Картина Часть 7 Глава 5

и ему это понравилось.

***

Первый раз Генрих решился прикоснуться к Семерке через две недели после того, как она попала к нему в гостевой домик. Он попросил разрешения осмотреть раны на ее спине.
Тогда-то он и решился впервые сделать ей больно. Девушка тихо вскрикнула, списав его действия на неосторожность, к тому же Генрих сам с тревожным видом принялся рассыпаться в извинениях. Он неотрывно смотрел, как кровь выступает на растревоженной им ране, и почувствовал сильное слюноотделение, и еще кое-что, что следовало срочно утихомирить, чтобы не сорваться и не испортить себе будущий спектакль.  
С сожалением он смотрел, как девушка опускает рубашку, с тоской провожая эти рубцы, которые так приятно вскрывать ногтями. Что ж, он подождет. Все еще впереди.

Вскоре девушка стала выходить из дому. Врач, однажды осмотрев ее и справившись об общем самочувствии, с самым серьезным видом прописал ей прогулки на свежем воздухе, благо яблоневый сад позволял получать настоящее удовольствие от исполнения этого предписания.
Лариса неотступно была с ней, черпая силы и тихую радость в том, что могла заботиться о ком-то, беспокоиться, опекать. Она никогда не рассказывала о своей прежней жизни на воле, но у девушки сложилось твердое мнение о том, что женщину разлучили со своим ребенком, и ее сердце, открытое для нежности и любви, быстро прикипело к Семерке.
Она тянулась к этой женщине, чувствуя, что ласка дает ей силы, укрепляет ее дух. Она заметила, что после общения с Ларисой спокойнее воспринимает визиты Генриха, и страх перед этим загадочным человеком с непроницаемым взглядом потихоньку отступает.
Хозяйский дом всегда был полон людей, из открытых окон часто доносилась музыка, звучал девичий смех или взрывы хохота мужчин. Во дворе и вблизи жилых построек постоянно встречались пары, группы гостей, или одиночки, получающие наслаждение от чистого воздуха, яркого солнца и потрясающего вида на величественные горы вдали.
Во время неспешных прогулок по саду девушка часто встречала домочадцев Генриха и гостей, проживающих в большой усадьбе. Кто-то из них быстро проходил мимо, не удостаивая пару рабынь даже беглым взглядом, кто-то откровенно с любопытством их разглядывал, а Регина даже приветствовала их и заговаривала с Семеркой, чем приводила в ужас своих тетушек, если те составляли ей компанию во время прогулки.
Регине нравилось демонстрировать свое участие к Семерке и шокировать этим многочисленных родственниц. Откровенно игнорируя их шиканье, ворчание и возведенные горе глаза, она спокойно общалась с «бедной девочкой», тем самым разрушая все стереотипы и табу, установленные среди людей ее круга.
На самом деле, она просто не понимала, почему девушки и женщины, внешне выглядящие так же, как и она, или ее кузины, или тетушки, не считаются людьми, а классифицируются ее родными и друзьями как животные. Чем больше она общалась с Семеркой, тем больше убеждалась, что ей интересно с этой девушкой, не испытывающей ни раболепства перед ней, ни страха. Эта рабыня совершенно не заискивала, не искала особого расположения в попытке получить какие-то послабления или льготы. Наоборот, Семерка была сдержанна и немногословна, вежлива и спокойна всякий раз, когда Регине выпадало время погулять и пообщаться ней.
Она справлялась о ее здоровье, делала комплименты ее внешнему виду, хвалила какие-то ее действия и всячески старалась ее приободрить. Так играют в куклы, представляя себя в роли заботливой мамочки, горя желанием излить на свою «дочку» весь запас игрушечной нежности и заботы.
Все изменилось, когда Регина случайно услышала один разговор. Максуд, человек, которого давно прочили ей в мужья, который долгое время ухаживал за ней, упорно протаптывая дорогу к ее сердцу, ходил по веранде, нервно жестикулируя, пытаясь в чем-то убедить Генриха. Хозяин плантации курил, лениво слушая его, разглядывая облака, неспешно плывущие в высоком небе.
