к начальству делать так, как положено, и полученный ответ не лезть куда не следует. Спустя время я увидел маленькую справку скорой помощи от 22.12.1987 года о вызове и установленном диагнозе. Завхоз в Октябрьском райкоме – сокращение. Красивая должность администратора кафе рядом с домом – фактически оказалась исполнением обязанностей грузчика. 26 лет в армии, когда все по порядку, когда на несправедливость можно ответить, хотя бы быть услышанным. А здесь новые приходящие рыночные отношения, где ты никому не нужен, тебе никто не обязан, беспредел и твоя правда никому не нужна. Он не был простаком, он просто не был подготовлен к этому. Наверное, он не отличался от тысяч других, которые не имели за плечами связей, погон, возможностей. Было, конечно, и хорошее. Женитьба, пусть и вторая, сына. Сватья и сват, нравящаяся ему невестка. До конца у него с ними были хорошие отношения. Рождение внука. Его он видел один раз. По-моему, внук, лежа в пеленках, отметился перед дедом струей в его сторону. До этого, находясь уже в больнице, отец, узнав о рождении внука, был счастлив и рад, расплакался так, что я испугался за его состояние. Он тогда был только переведен из реанимации и находился в палате интенсивной терапии. Как сейчас помню, он сидел в коридоре кардиологии и после того, как я ему об этом сообщил, он прослезился, и было видно, что он неимоверно рад. Все это было неплохо. Но последнее время все эти неустроенности с работой, борьба за выживание в условиях конца 80-х начала 90-х годов, а, следовательно, и за источник существования, подорвали его. Острый повторный инфаркт. Реанимация. Палата интенсивной терапии с 30 мая по 26 июня 1992 года. Где-то с 26 июня по первые числа июля он и был у нас.
На здоровье сказывались условия прожитых лет. Пятьдесят четыре года. На «гражданке» до пенсии ему было бы еще целых шесть лет – почти молодой человек. Но пенсию все-таки так просто не дают, не давали ее и в армии. Последние годы, задумываясь о здоровье, он стал почитывать книги о медицине, я нашел у него записи об аутотренинге. Помню, когда вся страна сходила с ума от Чумака и Кашпировского, отец перед сном лежал в кровати и слушал записи подобных знахарей. Он хотел жить. Он сопротивлялся болезни. Но жить не давали проблемы, необходимость доказывать свое право на получение льгот перед чиновниками разного уровня, бесконечно перекидывающих разрешение данного вопроса друг на друга. Писал письма этим «дядям», которые занимали и сейчас занимают посты власти. Ничего. Человек нужен тогда, когда у него нет проблем, и у него можно взять его знания, силу, опыт. Но все равно, отец любил жизнь, интересовался историей, делал записи из газет и журналов о том, что не знал и не мог раньше знать.
Ему оставалось жить считанное время.
Недавно я слышал такую аллегорию, что погибшая в конце 80-х годов подводная лодка, ушла вместе с эпохой рухнувшего СССР, являясь как бы ее символическим итогом. Вот и отец ушел, ушел вместе с этой эпохой на стыке двух сменяющихся строев, как эта подлодка. Если вспомнить, в военкомате он был приписан в подводный флот. Символично. Ушел как подлодка, как ломаемые, отслужившие своей век ТУ-95 и ТУ-142, которые он обслуживал, как разрушающийся и превращающийся в захолустную деревню поселок Федотово. Мы помним о тебе, батя.
