Золото Макены (рассказ)

здоровому образу жизни под аккомпанемент все той же поварешки (это у них стало прямо какой-то миленькой фамильной традицией, эти поварешки!). Или когда он в выходной выходил на улицу с батяниной еще гармозой. Кы-ы-ык меха растянет, да как начнет: «Я помню, танки грохотали. Танкисты шли в последний бой!». А чего? И ничего особенного, и никакого перебора! Он, между прочим, как и его батяня покойный,  тоже в танковых войсках два года на срочной солдатскую лямку тащил, так что имеет полное право время от времени спеть про свою родную боевую машину! А соседка Валечка -  три раза замужем (и каждый раз, заметьте, за офицерским составом) и три же развода, на данный момент совершенно незанятая писаная красавица, прямо глаз не отвесть, мечта любого армейского отставника ( «полкаша», не ниже!), задрыга колченогая, -  уж тут как тут! Ах, Никита, Ах, Никита! В этом пении вы прям Магомаев Муслим! А этот «муслим» как такое лестное мнение о себе услышит, так расплывется до ушей и давай, черт такой, дальше стараться! «Заплачет тихо мать-старушка, слезу рукой смахнет отец!». Или патриотическую: « Счастье иметь тебя, Родина!». А то про  Гагарина, первого нашего, в своем роде единственного: «Простой советский  паренек, сын плотника и столяра!» ( это как понимать, товарищи? Это что, какой-то грязный двусмысленный намек на нашего Юры происхождение? И где этот композитор, и, главное, где этот куплетист- затейник, сочинивший такие вот вирши откровенно-оскорбительной гомосексуалистической ориентации? А сталинскую пятьдесят восьмую- как? Да без права переписки за клевету на советский строй и нашего Юру! Да и этого «муслима магомаича» - тоже до кучи! Потому как самый настоящий охальник песни петь с такими пошлыми словами!). Ничего святого, сплошной разврат!
Зато Валька-то, Валька! Прямо, бывалочи, визжит от восторга! А чего ей? Её фашисты, что германские, что наши, не мордовали, она в  болотах не гнила, мерзлой брюквой и «чибриками» не питалась, пупок не рвала на лесозаготовках. Ей можно просто так визжать и без всяких последствий восторгаться этим…артистом-куплетистом. Ну, ничего, Муслим, поизгиляйся - повыламывайся, отведи душу! Будут тебе дома продолжительные аплодисменты, переходящие в бурные и очень болезненные овации известным тебе кухонным предметом по твоей кучерявой бестолковке! И ведь действительно больно! Вот натренировалась на его голову! Никита в такие острые моменты их супружеской жизни даже начинал серьезно подозревать, что ее, Кильку, в общем-то, правильно в Мордашвилию чекисты определили. Потому что так извращенно издеваться над слегка выпившим певцом земли русской, может только настоящий пособник, настоящий хайль гитлер.
