху одичавшей малиной и орешником. И  вода в нем была пугающего, торфяно-черного, прямо-таки  г и б е л ь н о г о  цвета. И по берегам, вдоль водяной кромки – ни травинки, ни кустика, ни деревца. И сумрак постоянный, и не приятная прохлада, а самый настоящий холод даже в самый что ни на есть беспощадный солнцепек. Но что было совсем уж удивительно – остров. Прямо в самом центре пруда. А на острове – скамейка из белого камня, вроде бы даже мрамор. Кто ее туда занес, как, опять же с какой целью, ведь лодок именно на этом пруду почему-то отродясь не было, а вплавь робели из-за этой страшной воды… Его так и прозвали – Чертов пруд, колдовство мрачное, детей только пугать…И еще остров этот. На таком острове тюрьму надо ставить, а не скамейку. Для тюрьмы он в самый раз, жалко что маленький, а то и сам остров, и окружающие окрестности самые что ни на есть для тюрьмы подходят. Совершенно не способствуют подъему настроения. Вот здесь бы той девке топиться в самый раз. А она, дуреха, к карасям полезла, видать, совсем от любви своей сбрендила…
    Иван еще по дороге решил так: перво-наперво донки закинуть на Девкином. Потом сходить на Средний искупаться. Потом вернуться на Девкин и удочками попробовать. А уже ближе к обеду на Чертов сходить, просто так. На остров посмотреть, на скамейку – не сперли ли? Хотя кто её оттуда, с острова… Кто… Сейчас найдутся такие штукари, что Луну с неба упрут, если будет куда сдать… Вот такой план. Самое оно. Без суеты и спешки. Тем более, что сегодня – среда, будни, народу  быть не должно.
    Да, сначала так все и шло. По задуманному плану. Он не спеша закинул донки, постоял, посмотрел на отливающую алым золотом воду. Потом сходил искупался, переплыл Средний туда и обратно, на песочке полежал, на раскуроченную шпаной переодевалку посмотрел, выругался вполголоса – кому помешала, что за люди…Ополоснулся, вернулся к Девкиному, и только-только удочки закинул,