Регина долго не могла понять, о ком шла речь, пока не услышала имя своей «подшефной». Мужчины спорили о Семерке.
- Пойми, я просто больше так не могу, - почти скулил Максуд, тряся руками в сторону Генриха. – Ты должен что-то сделать.
- Я и сделаю, - пожал плечами тот.
- Когда? Чего ты тянешь? Почему не разделаешься с ней сейчас?
Регина едва удержалась от вскрика, когда ее без пяти минут жених обратился с таким упреком к ее дяде. Она подумала, что ослышалась, или что-то не правильно поняла.
Генрих повернулся к мужчине, окинул его холодным взглядом.
- Еще не настало время.
- А когда оно настанет? Когда? Когда у меня снесет крышу, или когда еще кто-то наломает дров? Тогда что ли? – Максуд практически прыгал вокруг непоколебимого Генриха, пытаясь заглянуть ему в лицо.
- Ты чего из штанов вылазишь? – Генрих поморщился, глядя на мужчину с влажными губами и горящими глазами. - У тебя удар случиться может. Вон и пена на губах уже выступила.
Максуд машинально провел тыльной стороной ладони по губам.
- Ты не уходи от темы, ответь мне прямо, Генрих, когда этой девки здесь не будет?
- Говорю тебе это раз, и больше повторять не буду, - Генрих щелчком отбросил сигарету и развернулся к будущему родственнику. – Ах, ты чувствуешь этот нежный аромат садовых роз, Макси? Городские розы не идут ни в какое сравнение с нашими, настоящими, живыми. Ах, как они благоухают. Остановись, вдохни поглубже этот воздух, эту смесь сладости и горечи.
- Генрих, прошу тебя, - почти простонал мужчина, равнодушный в данную минуту к прелестям садового розария.
- Хорошо, Макси, - вздохнул Генрих, вынужденный разговаривать с таким бесчувственным «чурбаном». - Дело в том, что я пока… не готов предстать перед этой девушкой в качестве рассказчика.
- Что за… Какого рассказчика? Генрих, я не понимаю, ты о чем сейчас говоришь? Что ты мне тут пытаешься втереть? Ты прямо ответь мне, до каких пор…
- Послушай, Макси, послушай меня, - Генрих снисходительно пропустил речитатив возмущенного приятеля мимо ушей. – Я как раз занят тем, что разучиваю «Паломничество Чайлд Гарольда», и текст, прямо скажу, еще сыроват. Я не смогу предстать перед этой девушкой с плохо заученной поэмой, понимаешь?
Максуд застыл на месте, передумав говорить.
- Ну посуди сам, допустимо ли, чтобы я неуверенно лепетал и сбивчиво бормотал плохо выученный текст? В каком свете я предстану перед этой… леди? Разве сможет она получить удовольствие? Впечатлится ли она бессмертным шедевром классика? А если она не впечатлится, то и я не смогу получить то удовольствие, на которое рассчитываю, о котором грежу?
Максуд громко сглотнул, во все глаза глядя на Генриха.
- Макси, все должно быть без суеты, - Генрих снисходительно улыбнулся. – Думаешь, мне легко? Каждый день видеть ее, слушать, и отпускать нетронутой, - Генрих смахнул челку со лба. Его лицо раскраснелось, как только он вспомнил облик обсуждаемой девушки.  – Но ради нее я готов на все, и на такие жертвы, как мучительное ожидание. Потому что я понимаю, Максуд, что мое терпение и вынужденное … воздержание окупятся с лихвой и будут вознаграждены.
- Ааа, Генрих, что ты такое говоришь? Ну зачем ей стихи, если она все равно умрет? – Максуд опять попытался эмоционально наскочить на собеседника.
- Грубое ты существо, - усмехнулся Генрих. – Я знаю, что она умрет. И ты знаешь это. Но весь вопрос в том, как она умрет, понимаешь?  В этом вся суть.
- Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь?