Так что жили они все втроем вполне нормально, ничем от других пролетарских семей не отличаясь. Правда, было одно отличие, и довольно грустное – детишки. Точнее, их полное отсутствие. По первости, с пылу-с жару, родилась у них девочка, Маечкой назвали, солнышком, золотцем. Души в ней не чаяли ни они оба, ни бабуля Софа, пылинки сдували, почти что молились. Да только не внял Бог их молитвам, быстренько их золотце прибрал, мигом закатил за горизонт их солнышко. Знать чем-то здорово обидели они его, Бога. Но только чем, чем? Ответь, боженька! Нет ответа. До сих пор нет…
Мужику-то в подобных ситуациях легче, он, в крайнем случае, к водке прибьется, а бабам куда? Выть в подушку да есть саму себя? С той черной поры религиозно, в общем-то, нейтральная Софочка в свою иудейскую религию очень уж шибко ударилась. Стала все положенные обряды соблюдать, тайно, конечно, закрывшись в своей комнате, чтобы наблюдательные соседи, образцовые партийцы-атеисты, куда надо не донесли, свой священный гражданский долг не исполнили. А у Ильзы резко помягчевший с рождением Маечки характер после похорон стал не характер, а просто самый настоящий караул. Она и раньше-то особой разговорчивостью не отличалась, а тут напрочь замкнулась, пару слов за день скажет -уже праздник. И что удивительно: если раньше ребятам с завода, что своим, что никитиным, в долг ни копейки не давала и осуждала за лекомысленно-пьянцовский образ жизни, то сейчас – любую сумму без звука (в разумных, конечно, пределах). И словно не одалживала, а откупалась… Да и ребята у нее чего-то занимать перестали. Как будто пугались … А то вдруг ни с того, ни с сего зубы стиснет, закаменеет и мелко-мелко трясется всем телом… И жалко ее было, и страшно за нее. Ведь хоть и пособница, а все одно – своя, родная…

И вот теперь, пожалуйста, софочкина сестрица, разлюбезная тётушка Сарочка. Она ведь не просто умерла. Она завещание оставила. Согласно которому все ее очень немалое состояние ( очень!) отходило теперь самой Софочке и ее сыночку Никиточке. Вот такие дела, которых, повторяю, в обычной российской жизни просто быть не бывает, кроме как с израильскими родственниками!
Никита на этот теткин фокус сначала просто удивился. Но когда из Москвы, из Инюрколлегии, сообщили сумму, в которую теткино состояние оценивается и которое теперь принадлежит ему с мамашей, то у него как-то сразу случились                                                                                                                              
горловой спазм и приятная общая слабость во всем организме. И он все два выходных дня только и делал, что бессмысленно ходил из комнаты в комнату с вытаращенными и никак не убиравшимися назад глазами, и все эти два дня как-то дурашливо-растерянно и неизвестно кому улыбался. У него прямо на лице было написано: вот это тетя! Вот это отчудила-отчебучила! Можно сказать, одним махом перевернула всю привычную, давно устоявшуюся, закаленную в постоянном преодолении постоянно возникающих многочисленных житейских трудностей их серую пролетарскую жизнь. Это ведь при таких-то деньгах теперь можно было запросто и на работу на унижающем своей зарплатой заводе забить с самым большим прибором! И Кильке тоже теперь можно  не горбатиться в своей вонючей малярке! Да, хороша жизнь, когда её капиталы греют!
Малость очухавшись, по приглашению все той же Инюрколлегии, они вдвоем (Софочка не поехала, не смогла. Да и куда ей, с ее-то полиартритными ногами!) съездили в Москву, в уютно-шикарный офис на Тверской, что рядом с театром Ермоловой, где эти самые инюристы уже оформили все необходимые бумаги и осталось их только подписать. Что Никита, смущаясь, и сделал с огромным удовольствием и чисто « совковым» страхом, что все происходящее – сказка или происки коварных спецслужб, которые вот сейчас, сразу после этого подписания, войдут в этот шикарный кабинет и вежливо спросят его, Никиту: «Ну, что, голубок? Всё подписал, падла?». После чего звонко хлопнут его по морде и увезут в неизвестном направлении. Может даже в килькину Мордовию. И теперь уже не она, а он будет считаться пособником. А как же! У нас в стране за просто так не сажают! У нас все по закону! И вообще, смерть фашистским оккупантам! Слава жертвам угнетённых народов, которые стонут под игом!
Но, конечно, никто его по морде хлопать не стал. Даже напротив, вежливо и с понятным уважением ( а как же? Миллионер, едрёна мама! Так сказать, пожалте ручку, господин хороший!) сообщили валютный счет в московском филиале солидного международного банка,  и на этом все так же вежливо, и все с тем же уважением распрощались. Культура! Это вам не у Пронькиных лаптем щи хлебать! Здесь – обхождение! На халяву обязательным кофейком угощают, и наверняка не какой-нибудь дешевкой, а самой какой-нибудь настоящей арабикой (Никита однажды игзгильнулся, купил с получки баночку. Сто пятьдесят рубликов за сто грамм – это очень нехило! Килька тогда до того растерялась такой безбожной ценой, что даже за поварешку не схватилась. Зато кейфовали целых две недели, даже Софочка оскоромилась, хотя ей кофе с её бешеным давлением было категорически запретительно).
Да, чудеса! Это можно даже запросто умереть от одного только богатейского ощущения (хотя вот теперь –то умирать было бы как раз просто  глупо)!  В общем, после выполнения всех необходимых процедур Никита там же, в столице нашей Родины, исхитрился, несмотря на сверхбдительность его супруги Килечки, на радостях нажраться до такого поросячьего состояния, что                                                                                                                    
возвращались домой не на электричке (кто же туда пустит этого пропойцу-миллионера?), а на такси. Пришлось Ильзе раскошелиться на  такую сумму, что в прежние времена их семейство от столь  вызывающей траты мог бы запросто хватить коллективный кондратий. А сейчас – извини-подвинься! Сейчас он – наследник (век бы его ненормально расплывшуюся в дикой, до самых ушей, улыбке рокфеллеровскую рожу не видеть)! Можно казать, прынц! Особа, вплотную приблизившаяся к самым новым «новым русским»! Его, паразита, теперь беречь надо! Да, не забыть завтра срочно купить новый поварешник!

- И что же вы хотите с этими деньгами делать? – спросила на следующий день Софочка, когда они все втроем  привычно собрались на кухне.
- Мама, вы меня прямо удивляете! – удивилась Ильза. – Что значит «вы»? А вы что, в стороне, что ли?
- Иленька, мне-то эти деньги ни к чему, -  с поразительной для своей нации беспечностью вздохнула Софочка. – Мне бы только дни свои дожить здесь вот, вместе с вами, чтоб не в доме престарелых. А больше мне ничего и не надо.
- Ну, мама, вы и… - и Ильза прямо-таки задохнулась от эмоций. – Что вы такое говорите? Как даже подумать могли? Вы же для меня и для этого вот еще так толком и не пришедшего в себя после вчерашней поездки алкоголика единственный  близкий человек после моих родителей, царство им небесное! У меня, мама, прямо-таки нету слов! Чего тебе? – рявкнула она, резко развернувшись  к доселе робко молчавшему миллионеру, который пытался сделать какой-то непонятный, наподобие пионерского приветствия, жест рукой.
- Ничего, - умирающим голосом сказал-прошептал господин миллионер, потому что на более энергичное огрызание у него на данный момент просто не было сил, и облизал пересохшие губы. – Имею предложение… -  и уточнил. – Два! Надо батяне памятник новый поставить. Из гранита, из цельного куска. Я как-то с ребятами заходил в похоронку, видел – вещь! И твоим, в твоей родимой Мордовии, тоже. А то прямо страмота смотреть. Отпуск возьму и поеду, сделаю.
Ильза ничего не ответила, только глаза опустила и потемнела лицом.
- Правильно, - одобрила Софочка. – Это – в первую очередь. Молодец, Никитушка.
Ильза опять ничего не сказала, молча встала, молча вышла из кухни. Молча вернулась и так же молча поставила на стол четвертинку. Никита даже икать
перестал от такого фантастического сюрреализма.
-Это… -  и опять губы облизнул. - …мне, что ли?
Жена в ответ лишь скептически хмыкнула: ну не нам же с мамой? Софочка                                                                                                                        
улыбнулась бледными болезненными губами.
- Ладно. Первый пункт – памятники, -  написала Ильза  на листе. – Дальше что? Новая квартира? Новая машина? Дом на садовом участке?
Никита от этих вопросов сыто зажмурился. Эх, хорошо быть живым миллионером! Прямо вся его пролетарская душа радуется! Вместе с этим самым кырлой-мырлой и его гениальным «Капиталом», в котором он, мырла, на полном серьёзе утверждает, что не в