- Макси, Макси, неотесанная ты деревенщина, - хозяин усадьбы сочувственно покачал головой. – Принято считать, что твои соотечественники спустились с гор, приняли другой образ жизни, и цивилизация вошла, наконец, в их дремучую жизнь. Но ты, похоже, друг мой, так и застрял на одном из горных перевалов, придавленный большим валуном, когда спускался в долину.
Максуд вновь принялся бегать по веранде, что-то бормоча себе под нос. Он явно был расстроен и сильно нервничал.
Регина же, притаившись за одним из столбов веранды, скрытая от глаз мужчин разросшимся розовым кустарником с мелкими желтыми цветками, не смела дышать. Сердце ее гулко стучало, отдаваясь в висках. Она прижала к губам кулак, чтобы сдержать свои эмоции. Ей было необходимо дослушать разговор до конца, как бы ни было страшно.
- Генрих, ты можешь смеяться надо мной, сколько хочешь, и оскорблять… - проговорил Максуд, наклонив голову, как молодой бычок, но хозяин перебил его.
- Макси, ты дикарь, ты родственник дикарей, и в тебе течет сумасшедшая кровь, отравленная беспределом. Отдай я тебе эту девочку, что ты сможешь сделать с ней? Ты только и умеешь, что перерезать глотки баранам. Этой участи я желаю ей? Нет! Послушай меня, она достойна быть осыпана лепестками роз с головы до ног, - глаза Генриха засветились фанатическим огнем. - Она заслуживает того, чтобы слушать Байрона. Классическая музыка писалась специально для того, чтобы заглушать ее стоны, понимаешь? – Генрих подошел к Максуду и взял его за грудки. – И этого ты хочешь ее лишить? Ты думаешь, я тебе это позволю?
Максуд снял руки Генриха со своей рубашки, демонстративно оправил ее и отошел в другой конец веранды.
- Я лишь хочу сказать, что однозначно не отдам ее тебе, - повторил Генрих. – Бери любую. Ты знаешь, мне никогда не было жалко для тебя этого добра, я всегда щедро с тобой делился, но…. В данном случае, тебе не удастся меня уговорить.
- Я просто прошу тебя поскорее ее убить, - сквозь зубы процедил взвинченный мужчина. – Я не могу спать, я не могу нормально есть, я на Регину стал смотреть как на…
- А вот с этим поостерегись, - Генрих неожиданно резко повернулся к своему собеседнику. – Максуд, я предупреждаю тебя сейчас один единственный раз: если с Региной что-то случится…
- Генрих, как ты можешь такое говорить!
- … если хоть один волос упадет с ее головы…
- Генрих, остановись!
- … если в ее глазах появятся слезы, и именно ты будешь их причиной и виновником ее плохого настроения, то я клянусь тебе, Макси, тебе не жить, - произнес Генрих тихо и четко, проигнорировав реплики побледневшего мужчины.
Сомневаться в исполнении обещания не приходилось.
- Генрих, я лишь прошу – не тяни, - промямлил, съежившись, мужчина.
- Еще немного, Макси, - Генрих быстро успокоился и снова облокотился на перила, созерцая красоту сада. – Уверяю тебя, я стараюсь изо всех сил, чтобы приблизить тот день, когда смогу насладиться этой красотой, - проговорил он. – Если бы ты знал, как волшебно пахнет ее кровь, - прошептал он, закрыв глаза. – И поэтому я удивлен, как ты можешь сомневаться в том, что я делаю все, чтобы приблизить этот час Ч, когда я… когда я… - спазм сдавил его горло, и он замолчал, уставившись вперед, в одному ему видимую точку.
Максуд тяжело дышал.
- Генри, ты не отдашь мне ее, я понял. Но может, ты продашь ее мне? Я не пожалею никаких денег.
Плантатор задохнулся от возмущения.
- Пошел вон, - крикнул он, обернувшись на глупца, который не способен ничего понять.
Он полчаса распинается тут перед этим выродком, а тот так ничего и не понял! Да такие существа как эта девочка, рождаются раз в пятьдесят лет, и такого чуда в его жизни больше никогда не случится. Он должен, он просто обязан подготовиться как следует, чтобы всю оставшуюся жизнь вспомнить те чудные мгновения, которые ему